Наследник чародея. Школяр. Книга первая (СИ) - Рюмин Сергей

— Садятся в тюрьму, — мрачно пошутил один. — Правильно говорить, присаживайтесь.

— Тогда стойте, раз не нравится! — отозвалась с кухни тётя Маша. — Антон, дай еще кружку. Налей чаю капитану!

— Капитан милиции Шишкин, уголовный розыск, — капитан протянул тёте Маше удостоверение. — Старший дежурной опергруппы УВД.

Тётя Маша внимательно посмотрела документ, кивнула, сообщила:

— Киселева Мария Гавриловна, пенсионер.

— Я в курсе, товарищ полковник! — отозвался капитан.

— Хм… Помнят! — довольно ответила тётя Маша. — Тут такое дело, капитан… Кстати, можно тебя по имени-отчеству называть? Нет возражений?

— Какие возражения, Мария Гавриловна? — усмехнулся капитан. — Только лучше просто по имени. Молод я еще, что б Вы меня по имени-отчеству звали.

— Ну, по имени, так по имени, — согласилась тётя Маша. — Так вот, Вениамин, наш участковый майор Игорь Михайлович Дубовицкий совсем зарвался. Среди ночи вместе с местными жителями, представителями так называемой негативной среды, ворвался в дом к несовершеннолетнему Антону Ковалеву, сломал ему дверь…

— Ковалеву Антону? — капитан повернулся ко мне. — Ты Ковалев Антон? Ты недавно выписался из травмотологии БСМП?

Я кивнул.

— Ладно, — капитан повернулся к тёте Маше. — Рассказывайте, Мария Гавриловна!

И тётя Маша стала рассказывать. В основном, разумеется, про Дубовицкого. Капитан разложил папку, вытащил бланки протоколов, ручку. Постепенно по мере длительности повествования его лицо становилось всё мрачнее и мрачнее.

Я принёс из комнаты стул, протиснулся на кухню, сел возле газовой плиты. Когда бабушка закончила своё повествование, Шишкин поинтересовался:

— Заявление будете писать?

— А как же! — вскинулась она. — Буду! В отношении хулиганских действий сотрудника милиции в ночное время. И он тоже!

Она махнула в мою сторону рукой:

— В отношении незаконного проникновения в жилище несовершеннолетнего в ночное время, нанесения легких телесных повреждений и порчу имущества. Кто ему дверь чинить будет, а?

Капитан устало качнул головой:

— Пишите!

Он протянул тёте Маше лист бумаги, ручку.

— А вы, — он повернулся к подчиненным. — Отберите объяснения у соседей!

Сержанты встали.

— Есть! — буркнул один.

— И не вздумайте там им надиктовать, мол, ничего не видели, ничего не слышали! — вскинулась тётя Маша. — Я проверю…

Милиционеры ушли. Шишкин обратился ко мне:

— А почему участковый к тебе привязался? В чём причина? Чем ты ему так насолил?

Тётя Маша даже мне ответить не дала.

— Его цыган пьяный на машине сбил! Дубовицкий взятку от его соплеменников получил, чтоб дело прикрыть. Вот он и начал обхаживать. Сначала мать, пока Антошка в больнице лежал. Потом уже их двоих, стоило ему из больницы выйти. Отказную просил написать. А когда его мать цыганва избила, да так, что она в больницу попала, участковый даже искать никого не стал. Хотя всем известно, кто это сделал и где они отсиживаются!

Я сидел и молчал, мысленно восхищаясь словоохотливой соседкой. А тётя Маша продолжала:

— Первый раз он к его матери вообще с цыганами пришел. Если бы не я, они б еще тогда её убили! Вон Ирину Ерёмину в прошлом году снасильничали и убили, а Дубовицкий мало того, что палки в колёса следствию вставлял, так вообще все материалы проверки барону показал, все жалобы, которые родители писали.

Характер повествования у соседки был то просторечный, а то вдруг весьма специфический. Мне показалось, что тётя Маша словно играет роль недалёкой бабки, но иногда срывается, допуская оговорки, характерные для образованного человека со специфическим образованием, и, скорее всего, юридическим. И почему-то я вдруг подумал, что ни капли бы не удивился, узнав, что соседка свободно владеет иностранным языком, а, может, что скорее всего, двумя-тремя. Эдакий Штирлиц на пенсии, только в юбке!

Заявление она написала. Шишкин убрал его в папку, протянул мне чистый лист бумаги:

— Пиши!

— Что писать?

— Заявление на Дубовицкого пиши! — влезла тётя Маша. — Всё пиши! Как он к твоей матери приходил с требованием написать отказ от претензий к Прохорову. Как угрожал тебе…

Я попытался возразить, но тётя Маша меня оборвала:

— Я сама слышала, что он грозил тебе и твоей матери проблемами. Ты-то уехал, а твою мать чуть не убили! Пиши давай!

Я подробно изложил весь пасквиль на нашего участкового, благо на память теперь не жаловался. Первым, разумеется, моё заявление прочла тётя Маша. Она ловко выхватила его у меня из рук, когда я протянул бумагу капитану. Шишкин от неожиданности даже закашлялся.

— Хороший у тебя почерк, — она одобрительно кивнула головой. — Всё разборчиво и подробно. И про умышленную порчу имущества тоже, то есть про сломанную дверь.

Заявление перекочевало к Шишкину. Капитан прочёл его, покивал головой, посмотрел на меня, поинтересовался:

— Точно, всё так и было?

Я не понял, про какой эпизод он спрашивал, но на всякий случай утвердительно кивнул. Шишкин достал еще один лист бумаги, написал на нём несколько цифр и свое имя-отчество:

— Это мои рабочий и домашний телефоны. Если возникнут проблемы, звони в любое время. Понял?

Я опять кивнул.

— Ну, а завтра-послезавтра я к тебе еще раз заеду. Вдруг что-то уточнить надо будет. Когда лучше? В какое время?

— Да лучше с утра, — ответил я. — Часов в десять самый раз, если что. Сейчас же каникулы.

В проеме двери показались милиционеры. Шишкин встал, подошел к ним:

— Объяснения взяли? Тогда поехали!

Он повернулся к нам, сообщил:

— Мы в опорный пункт доедем, участкового вашего с собой заберем в Управление.

И усмехнулся:

— Если вы, конечно, не возражаете.

Мы с тётей Машей, разумеется, возражать не стали.

Они уехали. Тётя Маша закрыла глаза, глубоко вздохнула, сказала:

— Сейчас, Антон, посижу минуточку и пойду. А то поздно уже.

Она, тяжело, с присвистом, дыша, облокотилась на стол. Лицо у неё стало совсем бледным.

— У тебя валидол есть? — еле слышно попросила она. — Как некстати-то!

Я бросил взгляд. У тёти Маши сердце в груди полыхало темно-багровым цветом. При этом пятно прямо на глазах росло, увеличиваясь в размерах, а его цвет становился всё темнее и темнее.

Старушка стала заваливаться лицом на стол. Я поспешно кинул в неё конструкт «исцеления», потом «регенерацию», ну, и, разумеется, до кучи пустил сгусток, эдакий лохматый шар, как я его видел, «живой» силы прямо в сердце, на всякий случай, лишним не будет, чтоб подстегнуть, а ну как вдруг встанет?

Очаг багрового огня так же быстро стал терять свой цвет, бледнея с каждой секундой.

Минуты две спустя тётя Маша подняла голову, посмотрела на меня и шумно выдохнула:

— Фу! Аж голова закружилась.

— Посиди, тёть Маш! — попросил я её. — Ты что-то вся никакая стала.

Тётя Маша подозрительно посмотрела на меня, повела плечами.

Красным цветом светились суставы в кистях рук, коленях и стопах. Я кинул по импульсу в каждый сустав. Красный цвет стал бледнеть. Тётя Маша согнула в локте одну руку, покрутила кистью, посмотрела на неё. Потом так же вторую. Встала. Повернулась.

— Засиделась я у тебя, — сказала она и громко крикнула. — Вовка! Володька!

В открытую дверь заглянул сосед. Заглянул сразу же, как только тётя Маша его позвала, словно стоял на лестничной площадке.

— Видишь, дверь пацану сломали? — скомандовала тётя Маша. — Прямо сейчас возьми молоток, подбей замок. Негоже спать с открытой дверью, когда всякая шантрапа по улице шарится! Помоги по-соседски.

Дядя Володя разве что едва не козырнул бабке, удивив меня в очередной раз. Он ушел, видимо за инструментом, а тётя Маша уже на выходе из квартиры, у самой двери повернулась ко мне и негромко сказала:

— Я всё поняла. Спасибо тебе. И это… Не надо про это рассказывать никому. А то всё это может плохо закончиться.

Она ушла. Дядя Володя возился с дверью недолго. Он раскрутил замок, подбил косяк какой-то планкой, укрепил, прикрутив поверх неё на шурупах металлическую пластину. Снова воткнул замок.