Испытание огнем (СИ) - Туманов Август

Шерсть словно вспыхивала электрическими разрядами, мышцы наливались силой. За пару секунд мой небольшой пёс стал размером с крупного добермана — а затем продолжил увеличиваться. Я вжался в стену, ошарашенно наблюдая, как мой верный спутник превращается в нечто большее, чем обычная собака. Тени уже были совсем близко. Их лица — или то, что их заменяло — исказились. Красные глаза разгорелись ярче, тени начали дрожать, словно их охватил страх. Никак поднял голову к потолку.

И зарычал. Не так, как до этого. Это уже не был обычный собачий рык. Это был гул. Оглушающий, первобытный, перекрывающий все звуки вокруг. Казалось, он шёл не только от Никака — он наполнял сам воздух, сам камень, пронизывал всё пространство. От низкой частоты этого рыка у меня заложило уши, помутилось сознание, перед глазами поплыли цветные круги.

Я закрыл лицо рукой, пытаясь не потерять равновесие. Через пальцы я видел, как тени замирают. И начинают рассыпаться. Нет — не осыпаться, не таять. Они дрожали, их контуры расплывались, словно кто-то растворял их изнутри. И тут я увидел, как их втягивает внутрь... в пасть моего питомца. Он не шевелился. Просто держал широко открытую пасть, и в неё, словно через воронку, медленно, мучительно всасывались эти злобные образы. Один за другим. Тени рвались, сопротивлялись, их лица безмолвно кривились в немом крике, но Никак явно был сильнее. Их вырывало из зала, как листья осенним вихрем. Когда последний обрывок тени исчез, рык затих.

Тишина застыла в воздухе. Я стоял, опёршись на стену, глотая воздух, будто выбрался из-под воды. Никак сидел посреди зала. Маленький, обычный. Снова тот самый знакомый пёс. Его шерсть только чуть-чуть подрагивала от напряжения, словно ещё не полностью отпустила недавнюю ярость. Я моргнул, несколько раз. Провёл руками по лицу. Посмотрел на своего друга.

— Ты это... я уже в целом догадался, что ты не обычная собака. Но вот этот фокус меня удивил. — проговорил я. — А жителей этого подземелья поразил прямо в сердце!

Никак фыркнул и ткнулся носом мне в колено. Мол, «пойдём уже, чего застыл». И в этом было столько обычности, столько нашего с ним прежнего взаимопонимания, что я невольно усмехнулся. Хотя в глубине души понимал: после этого я уже не смогу смотреть на него так же, как раньше.

Выхода отсюда не было видно. Только этот огромный пустой зал, стены которого терялись в темноте. Мы с псом шли вперёд, шаги отдавались глухим эхом, хотя казалось, что никакой акустики здесь быть не может — воздух был слишком тяжёлым. Когда мы приблизились к центру помещения, я почувствовал что-то странное. Словно внезапно прошёл сквозь невидимую завесу, типа мыльной пенки. Только переступил за этот невидимый порог — и всё изменилось. Темнота стала гуще, почти осязаемой. Воздух задрожал, приобрёл металлический привкус на языке, как будто я только что лизнул ржавую монету. Я остановился, оглядываясь.

Пол был устлан обугленными костями. Не одного - двух тел — нет. Их были десятки. Или сотни. Маленькие, большие, крошечные — разные. Они валялись под ногами, поскрипывая и потрескивая под шагами. Черепа с пустыми глазницами глядели вверх, как будто продолжали в немом ужасе смотреть на потолок. Я судорожно сглотнул.

— Твою мать... — выдохнул я шёпотом, чтобы не нарушить эту адскую тишину. — Ну и местечко мы нашли, дружище.

Никак шёл рядом, его лапы ступали осторожно, почти беззвучно. Он тоже чувствовал, что это место — не просто жуткое. Оно было неправильным на каком-то глубинном, животном уровне. Мы медленно приближались к центру зала. Там, в слабом, дрожащем полумраке, я увидел нечто. Большой каменный алтарь.

Массивный, с шероховатой поверхностью, на которой были выцарапаны странные символы на том же языке, что и на табличке перед входом. Они пульсировали внутренним светом — не ярким, но зловещим, оранжевым, как тлеющие угли. Алтарь казался живым. Словно дышал, медленно раздуваясь и опадая. На нём что-то лежало, прикрытое тканью.

Ткань была странной: плотная, тёмно-синяя, в пятнах чего-то бурого. Она была похожа на саван, но словно соткана из дыма и золы. Края её слегка трепетали, как будто под ней что-то шевелилось. Эту ткань я уже видел. У Кати была похожая шаль. Она, смеясь, говорила — антиквариат, тётушка подарила. Я остановился в паре шагов. Рука сама собой потянулась к ткани, но замерла в воздухе.

— Нам это нужно? — спросил я вполголоса, бросив взгляд на Никака.

Пёс молча смотрел на алтарь. Его глаза поблёскивали странным светом, и в этом взгляде читалась не злость, не страх, а... решимость. Я вдохнул носом — воздух пах железом, прахом и чем-то сладковато-гнилым.

— Ладно, — сказал я себе, — раз уж зашли так далеко...

Осторожно взялся за край ткани. Она оказалась неожиданно тяжёлой на ощупь, как мокрая. Она сопротивлялась, словно не хотела отпускать то, что скрывала. Я потянул. Ткань сдвинулась на несколько сантиметров. Под ней — что-то бледное. Я прищурился, сердцебиение участилось.

— Только бы это не было то, что я думаю, — пробормотал я.

Дёрнул сильнее. Ткань соскользнула. И моё сердце остановилось. На алтаре лежала Катя. Катя. Её лицо было бледным, почти прозрачным, как тонкий фарфор. Губы сжаты в тонкую линию, глаза закрыты — будто она просто спит. Но это не был сон. Кожа на её руках — тех, что были аккуратно сложены на животе — покрыта странными, почти незаметными трещинками, как на высохшей глине. Из этих трещинок сочилась тусклая оранжевая подсветка — точно такая же, как на камне под ней. Она будто была частью алтаря. Словно сплавилась с ним.

— Мать-природушка... — выдохнул я, отступая на шаг назад.

Никак тихо зарычал, но не двинулся с места. Он сидел рядом, настороженно вглядываясь в неподвижное тело. Я машинально вытер ладонь о куртку — она вспотела и стала скользкой. Голова шла кругом. «Катя... Здесь... Почему? Как?» И тут меня как ударило.

Это всё — не просто случайность. Катя — была частью плана. Её привели сюда. Или привели с её согласия... или уже после смерти. Я закрыл глаза на секунду, пытаясь прогнать подступающий ужас. Когда открыл — всё вокруг было таким же. Реальностью.

— Прости, Катя, — сказал я шёпотом. — Я, оказывается, даже не знаю, кем ты была до этого... Но теперь ты — одна из жертв этого безумия.

Алтарь под ней вдруг вздохнул. Да-да, именно вздохнул. Я отступил ещё на шаг. Камень под её телом вздулся еле заметной волной, как поверхность воды от лёгкого бриза. И с этим дыханием по залу прошла почти неуловимая дрожь. Я резко обернулся. Всё вокруг начало изменяться. Тени на стенах ожили. Задрожали. Склонились ближе. Их было много — сотни, тысячи.

Но теперь они не выглядели как люди. Их лица были расплывчатыми, безглазыми, как у кукол. Их тела струились в воздухе, как дым. Их пальцы тянулись к нам — длинные, тонкие, с когтями на концах. Никак встал передо мной, шерсть дыбом, пасть приоткрыта в беззвучном рёве.

— Похоже, нам пора валить, — сказал я, всматриваясь в камень.

Алтарь снова дрогнул. И тут я понял: если оставить его здесь — это место будет только расти в силе. Оно будет глотать новые души, тянуть всё больше людей. Я вспомнил слова деда: «Где стоял алтарь, там и найдёшь корень беды. Где треснет камень, там пролей кровь. Где пламя погаснет, там восстановится мир.» Снова посмотрел на Катю.

— Прости, — сказал ещё раз.

Тени вокруг двигались быстрее. Никак рычал низко, угрожающе. Его глаза горели странным серебристо-синим светом. Я вытащил нож. Тот самый старый перочинный нож, который всегда лежал у меня в бардачке машины. Теперь он был при мне — на всякий случай. Подошёл ближе к алтарю.

Тени кричали — я слышал их вопли в своей голове. Я занёс нож над алтарём. И замер. «Ты должен быть уверен», — раздался в голове голос деда. Я был уверен. Резким движением полоснул себе по левой ладони. Кровь брызнула горячей струйкой. Я шагнул вперёд, прижал окровавленную ладонь к шершавой поверхности алтаря, прямо к центру, где трепетал яркий оранжевый свет. Камень задрожал. Тени закричали в голос, словно тысячи потерянных душ.Пол заходил ходуном. Алтарь стал трескаться. Из трещин хлынул горячий воздух. Потянуло едким дымом и жаром кузнечного горна.