По следам мистера Волка (СИ) - Кофей Ева

Взгляд графа, замутнённый и затравленный, скользит по столу и останавливается на ложке, которой ел. Он замечает тонкую, едва заметную полосу фиолетового порошка, засохшего на ней. Странно, ведь в супе ничего подобного не должно было быть…

Глава 7. Двоякое послевкусие

Курт узнал, как зовут прекрасную даму, заявившуюся сюда точно так же, как и он сам когда-то. Когда-то — это несколько дней назад. Точно так же — это без приглашения.

Она показалась ему самой прекрасной женщиной из всех, кого он когда-либо видел. Сочная, сладкая, расстроенная…

Как же её не утешить?

Она не зря подалась в проститутки — Курт никак не мог взять в толк, каким образом граф смог устоять перед ней и не плюнуть на вечер.

Рядом с Мэрайей было сложно дышать и… ходить. В груди мгновенно разгоралось пламя, которое стремительно перерастало в пожар…

Он не помнит, чтобы кто-то ещё мог действовать на него также стремительно и беспощадно.

— Я женюсь на тебе, — им обоим смешно, но Курт заявляет это вполне искренне.

Он тащит Мэрайю в каморку без окон. Запирается и в полнейшей темноте начинает раздевать, жадно касаясь руками плавных изгибов горячего, желанного до одури тела.

Она не теряет времени и избавляет его от брюк и маски. С одинаковым вниманием изучает оба оголившихся места. Задерживается прохладными пальцами на шраме и проводит по нему языком.

— Бедный, — шепчет сладко.

— Это пустяки… Ох…

— А знаешь… — она медленно опускается на колени. — Тебе очень повезло. Я подозреваю, что ты никогда не расплатился бы, если бы захотел меня у Морригона. Но я не на работе.

Курт вцепляется зубами в кулак, чтобы не стонать слишком громко.***

Герберт проводит пальцем по фиолетовому следу на ложке и медленно поднимается, едва держась на ногах, словно и правда выпил лишнего.

— Господа… — роняет он, пытаясь подавить раздражение и негодование, что всё сильнее разгорается в груди. — Произошло… недоразумение. Возможно… Прошу, задержитесь ненадолго. Я… всего лишь заступился за честь невинной девушки, разве можно меня в этом обвинить?

— За неё некому поручиться… — хмурится врач, который вообще-то почти случайно здесь оказался. — Ведь, вы же понимаете… что и за вас некому поручиться.

Симпатичная леди с красивыми ореховыми волосами и большими карими глазами хотела бы высказаться, да рот полон мяса. Она поспешила… Как же неловко. И жевать страшно — вдруг заметят?

Градоначальник бросит на неё взгляд — и больше смотреть не захочет.

А он, кажется… собирается делать предложение.

Не зря же говорил с ней за столом!

Герберт, не выдержав, с силой бьёт рукой и на столе вздрагивает едва ли не вся посуда.

— Вот поэтому меня и посадили в тот раз, потому что вы все верите слухам! Просто слухам и клевете!

«Боже мой, боже мой, какой страшный!»

И без того большие глаза девушки становятся ещё больше, она вдруг начинает кашлять и трястись, понимая, что никак не может вдохнуть воздуха. Мясо какой-то проститутки застряло в глотке!

Герберт, несмотря на своё состояние, замечает это прежде остальных и, словно повинуясь инстинкту, без каких-либо раздумий оказывается рядом. Он разворачивает девушку спиной к себе, притягивает ближе, обхватывает руками за живот и резко надавливает, заставляя мясо вылететь у неё из горла. После чего помогает ей присесть на стул и, сдерживая смех, подаёт стакан воды.

— Леди, вы могли погибнуть. И мой замок вновь оплели бы сплетни да суеверные страхи.

Она прикрывает лицо рукой, трясясь, думая лишь о том, чтобы скорее провалиться под землю. Несмело поднимает на градоначальника взгляд и да — тот просто убийственный. Из-за чего девушка начинает рыдать.

Герберт даже теряется, легонько похлопывает её по спине в попытке утешить, и говорит негромко:

— Будет вам, всякое бывает… Это я напугал вас, верно… Я отлучусь на минутку, прошу меня простить, — обводит он взглядом столпившихся вокруг гостей. — Дождитесь меня… Да и не идти же ей отсюда в таком состоянии!

И Герберт направляется на кухню.

Там Элис отчитывает девчушку-посудомойку, которую наняли на один день ей в помощницы по случаю приёма.

— Чертовка… — оборачивается она к графу, сверкнув салатовыми глазами. — Едва не испортила десерт! Чего вы здесь?

Герберт стоит в дверях мрачной тенью. И будто бы даже становится выше ростом. А глаза то и дело загораются оранжевым огнём.

— Что. Было. В. Супе? — произносит он, вроде как и спокойным голосом, но так странно и грозно, что всё вокруг словно замирает в страхе.

Элис, ничуть не смутившись, перечисляет все ингредиенты.

— Что? Невкусно было?

— А это, — протягивает ей ложку с едва заметным налётом на ней, — это что, Элис?! — и два не громит всё на столе.

Не громит. Но очень заметно, красноречиво даже, сдерживается.

Она вглядывается.

— Ба… базилик, хозяин.

И он, бледнея, отступает на шаг, на всякий случай.

— Ты положила? — спрашивает угрожающе вкрадчиво.

Элис хмурится и глядит на него, как на идиота.

— Мистер Оуэн, если бы я положила, я бы перечислила минутой ранее!

— Тогда как это понимать? Ты хоть знаешь, что для оборотней это едва ли не яд, что способен свести с ума?! Я всё испортил, — выдыхает он неожиданно тихо и устало. — Не смог сдержаться… — и всё-таки сбивает на пол со стола какие-то горшочки и кружки.

Элис злится, а девочка за её спиной начинает громко плакать…

И в то же время эхом доносится плач леди из зала…

Герберт кривится.

— Да что ж такое… — и поднимает на Элис виноватый затуманенный взгляд. — Прости… милая. Из-за базилика, я словно пьян. И раздражителен. Он вызывает ярость у оборотней. Я… не хотел.

— Я точно его никуда не добавляла. У меня здесь просто такого нет, хозяин.

Она подходит к нему и касается тёплой ладошкой груди, будто не зная, как ещё успокоить.

— Что там было? Вы убили кого-то?

Герберт качает головой.

— Нет, так, накричал… Угрожал. Но ничего, — усмехается, — криминального. Элис, дай мне воды… — он трёт глаза, глубоко вздыхая. — Надо, чтобы мне стало легче. Они пока ещё не ушли.

Элис кивает и спешит выполнить просьбу, не обращая внимания на девочку-посудомойку.

Но та и сама успокаивается — из подвала на кухню пробирается белый как снег, пушистый котёнок.

Вот только, когда она пытается взять его в руки, он царапается и бежит назад.

Чем снова вызывает расстройство.

— Да что ж такое… — шипит Элис. — А вы не хотите за ним сходить? — подаёт ему стакан воды. — Вам нужно проветриться. Вернётесь и скажите, что это недоразумение. Или мне сказать? Но будет как-то неприлично…

— Думаю, они подождут меня, — вслушивается Герберт в плач выжившей девушки. — За кем сходить, куда? — отпивает он воды.

— Котёнок в подвале… А мне надо доделать вам десерт. Они же будут десерт? — спрашивает так, будто отказ не примет.

— Да, думаю, да, — отзывается Герберт и, всё ещё не до конца понимая, что и зачем делает, отправляется на поиски котёнка.

Незнакомая ему девушка, которая только недавно заливалась слезами, всё ещё раскрасневшаяся и расстроенная, провожает Герберта взглядом, правда, быстро спохватывается и вновь принимается за работу. Надо прибрать со стола и вымести пол. Пока Элис вновь не принялась её за что-нибудь отчитывать!

Элис кажется ей такой жуткой, хуже хозяина замка, или под стать ему. Девушка могла бы поклясться, что видела, как сверкают зеленью у неё глаза, и как та размешивала в чашке чая сахар, не касаясь ложечки.

Кому скажи, не поверят! Впрочем, она и не будет никому рассказывать, не до конца доверяя собственным глазам. Возможно, это всё слухи о графе и об этом жутком замке так повлияли на неё, вот и чудится всякое… Ведь никто пока, кроме неё, вроде не признавал Элис ведьмой.

Герберт тем временем, всё ещё испытывая жгучее раздражение под кожей, бродит в подвале, пытаясь отыскать пропажу. Он заглядывает под старый шкафчик и котёнок, окутанный пылью и паутиной, смешным маленьким комочком-привидением выскакивает из-под него и несётся обратно наверх. И Герберт, нервно и нехорошо смеясь, спешно направляется за ним, сам не понимая до конца, зачем это делает.