– Даже слишком, – тихо буркнул Шепп, снова на миг отвлекшись от своей работы; Курт кивнул:
– Хорошо. Также ты будешь заниматься перепиской университета, блюсти архив, на тебе будет сношение университета с магистратом, ректората – со студенческим советом… Так? Если кто-либо из студентов провинится, за исполнением наказания тоже будешь надзирать ты от имени ректора; кстати, в особенности это любопытно в связи со штрафами, которые ведь можно и не уплачивать, если секретарь… так скажем – позабудет упомянуть о проступке. За умеренную мзду, само собою.
Шепп застыл, перестав улыбаться, и медленно поднял голову, глядя на Курта уже серьезно и с отчетливо видимой опаской.
– Вы это вот все к чему? – поинтересовался он настороженно. – Вы что же, майстер Гессе, намекаете на то, что я убил его ради места секретаря?
– Я так сказал? – удивленно переспросил Курт, и студент поморщился. – Всего лишь несколько возражений твоим словам; как мы только что вывели, служба секретаря не такой уж и неблагодарный труд.
– Ну, положим, так, – согласился Шепп сквозь зубы, вновь принявшись скрипеть пером с утроенной силой. – Однако я этой должности не выклянчивал, ясно вам, майстер инквизитор? В ядах не смыслю, а в значении ремесленническом руки у меня растут из задницы, посему мало-мальски пристойную восковую фигурку слепить таланту не хватит!
– Спокойно, Хельмут, что-то ты разволновался. Я просто задаю вопросы.
– И сами же на них отвечаете.
– Такова моя служба – делать предположения, – пожал плечами Курт, и секретарь сжал губы.
– Ваши предположения ошибочны, господин дознаватель, не там вознамерились копать; не надо на меня теперь всех собак вешать. Если что-то и было в его смерти подозрительное, то это не связано с его должностью, а если и связано – то не через меня; спросите кого угодно, я на такое не способен и вообще ни в чем крамольном ни разу не замечен.
– Я тебя не обвиняю, – возразил Курт. – Однако же спрошу обязательно. Полагаю, и в записях прежнего секретаря найдется упоминание о различных инцидентах; в том числе драках с участием студентов, и не всегда просто кулачных. Уверен, что твоего имени там нет?
Шепп резким движением поставил точку, выпрямившись, и одарил майстера инквизитора взглядом долгим и преисполненным неприятия.
– Euge! [30] – подытожил он, бросив перо на стол, отчего по деревянной темной поверхности разбежалась россыпь мелких точек. – Nec plus ultra! [31] Знаете-ка что, майстер инквизитор, меня начинают поражать все те похвалы вашей сообразительности, которых я наслушался от вашего помощника!
– А вот хамить не надо, – предупредил Курт, невольно кинув в сторону подопечного удивленный взгляд; оказывается, за его спиной Бруно распускает о нем благопристойные слухи… С чего бы? Нелицемерно полагает своего надзирателя неглупым и достойным одобрения? Или же попросту дело в том, что ему приходится перед придирчивым и предвзятым окружением изображать достойным то, чему судьба приневолила его служить… – И врать тоже. Я не собираюсь пока ни в чем никого обвинять. Однако на свои вопросы я требую честных ответов, иначе придется волей-неволей задуматься над тем, почему мне говорят неправду, а это вызовет неприятные мысли, ибо, как известно, mendax in uno, mendax in omnibus… et cetera [32]. Мне плевать, с кем кёльнские студиозусы устраивают поножовщины и каким образом воруют с кухни колбасу; это меня не касается до тех пор, пока ножи не заговоренные и пока колбасу не призывают сквозь окно по воздуху, посему и до конкретно твоих проступков мне дела нет. Я не уполномочен и не намереваюсь наблюдать за порядком в вашем муравейнике, однако информация мне может оказаться полезной для дела, и когда я спрошу, кого и когда бывший секретарь застигал за каким-либо занятием, воспрещенным университетом, кто и как увильнул от наказания или же таковое принял, – мне должны отвечать, причем быстро, четко и правдиво. Это – понятно?
– Ну, хорошо! Допустим, год назад с меня взыскали штраф за потасовку во дворе общежития, и что?! – с вызовом бросил Шепп. – Меня оскорбили, и я достойно ответил! Но это не значит, что я после этого целью своей жизни избрал отравление университетских секретарей!
– Разумеется, нет, – согласился Курт, забирая у него список и аккуратно сворачивая в трубку.
– Что я должен сделать, чтобы вы прекратили свои нападки? Сегодня же пойти к ректору и отказаться от места?
– Нет, к чему же так. Что мне от тебя надо, так это перечень всех, кто имел неприятности и был замечен Шлагом; негласные случаи я бы тоже просил упомянуть.
– Это вряд ли возможно, – нерешительно откликнулся секретарь, вдруг как-то разом утратив свой дерзкий тон. – И не поймите меня неверно, майстер Гессе, дело в том, что студенческий кодекс…
– Есть только один кодекс, который не подлежит нарушению, – оборвал Курт резко. – Это кодекс справедливости, и он требует не скрывать от следствия факты, могущие помочь выявлению истины. Поэтому повторяю: мне нужен перечень тех, кто был подвергнут взысканиям за все время пребывания Филиппа Шлага на посту секретаря. И отдельным списком – те, кому удалось уйти от наказания путем подкупа. Скажу сразу, что все останется в тайне, и я не буду ни ставить в известность ректорат, ни информировать городские власти о том, что узнаю; если у тебя есть в этом сомнения, готов заслушать список на исповеди.
– А вы в священническом звании? – с сомнением уточнил тот. – Имеете право исповедовать?
– Нет, – безмятежно отозвался Курт, и Шепп криво усмехнулся, убирая перья и бумагу:
– Ясно… И слава Богу. Никакие сокровища мира не заставили бы меня выговорить «pater, peccavi [33]», обращаясь к вам, майстер Гессе. Кроме того, мне устроят темную через час после того, как я назову вам хоть одну фамилию из второго списка. Как я уже говорил, студенческий кодекс не позволит им стерпеть болтуна в своей среде.
Курт обернулся на Бруно, все так же молча и неподвижно стоящего у двери, и, упершись локтем в столешницу, перегнулся через стол, склонясь к самому лицу секретаря.
– Они ведь об этом не узнают, – тихо заметил он. – Я не скажу, и если ты не станешь откровенничать, никому и в голову не взбредет, что сведения пришли ко мне через тебя.
Тот медленно поднял взгляд, уставившись майстеру инквизитору в глаза, и так же тихо уточнил:
– На донос подбиваете?
– Назови, как тебе больше понравится, – предложил Курт, и Шепп отвел взгляд, нервно царапнув пальцем по старому дереву досок.
Несколько мгновений в комнате висела тишина, нарушаемая только дыханием и едва слышимыми звуками улицы; наконец, выждав достаточное, как ему показалось, время, Курт все так же тихо продолжил:
– У меня есть много способов тебя уговорить. Первый вариант – я начну читать тебе проповедь о том, что ты, возможно, поспособствуешь исполнению правосудия, нарушив то, что является всего лишь обычаем. Mos pro lege [34], парень, это prava consuetudo [35]. Я могу также еще раз повторить, что все сказанное останется только вот тут, – он коснулся пальцем лба, – и нигде более. После этого я могу спросить, так ли важно сохранить тайну каких-то студенческих выходок, рискуя оставить нераскрытой загадку смерти человека и, возможно, безнаказанным – ее виновника? Если же мои воззвания к твоей совести останутся без ответа, я могу перейти к более традиционным способам – id est, к денежному вопросу. Назови цену, за которую ты был бы готов забыть о традиции в угоду закону, и мы это обсудим; убежден, мы сойдемся в цифрах, мы ведь разумные люди. Также я могу сказать, что этот вариант был бы для меня предпочтительнее: невзирая на расходы, которые мне придется понести, я буду твердо уверен в том, что ты в один прекрасный день не воспылаешь любовью к студенческим обычаям, нарушенным тобою, и не ринешься каяться перед своими собратьями. Если простое сотрудничество с инквизитором они простят, то сотрудничество оплаченное – это уж навряд ли. Третий вариант неприятный, и для меня, и для тебя: я могу задержать тебя для допроса. Мне надо лишь потратить около часу на доказательство того, что покойный секретарь когда-то тебя чем-либо задел. Разумеется, до суда дело не дойдет, и вскоре мне придется тебя отпустить, после чего весь Кёльн будет некоторое время судачить о том, что я переусердствовал или ошибся, что для меня, конечно, досадно; однако же – я еще новичок, сделают скидку на возраст. У меня еще все впереди, вскоре это всеми забудется. А для тебя неприятность состоит в том, что у меня будет день или два на задушевную беседу с тобою наедине. Этот вариант мне не нравится, и не только лишь оттого, что он чрезмерно сложен и привлекает внимание; я не желаю использовать на практике свои познания в области анатомии. Не люблю причинять лишнюю боль людям. А главное – отношения, построенные на подобном фундаменте, делают сотрудничество шатким и недолговечным, полностью исключая всяческое доверие, а оно в таком деле необходимо.
