Проклятый Лекарь. Том 4 (СИ) - Молотов Виктор

Посетители — московская элита, сливки общества — в панике жались к стенам.

Дамы в вечерних платьях прятались под опрокинутыми столами, всхлипывая.

Мужчины пытались изображать храбрость, но дрожащие руки и бледные лица выдавали их ужас. Кто-то пытался пробраться к выходу, ползя на четвереньках между обломками мебели.

Официанты застыли как восковые фигуры, прижимаясь к стенам. Один из них всё ещё держал в руке поднос с бутылкой шампанского.

В центре зала, среди этих разрушений, на полу лежала фигура.

Михаил Долгоруков — я узнал его сразу. Бледный как мел, с глубокими кровавыми царапинами на лице, он пытался отползти назад, опираясь на локоть. Его правая рука висела под неестественным углом — сломана.

А над ним…

Над ним возвышалось существо.

Два метра чистой, первобытной мощи. Тело, которое одновременно было и человеческим, и звериным.

Основа осталась гуманоидной — две руки, две ноги, прямохождение. Но на этом сходство с человеком заканчивалось.

Всё тело покрывала короткая, густая серебристая шерсть. Мышцы под шерстью перекатывались, как стальные канаты — бицепсы были размером с человеческую голову, грудные мышцы напоминали наковальни.

Но самым жутким была голова.

Человеческий череп вытянулся вперёд, образуя морду. Не совсем кошачью — слишком короткую для настоящей кошки, но слишком длинную для человека.

Нос превратился в чёрную мочку с раздувающимися ноздрями. Губы исчезли, открыв два ряда острых клыков. Уши переместились на макушку, стали треугольными и подвижными.

Но глаза… глаза остались почти человеческими. Того же самого серо-голубого оттенка. Только зрачки превратились в вертикальные щели, а в их глубине плясало что-то звериное.

Метаморф издал звук — нечто среднее между рычанием тигра и воплем раненой женщины. От этого звука стёкла в окнах задрожали, а одна дама в углу упала в обморок.

— Тихо! Спокойно! — я медленно сделал шаг вперед, поднимая руки ладонями вперёд. — Никаких резких движений! Всем оставаться на местах!

Кошачья морда резко повернулась ко мне. Треугольные уши прижались к черепу — классический признак агрессии у кошачьих.

Но в её серо-голубых глазах, на самую долю секунды, мелькнуло что-то почти человеческое. Узнавание?

Надо было действовать. Быстро. Пока инстинкт хищника окончательно не подавил остатки человеческого сознания.

— Кис-кис-кис, — я начал медленно, очень медленно приближаться, стараясь говорить максимально спокойно и ласково. — Хорошая киса. Умная киса. Не трогай людей, Аглая. Они не враги. Они друзья…

Глава 13

Метаморф наклонил голову набок, с любопытством изучая меня. Чёрные, влажные ноздри расширились, принюхиваясь.

Узнаёт мой запах? Или чувствует во мне что-то другое? Силу, которая не была ни силой жертвы, ни силой соперника.

— Аглая, — я произнёс её имя тихо, почти шёпотом. — Это я, доктор Пирогов. Помнишь меня? Я лечил твоего отца. Я друг.

За моей спиной в зал ворвался Ярк со своими людьми. Я услышал сухие, резкие щелчки взводимых курков.

— НЕ СТРЕЛЯТЬ! — бросил я, не оборачиваясь. — Опустить оружие! Немедленно!

— Что… что это за тварь⁈ — голос Ярка, закалённого ветерана, дрогнул от чистого, незамутнённого шока.

— Тихо! — прошипел я через плечо. — Это Аглая! Она превратилась в метаморфа!

— Аглая⁈ — Ярк шагнул вперёд. — Но… но как⁈ Это невозможно!

Его возглас, полный отчаяния, словно сорвал спусковой крючок. Метаморф зарычал громче, делая шаг в нашу сторону. Когти заскребли по паркету, оставляя глубокие, дымящиеся борозды.

— Тихо, Аглая, тихо, — я продолжал приближаться, сокращая дистанцию. — Никто не причинит тебе вреда. Ты в безопасности. Всё хорошо. Сейчас мы тебе поможем…

Долгоруков, бледный как полотно и с кровавыми царапинами на лице, попытался отползти ещё дальше от метаморфа.

— Это же полная жесть! — истерично выкрикнул он. — Полнейшая, беспросветная жесть! Мы же только что мило ужинали! Обсуждали поэзию Пушкина! Она цитировала «Евгения Онегина»! Смеялась над моими шутками про министерские интриги!

Он попытался встать, но сломанная рука не дала ему опереться, и он снова рухнул на паркет.

— И вдруг — БАЦ! — её лицо начинает меняться! Удлиняться! Покрываться шерстью! Она превращается в эту… эту тварь! Просто взяла и превратилась! Без предупреждения! Без «извините, Михаил Петрович, я сейчас стану трёхметровым монстром»! — в панике продолжал он.

Долгоруков судорожно озирался, ища пути отступления.

— Я думал, она пошутила сначала! Какой-то фокус, иллюзия! В Париже видел такое в кабаре! Но потом она встала, и стол разлетелся в щепки! А когти! Вы видели эти когти⁈ Они как сабли! — он повысил голос до визга.

В таком состоянии Долгоруков не понимал, что этими разговорами лишь привлекал к себе внимание зверя.

Метаморф-Аглая издала низкий, утробный рёв, от которого задрожали не только оставшиеся целыми стёкла, но и хрустальные подвески на люстрах.

Звук был такой силы, что у меня заложило уши, а один из охранников инстинктивно зажал их ладонями.

Рёв перешёл в рычание — глубокое, вибрирующее, исходящее откуда-то из глубины её грудной клетки. Это был звук угрозы, от которого древние инстинкты человека кричали: «Беги!»

Она сделала шаг к нашей группе.

Когти оставили новые борозды в паркете, прорезая дерево как масло.

Четверо охранников Ярка — все бывшие военные, прошедшие не одну кампанию — инстинктивно вскинули свои винтовки. Это были не парадные пистолеты для красоты, а тяжёлое боевое оружие — воронёная сталь, рукояти потёрты от долгого использования.

Щёлк! Щёлк! Щёлк! Щёлк!

Четыре курка встали на боевой взвод. Звук был как погребальный звон — последнее предупреждение перед выстрелом.

— НЕ СТРЕЛЯТЬ! — заорал Ярк с такой силой, что его голос перекрыл даже рычание метаморфа. — ПАЛЬЦЫ ПРОЧЬ ОТ СПУСКОВЫХ КРЮЧКОВ! ЭТО ПРИКАЗ!

Охранники замерли в нерешительности. Их лица выражали внутреннюю борьбу — инстинкт самосохранения против воинской дисциплины.

— Но господин полковник… — начал один из них, не опуская оружия.

— Я СКАЗАЛ — ОПУСТИТЬ СТВОЛЫ! — Ярк рявкнул ещё громче. — Это дочь графа! Выстрелите в неё — и я лично прослежу, чтобы вас повесили!

Охранники нехотя опустили стволы, но не убрали их в кобуры — держали наготове, пальцы возле спусковых скобок.

Ярк повернулся ко мне, и я впервые увидел на его обычно непроницаемом лице отчаяние. Этот человек, прошедший три войны, видевший смерть сотен людей, сейчас выглядел абсолютно потерянным.

— Доктор Пирогов, умоляю: скажите, что есть способ! — он шагнул ко мне, его голос, обычно ровный и командный, сорвался. — Можно ли как-то остановить её, не убивая? Не причиняя серьёзного вреда?

Он понизил голос до напряжённого шёпота, но я слышал дрожь в нём.

— Это же дочь графа! Его единственная дочь! Он души в ней не чает! Если с ней что-то случится… Если она погибнет… — он не договорил, но все присутствующие прекрасно поняли недосказанное.

Граф Ливенталь обожает Аглаю больше жизни. После смерти жены она — единственный свет в его окне. Если она погибнет, головы полетят у всех причастных. И это не было фигурой речи — у графа было достаточно власти, чтобы организовать настоящую, публичную казнь.

— К тому же, — добавил Ярк ещё тише, и в его голосе прозвучала настоящая боль. — Я знаю её с пелёнок. Нянчил на руках, когда была младенцем. Учил ездить верхом. Она мне как родная племянница…

Это был не долг службы. Это была любовь. Свирепая, отцовская любовь, которая делала его предсказуемым и, следовательно, полезным.

— Можно, — кивнул я. — Но предупреждаю — ей это не понравится.

— В каком плане «не понравится»? — напряжённо спросил Ярк, хватаясь за мои слова как утопающий за соломинку.

Мы говорили быстро. Было время, пока метаморф оставался в одном положении и не нападал. Но это ненадолго…

— В ментальном и психологическом. Придётся подавить её волю, временно отключить все высшие функции её сознания.