Метка клана (СИ) - Луст Стелла

Мира ненадолго задумалась.

— Во второй.

— Почему именно во второй? — улыбнулся Гай.

— Похвала стимулирует ребенка. Третья группа в первый раз работала за бонусы. Но бонусы могут зависеть от настроения. Их могут хотеть, а из-за каприза, например, не захотеть. А похвала дает ребенку взаимосвязь между действием и результатом. Если ребенка хвалят за какие-то действия, то он знает, что делает что-то хорошо, и охотно сделает это снова.

Гай улыбнулся.

— В ваших словах присутствует логика. Тем не менее, вы ошибаетесь.

Мира, уже набравшая, было, воздуха для реплики «ну, даже женщины могут рассуждать логически», осеклась и непонимающе посмотрела на Гая.

— Да?

— Да, — снова улыбнулся он, правда, без какого-либо превосходства, а просто забавляясь её реакции. — На самом деле наибольшее количество согласившихся было в первой группе.

— И почему?

— Вам приходилось воспитывать детей? — вместо ответа спросил он. Мира помрачнела. Гай заметил это и поспешил сказать: — Простите, я, видимо, коснулся неприятной темы…

— Ничего. — Мира уже взяла себя в руки. — Все нормально. Так почему первая группа?

— Психология детей второй и третьей групп, — пояснил Гай, — подсказала им, что хвалят и обещают подарки обычно перед тем, как дать выпить что-то неприятное. Поэтому вкус кефира, за который они получали поощрение, не показался им вкусным. И те, кто согласились, сделали это второй раз без всякого удовольствия. В то время, как в первой группе оценили именно вкус кефира, а не вкус бонусов.

— Так получается, этот эксперимент подтверждает мою теорию о том, что дополнительные бонусы не мотивируют людей работать в следующий раз лучше.

— Действительно, — кивнул Гай, — так выглядит на первый взгляд. Но теперь, после рассказа о несчастных детях, которых заставляли пить довольно вкусный кефир, вы машинально провели аналогию со своими коллегами. А между тем, ваших коллег от тех детишек отличает одно свойство, которое является ключевым…

Мира задумалась. Потом неуверенно проговорила:

— Те дети не пробовали кефир прежде… А мы уже и так любим свою работу?

— Именно! — довольно улыбнулся Гай. — Вы просто молодчина! Ваши коллеги, как и вы, делают свое дело с удовольствием, потому что любят эту работу в целом. И моя благодарность — это вовсе не тот основной бонус, ради которого они вообще будут этим заниматься! Так или иначе они будут дизайнить, креативить и писать уже потому, что кайфуют от самого процесса. А благодарный клиент, который благодарит помимо любимой работы и так или иначе получаемого заработка за контракт, и является тем самым безопасным стимулом, который делает работу именно на этого заказчика особенно приятной.

— Да, — признала Мира, — действительно, это должно работать.

— И работает! — улыбнулся Гай.

В моменты, когда он улыбался, Гай казался Мире ужасно обаятельным. При этом она не чувствовала ни малейшего дискомфорта. Даже намека на то, что было возле подъезда. Никаких похотливых мыслей, сухие трусики… В его глазах словно выключили какой-то боевой режим. А может быть этот мужчина умел зачехлять свое оружие на время.

В дверь негромко постучали, и улыбающиеся официантки принесли вино и первую перемену блюд.

Мира втянула носом дивный аромат, которым исходило блюдо.

— Какой восхитительный запах! — воскликнула она.

— Мясо косули, — пояснил он. — Вы же любите мясо?

— Обожаю! — Мира схватила вилку и нож. Голод внезапно стал просто нестерпимым. — Но никогда раньше не ела косулю. И вообще дичь.

— Что, — огорчился Гай, — только курицы и коровы?

— Да, — кивнула Мира, отправляя в рот первый кусок, буквально растаявший на языке. — А также баранина, гусятина и утятина. Из дичи разве только заяц. Папа приносил с охоты. Он только зайцев и приносил. Хотя однажды они ходили на волков, и он…

— Вино красное сухое? — перебил её Гай внезапно. В его голове Мире почудилось раздражение.

— Да, все верно… Пожалуйста…

— Прекрасно!

Мира непонимающе смотрела на него.

Но вспышка прошла также неожиданно, как и возникла.

— Я поинтересовался у наших общих знакомых о ваших предпочтениях, — спокойно сказал Гай с прежней улыбкой. — Вы уж простите, навел справки.

— Ничего, — ровно ответила Мира, нарочито спокойно разделывая мясо.

— Если позволите, у меня есть тост.

Гай подал ей бокал и поднял свой.

— Мира, позвольте мне выпить за вас. Самого талантливого копирайтера из всех, с кем мне доводилось сталкиваться в жизни. А, смею вас заверить, сталкивался я не мало. За ваш талант! Можно сказать, за ваше перо!

— Хм… — польщенная Мира смущенно улыбнулась. Потом скромно добавила: — Это же моя работа…

Они рассмеялись заезженному выражению, звякнули бокалами и дружно выпили.

— Должен вам сказать, что нужно предпочитать дичь мясу домашней скотины, — сказал Гай, поднимая на вилке кусок мяса и задумчиво разглядывая его. — Поглощая дичь, вы перенимаете жажду жизни убитого животного. Его желание выжить любой ценой, которое не только гонит по венам горячую шипучку адреналина, но и оставляет в мясе жизненную силу.

— Вегетарианцы предостерегают именно от этого, — сказала Мира. — Мол, в момент смерти в кровь выделяется некий губительный фермент…

— Домашнее животное, — продолжал Гай, будто не слыша её, — живет в крайне ограниченном круге себе подобных. Без свободы, без движения. Вы знаете, что кур держат в таких тесных помещениях и так плотно, что они даже не могут передвигаться больше, чем на пять-десять сантиметров?

— Да, я слышала.

— Их мясо не содержит ничего, кроме вони товарок по бараку, экскрементов, и ожидания очередной кормежки. Их тело не поглощает солнечные лучи, весенний ветер, несущий аромат лесных цветов, терпкий древесный запах случайно содранной при беге древесной коры…

— Послушайте, Гай Викторович, да у вас, похоже, тоже дар к поэзии языка.

Буклеев улыбнулся.

— Легко описывать красоту.

— А не жалко её убивать? — спросила Мира.

— У каждого на земле есть предназначение. И все в этом Мире так или иначе, определено заранее. Кто-то живет целую жизнь, чтобы узнать у Смерти, что был предназначен, чтобы один раз за восемьдесят семь лет сказать девочке «у тебя ручка упала», а кто-то впитывает всю красоту леса, чтобы после смерти передать её нам, ради чудесного вкуса.

Он положил кусок мяса в рот и прожевал, прикрыв от удовольствия глаза.

Мире от его слов едва не расхотелось есть. Но голод взял своё, так что она постаралась выбросить мысли о трогательных маленьких оленях, пошедших на это блюдо, и воздала дань их памяти, тщательно пережевывая нежнейшее мясо.

Потом были овощи, за которыми они мило поболтали о нравах современного интернет-сообщества и о её пути в копирайтеры. Потом плавно перешли на тексты в целом, окунулись в литературу, особенно в труды современников, и как-то так оказалось, что оба — страстные поклонники одних и тех же книг.

Так что за десертом, часть которого составил любимый Мирой «тирамису», да ещё в такой огромной порции, какой она никогда не видела, они с Гаем уже расслабленно болтали, обсуждая книгу, словно давние приятели.

Мира откинулась на спинку стула, довольно отдуваясь. Платье уже было как будто мало, настолько она объелась. В голове приятно шумело вино, разговор лился уже будто бы сам собой. Мира смотрела на Гая, который уже давно снял жилет и расстегнул рубашку ещё на одну пуговицу, и думала о том, что он совершенно не похож на того аристократического мажора, каким казался ей несколько часов назад. Однако, несмотря на это, девушка все же подмечала в нем некоторые аристократические черты. В осанке, в манере говорить, и даже в том, как он держал ложку, дегустируя её «тирамису» — во всем был какой-то породистый налет. В отличие от Артура, который был властен и принимал эту властность так естественно, что она выглядела частью его натуры, Гай держался аристократически несколько подчеркнуто. Так чтобы даже фривольно расстегнутая рубашка подчеркивала его статус и свободу носить одежду именно так. Мира не могла себе сформулировать, но ощущала все больше и больше, что хоть Гай и не был, как он сам сказал, чопорным ублюдком, но налет аристократизма явно пестовался в его семье с раннего детства. Как и поддержание этого налета в работоспособном состоянии. И все больше Мирой овладевала мысль, что вся эта показная фривольность — небрежный, но все же аристократический вид, разговоры запанибрата — были направлены на то, чтобы максимально расслабить её, дать освоиться с обстановкой.