Разорванная связь - Бри Джей

Его глаза следят за беззвучными дорожками слез по моим щекам, и я поспешно вытираю их. Будь он проклят за то, что видит меня в такой чертовски низкой точке!

— Просто скажи мне правду.

Я закатываю глаза, хотя мне больно делать такое незначительное движение. — Ну, это не гребаный аборт и не выкидыш. У меня месячные, и я испытываю сильную боль. Так бывает каждый раз, но обычно я могу купить обезболивающее, которое помогает. У меня нет банковской карты, чтобы доставить их, а все аптеки слишком далеко, чтобы успеть вернуться до комендантского часа. Я в таком состоянии надолго, на сегодня и завтра, мне придется опоздать на занятия, чтобы получить этот чертов Мидол.

Глаза Грифона расширились. Думаю, он не ожидал такой откровенности от меня сегодня. Либо это так, либо он мне не верит, и если честно, мне настолько больно, что все равно. Я просто хочу, чтобы он оставил меня в покое, пока я не приду в себя для такого рода допроса.

Он медленно кивает мне, а затем выключает свет, и вся комната погружается в темноту. Мое дыхание становится немного неустойчивым, что, опять же, чертовски больно. — Какого черта ты делаешь?

Грифон не отвечает мне. Он подходит ближе к кровати, и тут я слышу шорох его одежды. Клянусь Богом, я могу рассмеяться ему в лицо. Я только что сказала ему, что нахожусь в полной агонии, а он хочет завершить связь?

— Тебе нужно уйти. Я не могу дать тебе то, что ты хочешь сейчас.

Он насмехается надо мной, и я чувствую, как его руки перемещают меня на кровати так, что я оказываюсь на краю, а затем он скользит за мной. Мое сердце начинает биться так сильно, что я слышу, как оно пульсирует в моих ушах.

— Грифон, какого черта…

— Просто заткнись, — огрызается он.

Он притягивает меня обратно к своей груди, чтобы я немного больше лежала на кровати, а затем одна из его рук ложится на мой голый живот под тонкой ночной рубашкой. Его ладонь теплая, но становится обжигающе горячей, когда его сила проходит через его кожу в мою.

Боль прекращается.

Я снова начинаю плакать.

Я застываю в его объятиях, в основном для того, чтобы рыдания не захватили все мое тело и не дали ему понять, насколько я чертовски жалка. Это его не беспокоит, он начинает двигать меня, просто немного подправляя, пока я не почувствую себя более уверенно в его объятиях, и мы оба не окажемся удобно завернутыми друг в друга.

Я жду, когда мой голос станет ровным и мне перехочется разразиться слезами, прежде чем пролепетать: — Спасибо.

Грифон пренебрежительно хмыкает. Я чувствую себя самой большой в мире гребаной сукой, и именно из-за этого, или из-за теплого одурманивающего ощущения его силы, я добавляю: — Уйти от тебя было самым трудным, что мне когда-либо приходилось делать. Эта боль — ничто по сравнению с ней.

Его руки сжимают меня до тех пор, пока я не начинаю задыхаться, но от этого я чувствую себя только… безопаснее.

Я засыпаю легче и глубже, чем когда-либо за последние годы.

*

Я просыпаюсь одна в своей постели.

Мои судороги вернулись, но, слава Богу, гораздо более терпимые. Я чувствую себя опухшей, раздраженной и готовой разорвать лица всем сучкам, которые начнут приставать ко мне сегодня. Я иду и принимаю душ, благодарная за то, что общая ванная комната блаженно пуста.

Я немного посмеиваюсь, представляя себе лицо Норта, если он узнает, что я подралась с кем-то из этих девушек. Я могу только представить, как ужасно неловко было бы самому Великому Советнику. Затем я вспоминаю его полное пренебрежение ко мне, когда он подбросил меня сюда вчера вечером, и улыбка тут же сходит с моего лица. Неважно, что они думают. Я буду повторять себе это до тех пор, пока не пойму.

Я вытираюсь и возвращаюсь в свою комнату, чтобы одеться. Я стараюсь выбрать что-то удобное и симпатичное, мне нужна хоть какая-то броня против этих людей, и я уже наполовину надела толстовку, когда Грифон отпер дверь моей спальни и вошел. Он не поднимает на меня глаз и не замечает моего раздетого состояния, когда берется за дверь, чтобы закрыть ее и запереть за собой.

Я успеваю надеть толстовку поверх лифчика, прежде чем его взгляд наконец касается меня. Он не показывает, что шокирован, но не спешит переводить взгляд на мои голые ноги. Я рада, что сегодня выбрала симпатичное нижнее белье, потому что обычно во время месячных я предпочитаю комфорт. Черные трусы-бикини просты, но достаточно сексуальны.

Он смотрит на меня. — Я принес тебе таблетки, которые тебе нужны. Я также захватил тепловой пакет и немного нездоровой пищи. Моя сестра живет на конфетах, когда у нее ПМС, так что я догадался, что ты тоже захочешь этого, — говорит он, протягивая мне пластиковый пакет.

Я лишь стою там и секунду моргаю, глядя на него. — Зачем тебе это делать?

Он кладет пакет на мою кровать, когда становится ясно, что я не собираюсь его брать. Я наконец вспоминаю, что на мне нет штанов, и, спотыкаясь, иду к сумке, чтобы взять джинсы, забыв о своих планах на штаны для йоги теперь, когда Грифон здесь и выглядит чертовски сексуально. Я отворачиваюсь от него, чтобы засунуть ноги внутрь, и стараюсь не поморщиться, пока подтягиваю их. Почему они не могут сделать симпатичные джинсы, которые не сдавливают матку, словно чертовы тиски?

— Я собираюсь задать тебе вопрос и хочу, чтобы ты ответила на него честно.

Я гримасничаю и бросаю на него взгляд. — И почему я должна тебе отвечать на него?

Грифон насмехается надо мной. — Я помог тебе прошлой ночью, не так ли? Это простой вопрос, ничего слишком откровенного.

Мои глаза сужаются, когда я понимаю его. Он действительно помог мне, он помог мне больше, чем думает. Он помог не только с болью, которую я чувствовала, я начала чувствовать, что не смогу продолжать жить здесь, но он изменил это одним лишь актом доброты. Думаю, я ему чем-то обязана.

Я пожимаю плечами. — Я отвечу на то, что смогу. Большего обещать не могу.

Я достаю из сумки Мидол и принимаю его без воды, таблетка немного задерживается в горле, а затем сажусь на кровать, чтобы натянуть ботинки. До начала занятий осталось мало времени, и мне нужно поесть перед этим, иначе придется ждать до обеда, а это похоже на еще одну форму пытки. Я очень не хочу, чтобы один из братьев Дрейвен сегодня был у меня в заднице. Я буду слишком склонна ударить одного из них по горлу, а мне нужно держать себя в руках.

Делать это становится все труднее и труднее.

— Ты хотела убежать от нас или тебя заставили?

Это открытый вопрос, достаточно открытый, чтобы я могла ответить на него честно, не испортив себе жизнь, поэтому я вздыхаю и одариваю его кривой улыбкой. — Я отвечу, но ты все равно мне не поверишь. У меня не было другого выбора. Я не могу сказать больше, не рискуя тобой и другими Связными, и, несмотря на то, что вы все думаете, все, что я сделала, я сделала, чтобы сохранить вас в безопасности.

Его глаза прожигают мою кожу, сильнее, чем его сила была на моем животе прошлой ночью. — Скажи мне, кто тебе угрожает.

Я качаю головой. — Я не могу сказать тебе. Я никому не могу сказать.

Я смотрю, как он снова скрежещет зубами, что он явно делает, когда я его злю. Мы почти не проводили времени вместе, и все же я уже знаю это о нем. — А если я пообещаю не рассказывать другим Связным, тогда ты мне расскажешь? Мы могли бы оставить это между нами, а я займусь этим вопросом.

Я смеюсь над ним, вставая и перекидывая сумку через плечо. — Нокс — твой лучший друг, ты терпишь все его бредни на дурацких ужинах. Не может быть, чтобы ты ему не сказал. Это все равно не имеет значения, я не могу тебе сказать.

Выражение его лице становится мрачнее, и когда я делаю шаг к двери, он не отходит. Мне приходится прижаться к его телу, чтобы пройти мимо него, но когда я делаю это, его руки вырываются и хватают меня. Мое дыхание вырывается из легких.

Слишком близко. Он слишком близко, а я слишком близка к тому, чтобы сломаться.

Он секунду смотрит мне в глаза, затем достает из кармана кредитную карту и сует ее мне. — Это твоя. С этого момента ты будешь использовать ее для всего, что тебе нужно. Заказывай еду, таблетки, новую гребаную кровать, мне все равно. Просто используй ее.