Мой бывший пациент (СИ) - Владимирова Анна

Удивительно, как сплелись оба Князевых в моем вранье. Как же легко разбежаться по наклонной…

— Хорошо. Я принимаю твою тайну на хранение. Тем более, тепеорь у нас волею случая есть прецедент применения метода. Уверен, заклятье ты сплела качественно.

— Да, — с готовностью кивнула я.

— Сейчас какая ситуация? Расскажи подробнее.

— Разгоняем сердца друг друга. Я чувствую его переживания, он — мои. Оба на адреноблокаторах и седативных.

— Ну, по идее, бьется сейчас твое сердце… — Профессор азартно тер подбородок. — Мне нужна история манипуляций. Видишь ли, в зависимости от ситуации, может случиться так, что твое сердце не поможет восстановиться его сердцу. Если повреждения необратимые…

— Нет-нет, сердце уже запускали к тому моменту, и меня попросили помочь стандартным щадящим импульсом, — почти уверенно возразила я.

То, что Игорь спасал собственного брата и мог быть необъективен, я решила не принимать во внимание. Откуда мне знать, что было не так с сердцем Стаса и почему оно не хотело биться? Просто не хватило небольшого толчка или это был полный отказ функционировать?

— Тогда, возможно, твое сердце действительно сейчас перенимает часть нагрузки, которая неподъемна для травмированного. Но как оно повернется дальше…

— Вроде бы, когда сердце наберется сил, заклятье само разрушится?

— Это только предположения. Мы не изучали эту методику на практике.

Профессор тяжело вздохнул, раздумывая. По его взгляду читалось сочувствие.

— А можно попробовать расплести заклятье? — осторожно поинтересовалась я, еле сдерживая нервную дрожь.

— Сложно предсказать последствия, — вздохнул он. — Ты рискнула. А он может умереть без связи с тобой.

Я потерла виски и отвела взгляд на полки, заваленные книгами. Никогда эти стены еще не давил на меня настолько.

— Теперь этот твой пациент обязан тебе жизнью, — тихо заметил профессор. — Ты — очень отважная, Ива.

— Я — очень идиотка, Карл Алексеевич.

— Нет-нет, ты просто живая. У тебя есть чувства, и, видимо, ты давно не давала им волю, раз все вышло из-под контроля. Ива, когда-то оно бы все равно вышло, но уже с разрушающими последствиями. А сейчас ты спасла жизнь.

И разрушила свою.

— А почему не говоришь ему? — поинтересовался профессор после короткого молчания.

— Ему ни к чему это чувство вины. И так несладко…

— Нет шанса для вас?..

— Нет.

— Понятно.

Показалось, что грудная клетка лопнет от переполнявших чувств. По щеке скатилась слеза, и сухая теплая ладонь накрыла мою, лежавшую на столе. Я вздохнула и протерла щеку:

— Спасибо…

***

Уже через несколько минут я осознал, что без взбалмошной ведьмы мне тут неуютно. Я даже пожалел, что не взял ее номер, и даже обозвал себя за это идиотом в тишине палаты. Пульс, правда, успокоился и стал пиликать на приборе ровнее, без скачков.

В следующие полчаса я позвонил в отдел и выяснил, что по покушению на меня уже всех подняли на уши — завели дело, вызвали следователей, а больница предоставила охрану. И даже ведьмаки заинтересовались в лице, а, точнее, морде Давида Горького. Неймется этому ведьмаку в инквизиции, по привычке лезет в следовательские дела.

— Так Горький теперь председатель следственного комитета. Не знал? — вяло сообщил мне коллега.

— Нет, — нахмурился я.

А я-то думаю, какого хрена он мне везде дорогу перебегает. Полагал, что по дружбе с Игорем. А, оказалось, все еще хуже — полномочия у него есть.

— Поэтому жди. И к тебе лично заявится.

— Черт бы его подрал, — пробурчал я. — Ладно. Есть что-то по делу?

— Ничего пока. Ты сам-то что видел?

— Ничего я не видел. Стоянка, улица, фонарь. Что тут увидишь? Я же не ведьмак.

— Врачи только отчитались, что тебе повезло выжить. И становится непонятно — у киллера рука дрогнула или ты такой везучий.

— Ладно. Узнаешь что-то, набери.

— Выздоравливай.

Я отложил мобильный и уставился перед собой.

Мне нужно было поговорить с Игорем обо всем. Отец просил. Но не для себя. Он просил разрешить наш конфликт для меня самого. А мне и правда нечего терять. Работу? Волчью жизнь? Я ничего не создал за все время такого, ради чего хотелось бы остаться и жить… Ну, разве что ради одной беспризорной своры, которая, наверное, без меня не выживет. Нужно было как раз озаботиться этим. Только стоило снова взять мобильник, как в палату постучали. И по мою душу нарисовался сам Горький. Легок на помине.

— Приветствую, Стас, — встал он у дверей. — Можешь говорить?

Я отложил телефон и настороженно кивнул.

— Как ты?

— Говорят, жить буду.

— Это радует.

Он прошел к стулу.

— Тебя Игорь попросил? — вяло поинтересовался я.

— Ему не нужно просить. — Горький вытащил небольшой планшет. — Я затребовал выдать мне список дел, которые ты ведешь.

— Мог бы не утруждаться. Я сам могу все рассказать и подсказать подозреваемых.

— У тебя может оказаться много врагов, — поднял он на меня взгляд от планшета.

— Не так уж и много. Главный мой враг на сегодняшний день — владелец игорных домов и притонов Даниил Ветлицкий. Мы с ним очень не сошлись во взглядах на молодое поколение оборотней…

— Ты вытащил многих детей от него, — пристально посмотрел он на меня. — Я не знал.

Я только неопределенно хмыкнул. Да, пожалуй, единственное, чем я мог успокаивать свою совесть — это десятки спасенных жизней. Молодые оборотни — легкая добыча для тех, кто занимается незаконным делом. Мальчишек с детства подсаживают на наркотики, и они готовы батрачить на главарей за еду и дозу, образуя управляемую массу, которую боятся. Я вытаскиваю таких волчат. Расселяю по приемным семьям, отправляю на реабилитацию, если нужно, нахожу легальную работу и не позволяю вернуть их обратно в шайку Ветлицкого. Меня тоже боятся. Это — основное условие. Страх должен быть непроходящий и обоснованный. Белым и пушистым быть не получится. Силу приходится демонстрировать, чтобы зверье боялось. И постоянно оглядываться — тоже.

— Думаешь, покушение на тебя — его рук дело.

— Жирный мотив, — усмехнулся я.

— Да уж…

— У моего хобби нет легального покровителя, Давид Глебович. Если ты хочешь меня за что-то подтащить, как и обычно…

— Нет, не как обычно. Обстоятельства изменились — ты едва выжил и больше не угрожаешь Игорю.

— Я никогда не угрожал Игорю, — процедил.

— Я неправильно выразился.

— Ты тоже думаешь, что я решил загрести жар чужими руками и натравил на него сумасшедшую ординаторшу? — сузил я зло глаза. — Да иди ты!

— Стас, ты вставлял мне палки в колеса, пока я вытаскивал Игоря из газовой камеры за убийство пациента! — Ему надоело терпеть мои нападки. — Ты сознательно не давал мне его спасти тогда!

— Он виновен в смерти моей матери! Он убил собственноручно мужа пациентки! Я вмешивался абсолютно легально, а не исподтишка! Стрельба в Игоря — не моих рук дело!

— Что тут у вас происходит?! — вдруг ворвалась в двери белокурая ведьма, стягивая находу куртку. — Приборы шкалят!

— Привет, Ива, — хмуро глянул на ведьму Горький. — Беседуем.

— Ты должен был у меня спросить, можно ли с ним вообще беседовать! — вызверилась она неожиданно.

А хорошенькая она в гневе. И имя у нее интересное какое — Ива. И не та, которая плакучая, а та, которая розгами так отходит, что на задницу не сядешь неделю. Я восхищенно оскалился невпопад, любуясь сценкой и, что уж там, Ивой. Горький даже сдал под ее взглядом. Поднялся пришибленно, пока она, игнорируя его, пристроила стетоскоп на моей груди.

«Вали давай», — красноречиво сообщил ему довольным взглядом.

Горький вышел, а я заметно сдулся, проваливаясь в подушку.

— Плохо? — тихо поинтересовалась она.

— Значит, ты — Ива.

— Слабость чувствуешь?

— Да, — нехотя признался я, развлекаясь изучением ее лица. — Сколько тебе лет?

— Решишь, нужно ли спросить у меня отчество?

— Я не буду называть тебя по отчеству. Почему ты не сказала, что меня охраняют?