Конечно, профессор Шэнь попросту не мог заподозрить подобное.
Чжао Юньлань наблюдал за Ван Чжэн, прислонившись к стене.
Она стояла на коленях и тихо бормотала на непонятном языке. Понять её было невозможно: сложно было даже разобрать, сколько слогов в каком слове. Молитва текла, как вода, наполняя двор и пробуждая что-то бесконечно древнее; каждый из присутствующих вдруг почувствовал себя не на своём месте.
Это чувство захватило всех, даже студентов Шэнь Вэя, и они принялись затравленно оглядываться. Только Чжао Юньлань продолжал мрачно курить, стоя у стены, и лицо у него было отстранённое и пустое.
Когда Ван Чжэн закончила, к ней подошла Чжу Хун и осторожно спросила:
— Что это было?
— Духи предков, — сказала Ван Чжэн, поднимаясь и тщательно отряхивая колени. — Я поприветствовала их, как положено. Теперь всё будет хорошо. Не толпитесь у двери, идите все внутрь. И запомните: не вздумайте бросать во дворе мусор, кланяйтесь на входе и если нужно в туалет — отходите подальше.
На улице по-прежнему завывала пурга, и выходить никому не хотелось. К тому же, сегодня они насмотрелись всякого, так что слова Ван Чжэн дети восприняли всерьёз. Выслушав её, группа вернулась внутрь: там было неуютно, но по крайней мере не было ветра.
Убедившись, что они ушли, Ван Чжэн обернулась к Чжао Юньланю и мягко произнесла:
— Шеф Чжао, ты с рождения обладаешь истинным зрением; ты каждый день сталкиваешься с тем, во что обычные люди не верят, и тебе суждено было познать суть существования призраков и богов. Однако в тебе нет ни капли уважения к священным местам. Я слышала, что ты трижды бывал в храме Джоканг, — в месте, о котором множество верующих могут только мечтать, — видел золотого Будду и только кивнул, но не преклонил коленей. Это неправильно.
Чжао Юньлань беспечно стряхнул пепел с сигареты и улыбнулся.
— Такой уж я ужасный человек: и поучиться у меня нечему, и вступаться не стоит. Конституция признаёт за любым человеком право свободы вероисповедания, так что будь добра и отнесись с пониманием к моему выбору.
Ван Чжэн смотрела на него своими пластиковыми глазами, словно они были настоящими.
— В этом мире столько всего, о чём ты не знаешь, — тихо сказала она. — Ты очень способный, но ты просто человек. Можешь ли ты управлять землёй и небом, владеешь ли силой менять судьбы? Нельзя быть таким высокомерным: если у тебя хватает смелости проявлять подобное неуважение, когда-нибудь оно вернётся к тебе сторицей.
Чжао Юньлань перестал улыбаться и аккуратно поправил на Ван Чжэн её куртку.
— Я ни о чём не жалею, — холодно сказал он, — ни за что не испытываю вины, и молиться мне не о чем. Кто дал кому-то право распоряжаться моей судьбой и судить меня? Пусть властвуют себе над миром сколько угодно, мне-то какое дело?
Ван Чжэн смерила его долгим взглядом и вздохнула, а затем вытянула руку и сделала в воздухе странный жест, бросив несколько слов на том же непонятном языке.
— Ты хороший человек, — сказала она, коснувшись его лба кончиками пальцев. — Пусть Будда хранит и простит тебя.
Чжао Юньлань не стал уклоняться, даже опустил голову, чтобы она могла дотянуться, а после тихо спросил:
— Ты тоже была хорошим человеком. Простил ли тебя Будда? Сберёг?
Ван Чжэн посмотрела на него снизу вверх, и её пластиковый взгляд сочился печалью.
Чжао Юньлань мягко похлопал её по плечу:
— Холодно тут, подружка, пойдём внутрь.
Чжу Хун и Чу Шучжи уже поставили на огонь котелок и топили в нём снег, подогревая на пару полоски мяса. Кое-что Чжу Хун уже поджарила прямо на костре.
Студенты, сверкая глазами, собрались со своими тетрадками вокруг Ван Чжэн. Высокий стройный паренёк нерешительно спросил:
— Можете рассказать нам о правилах здешних мест?
Шэнь Вэй нахмурился, и студент, увидев это, быстро добавил:
— Простите, я не… Только если вы сами не против. Простите, если мы что-то нарушили.
Ван Чжэн присела у костра и тихо сказала:
— Ничего страшного.
Сунув руку в рукава, она достала шоколадный шарик, обёрнутый блестящей фольгой, и принялась крутить его в пальцах, не отводя взгляда.
Староста протянула ей другую конфетку:
— Вот, возьмите, пожалуйста.
— Мне нравится смотреть, — мягко сказала Ван Чжэн, — я не могу есть… Сладости, — быстро добавила она. — За годы эта горная цепь очень изменилась, и жители долины часто мигрировали, мешаясь с другими кланами. В древности, говорят, здесь была деревня клана Камба. У людей Тибета существовал обряд небесных похорон: после смерти труп отдавали мастеру, и он разрубал тело на маленькие части и умасливал их, чтобы привлечь птиц… Если они не съедали плоть до голых костей, это предвещало неудачу, так что задача мастера была очень важна. Эта хижина как раз принадлежала такому мастеру.
— И пусть подобных людей в деревне очень уважали, от них старались держаться подальше, — объяснил Линь Цзин. — Всё-таки они целыми днями возились с трупами.
Го Чанчэн невольно вспомнил о другом существе. О Палаче Душ.
Его ведь тоже уважают, но боятся до одури?
Кроме Чжао Юньланя, с ним никто не рискует заговорить, даже духи и призраки, словно… Словно он может принести несчастье одним своим присутствием.
— Впоследствии здесь побывали многие другие кланы, но здешние земли не отличались плодородием, что неизбежно приводило к конфликтам. Иногда проблема решалась войной, иногда — обменом наследниками; так и начала смешиваться кровь разных кланов. Вскоре несколько других деревень переняли традицию Небесного Захоронения, вот только исполняли её не так, как это делали люди Камба.
