Ловцы книг - Фрай Макс

Зато отдохнуть мне тоже проще простого. Вот как сейчас – молча сидеть, вытянув ноги, смотреть сквозь полуприкрытые веки, как гаснут лампы и загораются свечи, как от них становится оранжевой темнота, как кто-то проходит мимо и кажется не человеком, а порывом тёплого ветра – всегда бы так! – как пляшут и светятся наши прозрачные тени, взирая на нас с потолка. Слушать, как барабанит по окнам только что хлынувший дождь, как звенят стаканы и рычит кофемолка, заглушая божественный визг Нины Хаген, как Данка спорит с Артуром: «Джин-тоник нормально пойдёт под сырники, не буду я заваривать чай!» – а все остальные смеются, и улыбаться за компанию с ними краешком рта, ощущая сперва только сердцем, а после всем телом, всем домом, городом, миром, каждым слоем атмосферы планеты: как же я вас – нас! – сейчас и всегда люблю.

Любовь – моё топливо. Не в переносном смысле. Я работаю на любви, как автомобиль на бензине, или что ему там заливают в бак. Пока я люблю, я продолжаюсь, а вместе со мной продолжается эта история, которую вы вот прямо сейчас читаете, такая у нас тут игра.

Наконец я встаю и беру с подоконника свой рюкзак. Он довольно тяжёлый. Тяжёлый! Какое же счастье, а.

Говорю Данке:

– Чуть не забыла. Я же с гостинцем. Будем считать, это приз от тех самых демонов ада, которых мы победили по дороге сюда, – и ставлю перед ней бутылку розового вина.

В кои-то веки догадалась стащить бутылку у Тётки, на всякий случай, вдруг она в рюкзаке останется. Теоретически, не должна бы, но листья-то у меня всегда остаются. Бутылка ничем не хуже. И – вуаля!

Данка хватает бутылку и смотрит на этикетку.

– Я такого не знаю, – наконец говорит она. Достаёт телефон, фотографирует этикетку. – И Vivino [26] её не знает! То есть, пишет, восемнадцатый год, регион Саленто, но это вся информация. Предлагает быть первой, кто поставит оценку. Где ты такое взяла?

– В холодильнике.

В отличие от Ловцов, я не вру вообще ни на каких языках; как и они, я умею выкручиваться – сказать только часть правды, или пожать плечами и промолчать. К счастью, Данке моего ответа достаточно. Она сама великая мастерица трансового шопинга – зайти в супермаркет, думая о своём, купить, что подвернулось под руку, сунуть куда-нибудь и забыть, а полгода спустя обнаружить и удивляться: ой, а что это? Откуда оно у меня?

Говорю:

– Я тоже это вино не знаю. В одиночку пробовать неинтересно. Поэтому принесла. Подели между всеми. Будет совсем по чуть-чуть, но для дегустации в самый раз.

– А не так уж и мало вышло! – удивляется Данка, разлив вино в десять бокалов, по числу собравшихся в «Крепости» нас. – Некоторые бутылки не то, чем кажутся. Я давно заметила, как по-разному делится формально один и тот же литраж.

Так от тебя же зависит. От твоего настроения, – весело думаю я. – Когда ты хочешь, чтобы на всех хватило, всем и хватает. А когда тебе всё равно, физические законы вступают в свои права и делают, как привыкли. (Говорить это вслух нет смысла, сколько раз уже обсуждали, Данка давным-давно всё знает сама.)

Самуил поднимает бокал и что-то бормочет себе под нос так тихо, что даже стоя поблизости не разобрать. Впрочем, мне не обязательно слышать, потому что, во-первых, языка Ловцов я не знаю, а во-вторых, и так же понятно, что он сказал. «С „Крепостью“ всё будет в порядке», или «этот бар здесь останется навсегда», или «желаю счастья и процветания этому прекрасному заведению»; вполне возможно, у них для подобных случаев есть какая-то специальная формула (надо, кстати, как-нибудь расспросить). Но сейчас важно только то, что он это сказал и с явным облегчением выдохнул – хватило сил, получилось! И пригубил вино.

«Спасибо», – не говорю, а думаю я, точнее, адресно испытываю глубокую благодарность; тому, кто часто бывает в Тёнси, это легко почувствовать и понять. А он смотрит на меня, как будто впервые увидел. Во все свои здоровущие голубые, как майское небо, глаза.

– Ты обещал мне сигару, – напоминаю. – Самое время. Давай!

Тим сразу понял, откуда взялось вино в Юратином рюкзаке, узнал этикетку, и сперва внутренне заорал от восторга: сейчас мы выпьем это вино и расколдуем ТХ-19, вот это будет великое волшебство! Буквально секунду спустя он опомнился, осознал, что вряд ли процессы, которые даже вообразить невозможно, запускаются одной бутылкой несбывшегося вина. Всё-таки слишком много фантастических сказок читал.

Но это, – думает Тим, – даже к лучшему. Во-первых, откуда бы ещё я узнал, как сильно можно обрадоваться, когда у тебя на глазах спасают целый прекрасный мир. А во-вторых, ну мало ли, вдруг моя сила, помноженная на мгновение веры, способна хоть капельку что-нибудь изменить. Может быть из-за меня Дана сейчас так мечтательно улыбается. И Труп, и Артур, и красивая, как сновидение, певица Наира, с таким же нездешним, как она сама, голосом; надо будет, кстати, дома поставить друзьям её диск. И старик Три Шакала выглядит – ну, не то что совсем мальчишкой, но вполне как собственный сын. А Андрей, сосед из четвёртой квартиры, мастер по ремонту абсолютно всего, что может сломаться, кроме, разве что, судеб, внимательно разглядывает свои руки. Тим в курсе, что в ТХ-19 есть умеренно популярное суеверие, будто человек не может увидеть свои руки во сне. Короче, возможно, не зря я поверил, что всё может получиться как в сказке, – говорит себе Тим.

Самуил смотрит, как курит Юрате. Как клубятся над её головой зелёные облака, как дым сигары из Тёнси понемногу расползается по всему помещению, наверняка надолго застрянет в щелях. Здесь и без этого дыма отлично, но пусть теперь будет с дымом, им пригодится, – думает Самуил. Видит, как восхищённо косится на него Надя, с выражением «ну вы все охренели!», – и мысленно соглашается: «Да».

Юрате курит сигару из мира весёлых духов и думает: вот спасибо! Именно то что надо. Мне. Вот прямо сейчас.

– Я хотел бы сделать гораздо больше, – почти беззвучно говорит Самуил.

Юрате молчит и думает: да уже сделал. Отличный у тебя получился тост. «Крепость» это самое драгоценное. Пограничная наша «Крепость». И вот прямо сейчас она почти совсем настоящая. Такая, как дома была.

Надо же, как у тебя здорово получается, – думает Самуил. – Как в Тёнси, только гораздо понятнее тому, кто привык к обычным человеческим языкам.

Просто я сама к ним привыкла, – молча вздыхает Юрате. – Я уже довольно давно человек.

Надя слышит их диалог – не нарочно, просто так получилось, дым сигары из Тёнси способствует обострению восприятия, особенно если её куришь не ты, а кто-то другой и при этом достаточно близко; короче, как сейчас – в самый раз. И обострению чувств этот гадский дым тоже способствует. Ну то есть, не гадский, прекрасный, просто когда сердишься и ругаешься, легче взять себя в руки и… эй, прекращай, ты сегодня уже рыдала, второй раз за день перебор! – говорит себе Надя, утирая скулу рукавом.

– Ты в порядке? – спрашивает Юрате.

– Ещё бы! – энергично кивает Надя, покрепче прижимая к себе тёплого, спросонок тяжёлого, такого успокоительного кота. – Если как сейчас не «в порядке», уж не знаю, что такое – быть в нём.

– Погода настолько наладилась, что я с удовольствием вас провожу, – сказала Юрате после того, как за углом скрылись Дана, Артур и звери, которых сегодня по случаю прекращения ливня и возвышенного настроения сопровождающих решили не везти домой в переноске, а отнести на руках.

– Наладилась – не то слово! – подтвердила Надя. – Дождь, молодец такой, перестал.

– Да, спасибо ему, что решил не мешать нам шляться по городу, – улыбнулась Юрате. – Хорошо говорить на ходу! Движение удивительным образом добавляет силы словам. Когда язык лжив, он слаб, это вы понимаете лучше, чем кто бы то ни было. Но есть хорошая новость: с этим можно работать. В частности, важно, кто говорит. И зачем. И как. У нас по всем пунктам отличные показатели. И я вполне ничего, и цель у меня – закачаешься. И каждому моему легковесному слову соответствует очень тяжёлый шаг.