Пасынок (СИ) - Сурмина Ольга

Взгляд становился печальным, безучастным.

Запугал. Хотел приготовить завтрак, испечь печенье, и, в итоге, запугал. Иногда волнами злился, то на неё, то на себя, с силой сжимал кулаки. “Сама виновата, лицемерная дура” - стучало в висках. “Не захотела быть моей женой? Не понравилось? Значит, будешь моей шлюхой. Моей шлюхой. Тебе пойдет, бесполезная Криста.

Столько лет стараний, чтобы снова услышать, что он просто пасынок. Столько лет работы над телом, внешним видом, денежным положением. Все ради того, чтобы стать тем самым “идеальным мужчиной”, и все без толку. Даже стал старше неё, прямо как ей нравится. Все так, как ей хотелось, и все равно “нет”. Хотелось то ли кричать от злости, то ли истерически смеяться, то ли снова взять её, и насадить на член, пока она не скажет “да”.

Иногда Нил мечтал о том, что может стереть ей память. Стереть, а потом познакомиться заново, столкнувшись где-нибудь на улице. Он бы мягко улыбнулся, пригласил её куда-нибудь в кафе. Отвез бы в самый лучший кинотеатр, купил бы самый большой, самый красивый букет. Но Кайзер не владел такой силой. И не мог менять прошлое.

Сердце отчаянно стучало в ушах.

“Ты смиришься” - повторял он. “Ты смиришься, тебе будет хорошо со мной. Ты будет счастлива. Мы вместе… будем счастливы”. Перед глазами мелькали её милые мягкие волосы, закатывающиеся синие глаза, влажные дрожащие ресницы. Мужчина все равно будет помнить эту ночь всю жизнь, даже если она будет несравненно долгой. Даже если будет… вечной.

В соседней комнате доносились тихие рыдающие вопли. Он продолжал оглядываться, лицо искажалось, в какой-то момент Кайзер взялся за лоб и стер с него холодный пот. Все внутри сворачивалось в узел, опускалось куда-то вниз.

“Да неужели я такой мерзкий?” - рычал молодой человек, закрыв глаза. “Неужели после ночи со мной нужно так плакать?!”

Мерзкий. Наверно, ночь с ним можно считать мерзкой. Выходит, каким бы красивым он не стал, каким бы влиятельным, умным и сильным, все равно априори будет мерзким? Зубы сжимались сами собой от этой мысли. Волны злости сменялись волнами отчаяния, сами собой вздрагивали руки.

“Ты смиришься, Криста”.

“Ты смиришься”.

“Или смысла ни в чем больше нет. Лучше бы я умер той ночью”.

“Умер”.

В конце концов, теперь, спустя столько лет он прекрасно помнил, что было. Помнил, как на запах крови его родителей пришли вампиры. Помнил, какого монстра видел, глядя в жуткое зеркало ванной. Костями чувствовал, насколько этот монстр опасен и жесток, даже в возрасте четырех лет. Возможно, ему правда не стоило оставаться в живых. Все равно жизнь, к которой он так стремился, сегодня не настала. Все равно его жизнь - сплошной мрак.

* * *

В какой-то момент он ушел. Куда и зачем - Криста не знала, просто слышала, как хлопнула входная дверь. Съежилась, и уставилась отсутствующим стеклянным взглядом на кровать. Холодно. В комнате было нестерпимо холодно, не было понятно, сквозняк ли это, или странный холод шел изнутри, от непонимания, боли, страха. Знобило.

Девушка медленно поднялась с кровати, затем нервно осмотрелась вокруг. Теперь квартира на верхнем этаже казалась сущим кошмаром, вылезти в окно не выйдет. Отсюда точно не сбежать, никаким способом, а бежать хотелось все сильнее и сильнее. Ужас жег собой подошвы. Ощущалось лишь желание испариться, чтобы не видеть злое, раздраженное лицо пасынка, не чувствовать на себе его грязные, похотливые руки. Отчего-то не было сомнений в том, что он не остановится. Больше нет. Будет продолжать и гнуть, пока не сломает.

Сердце глухо стучало в груди, удары ощущались тяжелыми и какими-то надрывистыми. По спине полз знакомый мерзкий холод, произошедшее не укладывалось в голове. Хотелось исчезнуть. Прямо сейчас.

* * * 27 лет назад

Их дом не был похож ни какие другие. Идеально квадратный, словно каждый сантиметр ухоженной усадьбы вымерялся вручную. Окна симметрично отражали друг друга, если провести от центра двускатной крыши тонкую линию. Складывалось впечатление, что люди в этом доме ходили по струнке, никогда не сутулились и ложились ровно в десять вечера. Ни минутой раньше или позже. По выходным вставали в восемь утра, а по будням в шесть. Шумела темно-зеленая летняя листва, над которой висело тяжелое пасмурное небо.

На деревянных порогах небольшого особняка, густо покрытого глянцевым желтым лаком, сидел ребенок. Он обособленно ерзал в сторону ото входа, уставившись на тусклую траву. Где-то в ней иногда попадались крошечные лимонные цветочки всего с четырьмя лепестками.

- Нил. - Послышался строгий женский голос из ближайшего окна, которой отдавался неумолимой сталью. - Ты здесь?

- Да. - Также железно ответил мальчик, после чего поджал губы и одернул черную футболку. Она спрашивала это стабильно раз в час, не реже и не чаще.

Мама.

Иногда в воздухе ощущался запах куриного супа. Не то что бы Кайзер его любил или не любил, это просто куриный суп. Он терпеть не мог стручковую фасоль и жареный лук, но все остальное неприхотливо ел вне зависимости от своего настроения.

Обыкновенных игрушек мальчик не имел. Только умные книги, развивающие головоломки и пазлы. Даже что такое игрушки не знал, потому что в их части улицы не жило больше ни одного ребенка. Здесь были, в основном, домики, в которые люди приезжали отдохнуть на выходных, постоянно жить чуть дальше, чем за чертой города для многих было неудобно, так что компанию юному члену общества составляли лишь высокие деревья и птицы, носящиеся над головой.

- Никудышный ребенок. - Послышался тихий, очень тихий материнский голос, отчего Нил прислушался и напрягся. Он слышал даже тихий шепот в доме, почему - не знал, просто слышал, и все. Одно время считал, что все слышат все так же хорошо, но потом понял - не все. - Совершенно ни на что не способен. Пустой. Нужно было сделать аборт.

- Не смей так говорить. - Раздался тихий мужской голос. Отец. - Умный за то. Умный, ловкий.

- Что мне его ум? - Вздох. - Он ни на что не способен. Мало того, мальчик, должна была быть девочка. Так еще и… не обращается.

- Это было ожидаемо, он же твой сын. - Мужчина лязгнул зубами. - Не торопись, может еще обратится. Может… поздний.

- Ни черта он не поздний, просто никакой. Уже больше не сможет, все. Считай, человеческий отброс родился. Ты узнавал? Кларисса сможет принять его на воспитание? Давай попробуем родить еще ребенка. Может в следующий раз, наконец, повезет. Почему у меня не может родиться дочь? Когда уже будет дочь?? Почему снова мальчик?!

- Узнавал, она против этой затеи. И зачем отдавать? Он что, мешает тебе? Сидит себе, молчит, молчун…

“Раз мешаю, буду жить один” - Нил обиженно поджал губы и опустил голову. “Они мне не нужны. Мне никто не нужен”.

Мама была сухой. Редко обнималась, мало улыбалась, и часто хотела, чтобы “неудачный” сын куда-нибудь делся. Чтобы кузина взяла его к себе ненадолго пожить, чтобы его, наконец, приняла какая-нибудь школа-интернат, хотя самые ранние принимали детей от пять лет.

В какой-то момент среди шумной листвы показались странные сгорбленные силуэты. Мальчик прищурился и поднялся со ступеней, вглядываясь во тьму леса. Какое-то неприятное ощущение копилось внутри, нечто похожее на предчувствие. Предчувствие чего-то плохого. Он вновь поджал губы, взялся за ручку тяжелой металлической двери, и скрылся в доме.

С её хлопком родители резко замолчали. Запах куриного супа все усиливался. Ребенок нахмурился, и отчужденно уставился на идеально прямоугольный бежевый ковер без единого пятнышка.

Мама была своеобразной женщиной, однако, Нил считал, что она его любила. Возможно, так, как умела. Дарила странные подарки на праздники, кивала на успехи. Но он не знал, любил ли свою семью, и мог ли ответить ей взаимностью. Может, в каком-то роде, любил. Также отчужденно, как любили его. Нежеланного сына.