Неуловимая Невеста (СИ) - Шевцова Наталья

– Глядите и видьте боль, ужас и страх, что с собой принесли вы! Глядите и видьте свою боль, свой страх и свои ужасы! – вместе закончили сестры и соединенные в единое целое нити заклинания сорвались с их пальцев и устремились внутрь шатра, не только не встретив на своем пути никакого сопротивления, а, наоборот, поскольку это была их родная энергия, приветствуемые и поддерживаемые облепившими шатер потусторонними тварями.

Сестры не знали, что именно случилось в шатре. И не хотели знать. Им вполне достаточно было того, что уже буквально через мгновение послышались полные ужаса вопли шаманов, вслед за чем они, кто-то, махая в разные стороны руками, кто-то, держась за голову, а кто-то – и за сердце, с истеричными криками выбежали из шатра и побежали, куда глаза глядят. Точнее, их страхи…

Глава 32

Глава 32

Анхельм не стал мудрствовать лукаво. Он не был своим дядей и не был способен как убить, подло напав со спины, так и использовав запрещенную магию. Он понимал, что, вероятней всего, поступает глупо, но ничего не мог с собой поделать. Иначе он просто не смог бы с собой жить. Ибо в отличие от дяди честь и благородство для него не были пустыми звуками. И потому он не мог позволить себе опуститься до уровня труса и предателя. Ему было важно оставаться верным своим принципам и идеалам, даже если это означало поставить себя в опасное положение. В его сердце жили убеждения, что истинное благородство проявляется именно в таких сложных ситуациях, когда соблазн отойти от принципов не просто велик, но даже, казалось бы, оправдан.

Кроме того, он думал о своих друзьях и, вообще, о всех своих подданных. Он не мог предать их доверие, показав себя трусом и предателем собственных убеждений. Он должен был быть лидером, который не только говорит о чести и благородстве, но и действует в соответствии со своими словами. Его действия и поступки должны были быть примером для всех тех, кто верит в него и следует за ним.

Наконец, он просто не хотел уподобиться своему дяде! Он не хотел уподобиться тому, кто не гнушался обманом, предательством и манипуляциями. Тому, для которого не существовало понятия чести и благородства. Тому, кто ради достижения своих амбиций пустил в расход жизни его воинов! Тому, кто продался силам Тьмы!

Поэтому другого выбора, кроме как вызвать своего дядю на честный бой у Анхельма не было.

Палатку Его Высочества ненаследного принца Кальвина, как и шатер шаманов охраняло всего восемь заговоренных. Как раз по одному на каждого из его лордов и один для него самого.

Разумеется, если бы Вейнар не заговорил их мечи, превратив сталь в пламя, ни у Анхельма, ни у его лордов не было бы ни единого шанса против практически неуязвимых в бою заговоренных, но их мечи были заговорены и каждый их удар был способен нанести врагам не просто царапину, а довольно чувствительную рану.

Битва завязалась мгновенно. Удары заговоренных были настолько мощными, что им было достаточно одного удара, дабы отправить своего противника к праотцам. Анхельм и его лорды знали это и потому использовали тактику изматывания противника скомбинировав её с тактикой тысячи мелких порезов.

Тактика была предельно простой и в то же время эффективной. Каждый раз, когда заговоренный атаковал, Анхельм или один из его лордов в первом своем движении уклонялся от удара, либо парировал его, стремительно отступая назад и уходя в сторону, а вторым своим движением старался достать огненным мечом хоть до какой-то части тела врага. Эти молниеносно исполняемые маневры позволяли им избегать прямого столкновения и одновременно сбивать с толку и бесить заговоренных, заставляя их не только тратить впустую силы, но и всё более терять терпение.

Несмотря на яростность схватки, со стороны казалось, что Анхельм и его лорды не сражаются, а танцуют вокруг своих противников. Их сияющие во тьме ночи мечи взлетали вверх и опускались в них с невероятной быстротой, оставляя за собой тонкие ручейки истинного огня на доспехах заговоренных. Огня, который был создан, чтобы противостоять тьме, поэтому он не гас, а стремился к самому её сосредоточию, коим было сердце заговоренного. Эти огненные прорехи не убивали сразу, однако, чем дальше, тем они доставляли не чувствующим боли заговоренным больший дискомфорт.

И чем больший дискомфорт заговоренные испытывали, тем более агрессивными и хаотичными, а значит и менее точными становились их удары. Что давало горным лордам и их принцу возможность наносить всё больше и больше мелких, но таких в последствии болезненных ран.

Наконец сражающийся с Анхельмом заговоренный, окончательно потерял терпение и сделал мощный, но неуклюжий выпад. Давно ожидавший подобного «подарка» принц, довольно легко уклонившись, мощно рубанул в ответ, перерезав ему горло. Истинное пламя полосонуло по свежей ране, по-видимому, всё же причинив боль, и заговоренный неосознанно схватился за горло. Анхельм знал, что не имеет права, оставлять заговоренного «живым», что он просто обязан снести ему голову с плеч и ампутировать все его конечности, но он знал этого легионера. Он лично буквально несколько недель назад вручил ему орден отваги. И рука его дрогнула…

«Он почувствовал боль, – промелькнула у него в мыслях. – Возможно, он уже выздо…»

Но прежде, чем принц успел додумать эту мысль, его противник уже занес меч для нового удара и, если бы не вовремя подоспевший Мальд, на этом бы бой для него и закончился бы.

– Спасибо! – бросил он другу, проследив взглядом за рухнувшей к его ногам голове. Голове того, кто несколько недель назад спас ему жизнь. – Будь ты проклят, Кальвин! – процедил он сквозь зубы и хотел было приняться за остальные конечности заговоренного, но Мальд его остановил.

– Я сделаю это.

Анхельм кивнул и направился в палатку, в которой… никого не оказалось.

– Долбаный, гребаный трус! – выругался он и, резанув кинжалом по своей руке, активировал поисковое заклинание.

Как он и ожидал, далеко Кальвин уйти не успел. Точнее, он и не пытался. Анхельм застал его в соседней палатке за чтением заклинания, закончить читать которое принц, разумеется, ему не дал.

Взмахнул рукой, и впервые за весь вечер прибегнув к своей силе, поднял долбанного, гребанного труса на пару метров над землей и уронил…

– Я Принц Анхельм Аргестион Рокхаммер Тэльфирион, Наследник Великого Пика, Защитник Ледяных Утесов, Повелитель Серебряных Жил и Страж Небесных Высот, – произнес он леденящим кровь спокойным голосом, – и я здесь, чтобы привлечь грязного, мерзкого подонка к ответственности за предательство.

Его обычно высокомерный дядя шокированно смотрел на него с отвисшей челюстью. Подол его длинных одеяний запутался при падении, и он всё никак не мог встать на ноги.

Пока Анхельм говорил, из земли раздался гул, настолько низкий, что заныли зубы, а земля начала дрожать. Сердце принца подпрыгнуло в груди и хотя он понятия не имел, что происходит, ни один мускул не дрогнул на его лице.

Он поднял руку и указал на ошеломленного дядю пальцем.

– Лорд Теодорус Кальвин, за сговор с мерзостью, повлекший смерти сотен моих легионеров, за предательство Короны и меня твоего Лорда я объявляю тебя предателем!

Рот Теодоруса Кальвина дернулся, из него донесся хриплый смех.

– Я не твой подданный, а твоего отца! Только он может объявить меня предателем! У тебя же, мальчик мой, коротки руки!

– Знаю, – холодно кивнул Анхельм. – И потому, предатель, я призываю тебя к ответу! – повысив голос, провозгласил он. – И в присутствии представителей семи благородных семейств, – кивнул он на своих друзей, которые к тому моменту уже разделались со своими противниками, – вызываю тебя на поединок чести! И да устроят пир стервятники на останках проигравшего!

В ответ на это Кальвин вдруг выхватил из-за пояса кинжал и, пока Анхельм выставлял перед собой магический щит, перерезал себе горло. Сразу после чего его кожа без видимых причин вдруг сначала посерела, затем почернела и наконец начала отваливаться струпьями… И не только кожа, но куски тела вместе с мышцами, связками… плоть его дяди, то ли истлевая, то ли сгнивая превращалась в прах прямо у него на глазах! И буквально в считанные секунды вместо цветущего, находящегося в расцвете зрелости и сил мужчины перед ним оказался лишенный плоти скелет, вокруг которого вилась вырвавшаяся на свободу Тьма. Точнее, не вилась, а разливалась смердящими гнилью и тухлыми яйцами, ядовитыми, черными волнами.