Бог безвременья - Холланд Жаклин

– Зачем нам вообще этот унылый мир, папа? – спросила я вслух. – Папа, пожалуйста, если это в твоих силах, дай мне тоже умереть и забыть про это место. Меня с ним ничто не связывает.

На зов кардинала откликнулась услышавшая его вдалеке птица, а на мой не откликнулся никто, поэтому я поднялась и пошла домой, оставляя на деревьях зарубки и думая, как дотащить тело отца до его могилы. Его окоченевший, завернутый в саван труп, пока стояла холодная погода, лежал в сарае. Горожане, которым приходилось в поте лица выкапывать мертвые тела, не видели причин торопиться и закапывать одно из них, к тому же труп мог оказаться сомнительным, и его бы пришлось откапывать снова.

Если бы у меня получилось водрузить отца на телегу, думала я, то было бы проще, но вряд ли я его подниму. Можно ли рассчитывать на помощь Джейкоба? А если и да, то хватит ли у него сил, чтобы помочь? Но на следующий день, когда я зашла в сарай проверить, смогу ли поднять тело, его там не оказалось.

– Джейкоб! – прокричала я, вбегая в дом. – Джейкоб! Отец! Его тело исчезло!

Мой брат, изможденный и бледный как мел, сидел перед огнем. Вокруг него, осторожно помогая ему встать, сгрудились дьякон, бондарь и медник. Они как один обернулись ко мне, и я сразу поняла, зачем они пришли. Я замотала головой и заплакала.

– Нет, – яростно прохрипела я. – Нет! Ни за что!

Кто знает, когда они раскопали тела и кто из наших друзей и соседей участвовал в этом? Кто из них отрезал головы нашим родным? Кто ломал им руки и ноги? Кто извлекал сердца и рассекал их в поисках свежей крови жертв? Мучили ли их угрызения совести, когда они потрошили земные оболочки тех, чьи жизни так тесно переплетались с их собственными? Кем бы они ни были и какие бы чувства ни испытывали, они справились со своей чудовищной задачей, и когда нас привели в кузницу, все было готово к сжиганию.

У брата не было сил стоять, и мистер Берд поддерживал его, пока тот вдыхал дым от сжигаемых сердец. Я сопротивлялась. Они тащили меня за руки, но я брыкалась и царапалась, пока они не сдались. Потом, когда от всего осталась горстка маслянистого пепла, дьякон Уилт зачерпнул его и положил на обложенный белым налетом язык брата.

Я думала, что спасена, что мой отпор оказал желаемое действие и мне придется только смотреть на весь этот ужас, но тут меня неожиданно схватили. Кто-то крепко сжал одной рукой мою грудь, а второй придерживал голову, так что мне было не пошевелиться. Мне раздвинули губы, и рот наполнился пеплом. Я всхлипнула, пыль попала в нос, и я чуть не задохнулась. Давясь и крича в бессильной ярости, я колотила кулачками по всем, до кого могла дотянуться, пока меня не оттащили прочь.

– Да она словно одержима бесами, – расслышала я неприязненное бормотанье дьякона.

Брат, прежде отличавшийся крепким здоровьем, вскоре умер, а я, хилая, тощая девчушка, всего десяти лет от роду, которую смерть должна была бы взять первой, цеплялась за жизнь. Никто не хотел брать меня к себе, и я очутилась в доме священника, где дьякон смотрел на меня с таким подозрением и неприкрытой ненавистью, что я жила в постоянном страхе, ожидая от него чего-нибудь ужасного.

И вот однажды от парадного входа в дом послышался звук громких шагов. В гостиную, где я лежала в горячке на ветхой кровати, не в силах передвигаться, вошел седовласый джентльмен в лучшем из когда-либо виданных мною костюмах для верховой езды. Глаза его были янтарного цвета, а изборожденное морщинами лицо показалось мне смутно знакомым.

Дьякон вбежал в комнату вслед за ним, невнятно что-то выкрикивая в знак протеста.

– Эта девочка – моя внучка, – произнес вошедший громогласным голосом с заметным акцентом, тоже смутно знакомым, как и его лицо, – ее отец писал о своей приближающейся смерти и просил, чтобы мы с бабушкой взяли детей под свою опеку. Как я понимаю, он умер?

Незнакомец вынул из кармана сложенные страницы письма и сунул их дьякону Уилту, а потом шагнул через комнату и поднял меня на руки. Дьякон молча разглядывал письмо, а я, оказавшись на руках у незнакомца, растерянно всхлипнула.

– Спокойно, детка, я твой дедушка, – он посмотрел на меня, а потом обратился к дьякону: – Где мальчик?

– Мальчик умер, – холодно ответил дьякон.

Мужчина прижал мою голову к груди, как будто оберегая меня от того, что я уже и так знала, развернулся и направился к двери.

Это был второй муж моей овдовевшей бабушки, купец из Дубровника и торговец лошадьми. Они с бабушкой жили в двадцати милях отсюда в Порт-Честере, и мы много лет не виделись. На то были свои причины, но какие именно, я не знала – что-то связанное с религией, – и теперь других родственников, кроме них, у меня не осталось.

– Это из-за нее, из-за нее, – сказал дьякон, пытаясь поспеть за дедушкой, пока тот нес меня к своей коляске, – могли умереть все остальные.

– Koještarija! [2] Вздор! – фыркнул дедушка, усадил меня в экипаж и укутал одеялами. – Этот ребенок так же безнадежно болен чахоткой, как и все остальные. А то, что служитель церкви погряз в суевериях, как языческий жрец, что ж, жаль, но я не удивлен.

Он забрал у дьякона трепещущие на ветру листки письма, разгладил их, сложил пополам и убрал в карман. Затем он вскочил на место возницы, натянул поводья, и Страттон скрылся с моих глаз навсегда.

До дедушкиного поместья в Порт-Честере в двадцати милях от Страттона (немыслимое для меня расстояние) мы добрались за несколько часов. Дом, куда мы приехали, должно быть, был грандиознейшим из виденных мною сооружений, но мне было так плохо, что я едва обратила на него внимание.

Бабушкино лицо несколько раз возникало возле моей постели, из-за горячки оно казалось изменчивым, расплывчатым и искривленным. В основном за мной ухаживал дедушка. Моя болезнь была ему не страшна по причинам, которые я раскрою позже. Он читал стихи на чужом раскатистом языке, его низкий звучный голос проникал в мое помутненное сознание, и я стала узнавать о его присутствии по запаху табака, кожи и конюшни. И если я просыпалась, а запаха и стихов не было, то начинала хныкать.

Условия улучшились, но болезнь не отступала. Я становилась живым скелетом, мои руки походили на кости, обтянутые тонкой муслиновой тканью – моей кожей. Покрывавшая меня испарина пахла выдохшимся пивом. Я могла проглотить только жидкий бульон. От безысходности пригласили врача, чтобы сделать мне операцию, которая, по слухам, кому-то помогла. Он приложил мне к носу пропитанный эфиром платок, затем проделал в моей груди дыру, чтобы выпустить дурной воздух. Все это время дедушка держал меня за руку, а я в забытье что-то бормотала. К концу операции весь пол был залит сгустками моей крови, похожими на тряпичные лоскуты, а мне стало только хуже. Я катилась к смерти, как камень, сорвавшийся с вершины холма.

Перед самой смертью открывается таинственное пространство, в котором призрачный вестник беззвучно дует в трубу, возвещая о приближении непостижимого. Воздух колеблется на другой частоте, и нет ничего, кроме ожидания. Именно в этом пространстве, среди этих колебаний, благодарно ожидая приближения смерти, я на мгновенье приоткрыла глаза и увидела рядом с собой Смерть. Складки черного плаща. «Черный плащ, – вспоминаю я свои мысли, – значит, смерть – это человек, человек в черном плаще».

Ужас, полностью оторванный от реальности, мелькал и терялся в последних обрывках моего сознания. Разве так может быть? Где Иисус и ангелы-хранители? Они должны забрать мою душу в рай, как мне обещали. Или я совершила смертный грех, и это демон, который проводит меня из этого мимолетного мира страданий в мир страданий вечных? Давайте быстрее, подумала я, и, возможно, в горячке даже произнесла эти слова вслух. Куда бы вы ни хотели меня унести, уносите скорее.

Прошло какое-то время. В этом таинственном пространстве было не понять, сколько именно. Я закрыла глаза, возможно, заснула, открыла их опять, или мне показалось, что открыла. Плащ приблизился. Я чувствовала чье-то присутствие, на меня как будто что-то давило, тяжелый взгляд блуждал по посмертной маске моего лица. Мне стало страшно, и вместе с тем я ощущала полное безразличие. Чего вы ждете? – подумала, а может быть, и сказала. – Почему вы медлите?