Император Пограничья 11 (СИ) - Астахов Евгений Евгеньевич

— Держись, Руслан. Я разберусь с этим.

— Поторопись. У меня день до его прихода.

Связь прервалась.

Похоже, в Пограничье появилось моё искажённое отражение. Кто-то, кто взял мои слова о единстве и силе и превратил их в инструмент расправы над несогласными.

Не успел я положить трубку, как магофон снова ожил. Кологривов из Медвежьих Лап. Потом Толбузин из Каменки. Следом Селезнёва из Белогорья. Все говорили примерно одно и то же — к ним явились гонцы от Дроздова с требованием признать его власть как «истинного продолжателя дела Платонова». У Кологривова ультиматум звучал особенно нагло — либо он сдаёт свой острог под управление Дроздова, либо тот придёт с войском и возьмёт силой.

— Держитесь, — отвечал я каждому. — Не принимайте никаких решений до завтра. Я разберусь с этим самозванцем.

После третьего звонка я набрал Коршунова. Трубку взяли после долгих гудков — я поймал его в дороге.

— Родион, мне нужна вся информация о воеводе Николополья Степане Дроздове. Всё, что сможешь раскопать — происхождение, связи, прошлое. И быстро.

— Понял, воевода, — голос звучал приглушённо, на фоне слышался стук колёс. — Я сейчас как раз еду в Посад по делам резидентуры. Дам команду людям в Владимире — там должны быть сведения. К утру будет досье.

Положив трубку, я попрощался с Егором, пообещав продолжить занятия завтра, и направился к дому, выделенному для Крылова и его подчинённых.

Я постучал и вошёл. Григорий Мартынович сидел за столом в том, что теперь служило ему кабинетом, изучая какие-то бумаги. Поднял голову, увидев меня.

— Воевода? Что-то случилось?

— Есть проблема, — я сел напротив. — Воевода Николополья творит беззаконие. Берёт детей в заложники, казнит старост без суда. И делает это, прикрываясь моим именем.

Крылов отложил бумаги, сцепил пальцы в замок.

— Николополье… Это под юрисдикцией Владимира, если не ошибаюсь. По закону в случае превышения полномочий воеводы жителям следует обращаться в княжеские правоохранительные органы.

Я усмехнулся.

— Григорий Мартынович, мы оба понимаем, что это безнадёжная затея. Князю Сабурову выгодны междоусобные конфликты в Пограничье. Особенно если в них замешан я. Пока мы грызёмся между собой, Владимир спокойно наблюдает и усиливает контроль над регионом.

Бывший начальник Сыскного приказа помолчал, потом покачал головой.

— Возможно, вы правы, воевода. Но закон есть закон. Нужно хотя бы попытаться решить вопрос официальным путём. Подать жалобу, дождаться реакции. Если откажут или проигнорируют — тогда у вас будут все основания действовать самостоятельно.

— А люди тем временем будут страдать, — возразил я.

— Люди страдают в любом случае. Но если вы сразу пойдёте силовым путём против воеводы Владимирского княжества, это будет расценено как агрессия Сергиева Посада против Владимира. Князь Сабуров получит прекрасный повод обратиться к князю Оболенскому с претензиями. А так — вы соблюли процедуру, попытались решить по закону. Это важно для легитимности.

Я задумался. В словах Крылова был резон. Даже если Владимирские органы откажутся вмешиваться, сама попытка обращения даст мне моральное право на самостоятельные действия.

— Хорошо, — кивнул я. — Попробуем по закону. А когда это закономерно не получится, я решу вопрос по-своему.

Крылов едва заметно улыбнулся.

— Я не слышал последней фразы, воевода.

Отыскав в Эфирнете нужный номер, я набрал его. Гудки тянулись долго, но наконец, трубку взяли.

— Владимирский Сыскной приказ, дежурный слушает.

— Маркграф Платонов, воевода Угрюма. Мне нужен старший следователь Лука Северьянович Волков.

Глава 19

Масляная лампа отбрасывала неровные тени на стены кабинета, превращая простую комнату в подобие пещеры. Степан Дроздов сидел за массивным дубовым столом, склонившись над толстой тетрадью. Перо скрипело по бумаге, оставляя аккуратные строчки. «Истинный путь объединения» — так он назвал свой труд, который писал уже третий месяц.

На стене напротив висела самодельная карта региона. Красными крестами помечены деревни-цели, чёрными — уже подчинившиеся его воле. Восемь чёрных крестов. Скоро будет девять. Или десять, если повезёт.

Рядом с тетрадью лежал потрёпанный дневник в кожаном переплёте. Каждая страница испещрена выдержками из речей Платонова, тщательно переписанными из Эфирнета. Подчёркивания красными чернилами, пометки на полях: «слишком мягко», «компромисс = слабость», «аристократы развратили идею».

Дроздов отложил перо, потёр виски. В свои сорок пять он выглядел старше — седина пробивалась не только в коротко стриженных волосах, но и в неухоженной бороде. Глубокие морщины избороздили лоб, а глаза… В них плескалось что-то тяжёлое, словно на дне колодца лежал камень, который никак не вытащить.

Стук в дверь прервал его размышления.

— Входи, — бросил воевода, не поднимая головы.

В кабинет ввалился запыхавшийся гонец — молодой парень лет двадцати, весь взмокший несмотря на вечернюю прохладу.

— Воевода, из Малых Борков ответ пришёл. Староста Кузьмич отказывается признавать вашу власть. Говорит, мол, у них свой уклад, и чужие порядки им не по душе.

Дроздов медленно поднял взгляд. Гонец невольно попятился — от воеводы исходила волна холодного, почти осязаемого ужаса. Талант Степана проявлялся помимо его воли, когда он испытывал сильные эмоции.

— Свой уклад, — повторил Дроздов, делая пометку в списке на столе. — Каждый раз одно и то же. Свой уклад, свои проблемы, своя жизнь. — Он аккуратно поставил крестик напротив названия деревни. — Готовь отряд. Выступаем на рассвете. Пятьдесят человек хватит для воспитательной акции.

Гонец замялся, переминаясь с ноги на ногу.

— Что ещё? — холодно поинтересовался воевода.

— В Малых Борках… там же дети, воевода. Может, стоит сначала ещё раз попытаться договориться?

Вопрос словно ударил Дроздова под дых. Его лицо на мгновение исказилось, затем стало совершенно бесстрастным. Он встал из-за стола, подошёл к окну. За стеклом чернела ночь.

— Дети, — произнёс он тихо. — Я тоже когда-то верил, что можно договориться. Что люди способны понять необходимость единства без… крайних мер.

Взгляд воеводы затуманился, устремляясь куда-то в прошлое.

Двадцать лет назад.

Деревня Сосновка встречала весну тревожными слухами о надвигающемся Гоне. Молодой Степан Дроздов, тогда ещё помощник старосты, стоял перед собранием деревенских старейшин.

— Нам нужно объединиться с соседями, — горячо убеждал он. — Вместе мы выстоим. Построим общие укрепления, организуем дежурства, распределим припасы.

Старики переглянулись. Кузнец Архип хмыкнул в седые усы:

— Каждый сам за себя, парень. Так повелось испокон веков. Что нам до чужих проблем?

— Но Бздыхи не разбирают, чья деревня! — не сдавался Степан. — Они придут ко всем!

— Вот и пусть каждый сам защищается, — отрезал староста. — Нечего чужих нахлебников кормить.

Единственной, кто поддержала Степана, была его невеста Марфа — девушка с русыми косами и добрыми голубыми глазами. Она верила в него, верила в идею общего блага.

Следующие недели Дроздов провёл в разъездах. Кривцы, Дубровка, Каменка, Берёзовка — везде один ответ: «У нас свои проблемы», «Чего ради кормить чужих», «Справимся сами». Только две деревни из десяти согласились на взаимопомощь.

Гон пришёл внезапно, как всегда. Первую волну Сосновка отбила — Степан со своим отрядом ополченцев держал северную околицу. Стрельба, крики, кровь на снегу. Выстояли.

— Гонцов к союзникам! — приказал он, вытирая чужую кровь с лица. — Пусть пришлют подмогу, как договаривались!

Ответ пришёл через час: «Сами отбивайтесь. У нас тоже проблемы».

Вторая волна не заставила себя ждать. Степан с остатками ополчения бился на северной окраине, не зная, что основной удар пришёлся с юга. Когда добрался до центра деревни, было уже поздно. Дом Марфы полыхал — масляная лампа опрокинулась в схватке. Девушка лежала у порога, выпитая досуха. Никаких физических повреждений, лишь лицо белее мела.