Новое назначение (СИ) - Васильев Андрей

— Ты свое «вроде как» бросай, — погрозил ему пальцем Аркадий Николаевич. — Все это здание на твоих плечах стоит. Мне ли не знать?

— Ай, брось, — поморщился Либман. — Оно уже не стоит, а трещит, кренится и скоро упадет. Не знаю, как у вас, в милиции, а у нас все прямо плохо. Там, наверху, думают, что если душу нельзя потрогать или скальпелем порезать, то вроде как она и болеть не может. И им нравится так думать, потому что тогда финансировать все это ни к чему. Да еще врачи новую моду взяли — они разбегаются по частным клиникам, которых в Москве стало сильно много, заводят себе кабинеты с мягкой мебелью и занимаются профанацией. Это грустно и неприятно, особенно когда уходят действительно толковые ребята. Но что я им скажу? Работайте здесь много и забесплатно, когда можно там куда меньше и с хорошим гешефтом? Так меня определят к тем, кого мы лечим. А твои не бегут?

— Мои? — Францев бросил взгляд на подпершего стену Олега и безмятежную Ревину, разворачивающую шоколадный батончик. — Нет.

— И в чем секрет?

— У них столько работы, что думать некогда. А некоторым и нечем. Лева, ты приготовил то, о чем я тебя просил?

— Конечно. — Либман вернулся за стол, покопался в бумагах и несколько из них протянул начальнику отдела. — Вот.

— Ну-ка ну-ка. — Францев сел на стул, стоящий рядом со столом, и начал их просматривать. — Пальто, заколка для волос… Это все не то… И это тоже… А, вот. Кольцо обручальное, серьги с красными камнями. Теперь тут. Ага — перстень с красным камнем, серьги с красными камнями. Ну и Старыгина. Так. Вот. Обручальное кольцо, браслет, предположительно серебряный, и серьги с красными камнями. Стажер, какой общий признак в описях?

— Серьги с красными камнями, — даже удивился простоте вопроса Ровнин. — Какой же еще?

— Верно, — кивнул Аркадий Николаевич. — Что, Лева, пошли в закрома? И сразу: надеюсь, у тебя сотрудники не шалят, все перечисленное лежит в коробке с вещами гражданки Старыгиной?

— Ну конечно же, — заверил его Лев Аронович. — Если только ее супруг их не забрал, что случается. Но тогда там нас будет ждать соответствующая расписка.

— Просто, знаешь ли, бывают прецеденты…

— Но, если что, ты же не станешь составлять протокол? — в тон ему ответил врач. — Все найдется, причем быстро. Даю слово.

— Другому не поверил бы, а тебе — всегда, — усмехнулся Аркадий Николаевич и вышел из кабинета.

Хранилище располагалось на цокольном этаже, и распоряжалась там всем маленькая ростом, но крайне суровая старушка, которая разве что у собственного начальника документы не проверила.

— Беру свои слова обратно, — негромко сообщил Либману Францев. — У такой гвоздь ржавый не пропадет из хозяйства, что уж о драгоценностях говорить?

И верно, обнаружилось украшение в картонной мятой коробке с вещами скорбной душой Старыгиной. Красивые оказались серьги, массивные, и сразу видно, что не теперешней работы.

— Хороший мастер делал, — заметил Лев Аронович. — Из старых, причем нерядовых. Говорю как внук и племянник ювелиров. Мой дядя Йося, который уехал еще тогда, когда мы с тобой, Аркаша, даже знакомы не были, про эту прелесть сказал бы: «Тот случай, когда готов признать, что встречаются мастера лучше, чем я». А он очень тщеславен. Крайне! Но — имеет право, с ним теперь сотрудничают Ван Клифф и Графф, а это о чем-то да говорит.

— Лена, твой выход. «Что скажешь?» —спросил у Ревиной начальник.

Ревина подцепила пальчиком серьги из коробки, положила их на ладонь и прикрыла глаза. Все присутствующие, включая старушку-кладовщицу, которая совершенно не понимала, что именно происходит, с интересом смотрели на нее.

— Да, — через пару минут сообщила девушка, и с какой-то прямо-таки брезгливостью стряхнула украшение на деревянную стойку. — Это то, что мы ищем.

— Вот и славно. — Францев извлек из кармана брюк небольшой полиэтиленовый пакетик и засунул серьги в него. — Предмет изымается.

— То есть — «изымается»? — оживилась кладовщица. — Так не пойдет! Я лицо материально ответственное! Вы их заберете, а мне под суд идти?

— Будет вам расписка, — успокоил ее Аркадий Николаевич. — Вы лицо материально ответственное, а я — наделенное полномочиями, имеющее право осуществлять подобные действия в интересах следствия. Так что дайте мне бумагу с ручкой, все напишу и печать поставлю. Вот и свидетели есть, сразу трое.

— А если хозяйке сережек на расписку плевать? — уточнила бдительная старушка. — Бумажка и есть бумажка, ей только подтереться. А я — вот она! С меня и спрос.

— Я телефон свой припишу, — предложил Францев. — Если что — мне пусть звонит. Все объясню, все расскажу. Да и Лев Аронович никуда не денется, верно? Не желаете сами беседовать — всегда можно его вызвать.

— И так постоянно, — пожаловался Либман, причем отчего-то Олегу. — Как что-то хорошее — вроде премии или путевки в санаторий хотя бы в Подмосковье — это мимо меня. А как отвечать — так Лев Аронович. Кузьминична, что ты стоишь? Дай человеку лист бумаги и ручку! Пусть уже пишет расписку.

Олег уж было расстроился на тему того, что Лена так мало сказала о серьгах, но, к его великой радости, разговор продолжился сразу после того, как была покинута кладовая.

— Что учуяла? — спросил у Ревиной начальник, плотно закрывая за собой дверь.

— Очень плохой предмет, — покачала головой девушка, — с проклятием.

— Это и так ясно, — усмехнулся Францев. — Детальнее, пожалуйста.

— А все, — развела руки в стороны Елена. — Что знаю — рассказала. Тут проклятье не наведенное, а приобретенное. Не мой профиль, узкий специалист нужен.

— Аркаша, вот сейчас непонятно, — произнес Либман, после чего Олег окончательно зафиксировал его фамилию в личном негласном списке «хорошие дядьки». — Можно ли конкретики?

Елена глянула на руководителя, тот коротко кивнул, мол, «ему можно».

— Наведенное проклятие — это когда предмету кто-то, например изготовитель, изначально придает некие свойства, чаще всего негативные. Вот недавно попал ко мне кулон, владелица которого, засыпая, видела исключительно кошмары. Неважно, на ней он, нет — спокойного сна человеку не будет до той поры, пока он от этой вещи не избавится.

— В смысле — не продаст? — не удержался от вопроса Олег.

— Продаст, подарит, ее у нее украдут, — кивнула девушка. — Но тут нюанс — новой владелице достанется та же напасть.

— А если уничтожить? — заинтересовался врач. — Тогда как?

— Тогда с большой долей вероятности все закончится. Впрочем, встречаются вещички, которые надо уничтожать по уму: с правильными словами, или в нужной фазе Луны, или при определенной температуре плавления. Но это уже нюансы, которые к серьгам отношения не имеют. Здесь вещь с приобретенным проклятием, которое так просто не снимешь. Как бы вам объяснить-то… У этих сережек есть подобие души. Когда-то с одной из бывших их владелиц произошло нечто очень-очень плохое, настолько, что золото и камни впитали в себя ее эмоции и теперь передают их новым владелицам. Даже не так. Не передают. Диктуют.

— И те повторяют случившееся, — завершил за нее мысль Либман. — Однако!

— Следовательно, пока эта штучка здесь, легче твоим пациенткам не станет, — добавил Францев. — Сейчас мы ее заберем и, глядишь, они оклемаются. Гарантии не дам, но шанс такой присутствует.

— И вот теперь понятно, отчего у некоторых из них улучшения случались, — произнес задумчиво доктор. — Вроде проблески выздоровления появлялись, а после хлоп — и снова ступор. А это, выходит, серьги с новой пациенткой в больницу возвращались.

— Именно, — подтвердил Францев. — Ну все, Лева, мы поехали. Был рад повидаться.

— Слушай, в одном Кузьминична все же права, — чуть замялся Либман. — Военные очень въедливые люди, так что, если муж последней пациентки…

— Сказал же — переводи стрелки на меня, — мягко пояснил Аркадий Николаевич. — Ну и добавь, что мы изъяли серьги как вещественное доказательство по делу ограбления ювелирного салона, где двух или трех охранников убили.