Туманы Замка Бро. Трилогия (СИ) - Ветер Морвейн "Lady Morvein"

Теперь, став посещать индивидуальные занятия с Рейзеном, она обнаружила, что то, что раньше требовало десятка эскизов и всё равно получалось с трудом, выходит неожиданно легко. И в то же время что-то менялось. Она переставала ощущать живопись как магию – живопись становилась ремеслом. Больше не нужно было гадать, как должна была лечь на камень солнечная тень – она точно знала, как двумя штрихами расщитать нужный угол и спроецировать нужную форму. Но и тень переставала быть живой, превращаясь лишь в кусочек математической формулы, росчерк пера.

– Это пройдёт, – говорил Дэвид, которого теперь можно было называть Дэйв, – искусство и есть ремесло. Как для дикаря покажется то, что наши машины ездят сами по себе, так и для зрителя, несведущего в живописи, картина – это нечто запредельное, происходящее из вдохновения и таланта. Ничего этого нет. Вдохновение – просто верный эмоциональный настрой. Талант – задатки, интуиция, которая позволяет видеть чуть больше, чем видит обычный глаз, ловкость руки, точно делающей мазок. Нет никакой магии и «талант» бессилен, если нет умения рисовать. Прежде всего – нужно мастерство.

Кейтлин не могла спорить. Слова Рейзена выглядели слишком логично, да и практика показывала, что он прав – три картины, которые она нарисовала ещё осенью под его руководством, продались неожиданно легко. Вот только на эти картины не жалко было вешать ярлык. Продавать их тоже было легко, потому что в них не было ни грамма души.

Все три изображали замки – Виндзор, Лидс и Бодиам. Когда Рейзен спросил, какую тему она хочет взять, Кейтлин нарочно взяла замки, которые ничего ей не говорили. Почему-то не хотелось делиться с Рейзеном тем, что до сих пор существовало только для неё – и вскоре Кейтлин поняла, что не ошиблась. Все три картины, будучи нарисованными, стали выглядеть схемами, почти фотографиями, в которых не было ничего живого. Она жалела только о том, что не сдержалась, и Бодиам написала в утреннем тумане, как она любила – очень уж хотелось прояснить с Рейзеном вопрос перспективы в такую погоду.

Туман перестал быть чудом, потому что теперь, благодаря Рейзену, Кейтлин знала про него всё.

Это осознание – понимание, что магия уходит из её картин – стало для Кейтлин чем-то новым. Ступором, которого она никогда не испытывала. Она думала, что нарисовав терзавший её мир, сделает его реальным – но теперь знала, что только изгонит его из себя. Перенесёт на холст. И всё равно этот мир останется так же недостижим.

Она сидела у окна, потягивая грог, и думала о том, какой промозглой может быть зима, и о том, что где-то на востоке – например, в Вене – зима бывает белой, а не серой, как всё вокруг.

Встреча с Грегом начинала казаться сном – и в то же время стоило подумать о нём, как в груди начинало потягивать болезненно и резко. Так что, когда зазвонил телефон, абсолютно безо всяких причин, Кейтлин вскочила с дивана и бросилась к трубке, уверенная в том, что это «он».

Уверенность была глупой и бессмысленной, потому что она не давала Грегу телефон, как и тот не давал ей свой, и молниеносно рухнула, как только Кейтлин произнесла:

– Алло!

– Привет, Кейтлин. Можешь говорить?

Это был Рейзен, и Кейтлин мгновенно ощутила, как в её едва освободившееся сознание возвращается прежняя безнадёжная тоска.

– Да.

– А приехать можешь? Скажем, через полчаса.

– М… Ты хочешь провести внеплановый урок?

– Вроде того. У меня тут есть для тебя кое-что.

– Хорошо.

Кейтлин повесила трубку и отправилась одеваться, а через двадцать минут уже стояла у дверей особняка Рейзена.

Домработница встретила её и помогла избавиться от мокрой куртки, которую держала при этом на вытянутых руках – как будто та была ядовитой змеёй.

Рейзен появился через полминуты – он спускался по лестнице и, завидев Кейтлин, улыбнувшись, раскрыл руки, будто бы для объятий, но Кейтлин решила этого не замечать.

Рейзен выглядел ухоженно и свежо. Обычно на занятиях он появлялся в потёртых джинсах и джемперах с оттенком бохо, хотя ухоженные руки и пальцы, на которых никогда не было и следа краски, внимательному взгляду могли бы открыть привычку к другим стандартам. Сейчас на Рейзене был светлый классический костюм, и принадлежность его к богеме выдавали лишь плотный шерстяной шарф серовато-зелёного цвета и вечная аккуратная бородка, обрамлявшая лицо.

– Кейтлин. Привет. Поднимешься со мной?

Кейтлин кивнула, и когда, развернувшись, Рейзен двинулся прочь, последовала за ним.

Они поднялись не в мастерскую, как обычно, а в кабинет, где Рейзен зачем-то взял в руки бумажник и, отсчитав четыре тысячи пятьсот фунтов, протянул их Кейтлин.

– Что это? – Кейтлин подняла бровь.

Рейзен не переставал улыбаться.

– Картины проданы. Все три из трёх. Я отдал тебе за них по тысяче пятьсот фунтов за каждую, но, думаю, было бы нечестно присваивать всё – у меня забрали их по две тысячи. Из того я вычел тысячу пятьсот для себя – как организатора выставки – а остальное отдаю тебе.

Кейтлин, всё ещё не до конца осознавая, что произошло, машинально протянула руку и, взяв купюры, спрятала их в карман.

– Я думала… – произнесла она в недоумении. Оборвала себя на полуслове и покачала головой, а затем улыбнулась и окончательно замолкла.

– Мне кажется, ты немного ошарашена. Нам нужно выпить – повод есть, а тебе это поможет всё осознать, – Рейзен откинул крышку глобуса, стоявшего на столе, извлёк оттуда два стакана и бутылку скотча. Поставил всё на стол рядом с глобусом и принялся разливать.

– Это ещё не всё, – сказал он, протягивая Кейтлин полный бокал. Та машинально сделала глоток. – Купили весьма серьёзные люди. Одна картина пойдёт на выставку в Париж. Ещё две будут висеть в хороших особняках, а это значит знаешь что?

Кейтлин покачала головой. Вообще-то она знала, но поверить до конца боялась, и потому хотела, чтобы Рейзен сказал это вслух.

– Это выход на новый уровень, Кейтлин. Картины будут висеть в гостиных, их будут видеть гости – а значит, твоё творчество заинтересует совсем другой круг, – Рейзен улыбнулся краешком губ, – я даже завидую тебе. Молодая малоизвестня художница – это особый статус. Ты можешь увязнуть в трясине, а можешь рвануться вперёд.

Кейтлин рассеянно улыбнулась.

– Чему завидовать вам? У вас уже был рывок.

– Этому и завидую, – улыбка Рейзена стала грустной, – у тебя ещё всё впереди. Но! Не будем омрачать грустными мыслями твою удачу.

Рейзен приподнял бокал, салютуя Кейтлин, и тоже сделал глоток, но дальше пить не стал.

Они поболтали ещё – как всегда, с Рейзеном говорилось легко, хотя от его слов и становилось грустно на душе. Кейтлин не заметила, как время перевалило далеко за полночь, и поняла, что задержалась, только когда часы уже показывали два. О том, чтобы ехать на автобусе в такое время, речь не шла, и Кейтлин попросила дать ей телефон, чтобы вызвать такси, в ответ на что Рейзен с улыбкой покачал головой.

– Я сам тебя отвезу. Мне будет приятно посмотреть, где ты живёшь.

Кейтлин слегка смутилась, но кивнула – в конце концов, Джек тоже частенько водил гостей, и далеко не всегда время было дневным.

Впрочем, заходить в лофт Рейзен не стал – довёз её до двери и, слегка приобняв напоследок, выпустил из машины.

Дождь продолжал лить, а Кейтлин остановилась, хлопая себя по карманам и пытаясь отыскать ключи.

Машина уже отъехала, когда от стены отделилась тень, и сердце Кейтлин замерло – Грег стоял прямо перед ней, мокрый насквозь, но живой.

Кейтлин даже протянула руку, чтобы пощупать и понять, не снится ли тот ей. Пальцы прошлись по твидовому воротнику – Кейтлин видела на Греге это пальто всего пару раз, как и видневшийся из-под него край пиджака. Тут же рука Грега перехватила её запястье и сжала до боли, наверняка оставляя вдавленный след.

– Я тебя ждал, – сказал Грег. Голос его Кейтлин узнала с трудом. От тяжёлого, напряжённого давления, скрытого внутри этого голоса, но готового вырваться наружу, по телу Кейтлин пробежала дрожь.