– Да ничего страшного, – поводив пальцами по ноге Милдрет ещё некоторое время, сказала она. Милдрет тем временем стискивала зубы от боли и в какой-то момент невольно вцепилась в руку Грегори, оказавшуюся на подушке рядом с её рукой. Грегори вздрогнул, почувствовав её прикосновение, но тут же перехватил ладонь девушки и стиснул в собственных пальцах, передавая той своё кажущееся спокойствие. Внутри у Грегори по-прежнему была сумятица, но он не собирался показывать это при чужих.
– Просто молоденький ещё, – продолжила травница, – надо бы не запустить. А у него сегодня ещё хуже, чем вчера. Бегал куда? Тяжести таскал?
Милдрет молчала.
– Дрался может быть?
– Не будет, – отрезал Грегори. – Ни таскать, ни бегать, ни всё остальное. Ты сейчас можешь чем-то помочь?
Травница кивнула.
– Я вечером отвар принесу. Пусть полежит пару дней – а там, может, воспаление пройдёт.
Поблагодарив травницу, Грегори выпроводил её вон и принялся за обед. Как и накануне, половину он оставил Милдрет и ещё какое-то время сидел, наблюдая, как та ест. За те месяцы, что они не виделись, Милдрет заметно исхудала. Губы её обветрились, а под глазами залегли тени, которых раньше Грегори не замечал.
«Если бы у меня был дворец в столице, – подумал он, – я бы купал её в благовониях. Запер бы дома, чтобы она не смела портить руки мечом. Хотя нет, я всё-таки хочу, чтобы она занималась со мной с мечом…» – где-то на этом месте в мыслях Грегори начинался сумбур, потому что он никак не мог решить, чего же он хочет от невозможно красивой шотландки, которая сидела перед ним.
Он вроде бы и понимал, что Милдрет не годится ему в невесты и относиться к ней как к благородной даме было бы смешно, и в то же время хотел от неё того, о чём шептались мальчишки – держать её за руки, целовать ключицы… И конечно, всё это – и руки, и ключицы – должно было быть нежным и холёным.
С другой стороны, Грегори равнодушен был к деревенским болтливым девчонкам и к высокомерным, будто шест проглотившим аристократкам, которых видел в столице. Он не хотел делать из Милдрет одну из них. Он хотел, чтобы Милдрет была Милдрет. Чтобы можно было ходить с ней вместе на реку, хвастаться новыми трюками, которые он научился делать на коне… Хотелось ещё раз повторить тот упоительный момент, когда он увидел Милдрет в первый раз, когда их взгляды встретились на острие жизни и смерти – и миг этот хотелось растянуть на всю жизнь.
– Я занимаю твою кровать? – спросила Милдрет неловко, пытаясь сесть.
Грегори в недоумении посмотрел на неё. Потом так же растерянно огляделся по сторонам. Кроме его кровати в комнате были ещё два сундука, а больше не на что было сесть, не то что лечь.
Вообще-то, если бы не нога, Милдрет можно было бы уложить и на сундуке – в столице самого Грегори клали спать именно так. Но Грегори этого до жути не хотел, потому что тогда нельзя было бы ощупывать Милдрет со всех сторон, обнимать и прижимать к себе.
– Нет, – сказал он и сам подтолкнул Милдрет вглубь кровати, чтобы улечься рядом с ней. – Будешь спать со мной. Будешь согревать мне постель зимой.
Милдрет закрыла на секунду глаза. Её стремительно отпускало. Прошлую зиму она провела на полу, и это была самая страшная зима в её жизни, а ведь тогда сэр Генрих ещё считал её заложником, а не пленницей.
– Ты чего? – спросил Грегори.
Милдрет покачала головой и ткнулась лбом ему в плечо, забывая, что между ними пролегла пропасть, что Грегори был господином, а она – его служанкой.
Грегори тут же притянул её к себе и, стиснув на секунду, погладил осторожно по спине.
– Всё хорошо, – прошептала Милдрет, не открывая глаз, и вопреки словам судорожно стиснула пальцы у Грегори на плече.
– Я ей правду сказал, – произнёс Грегори растерянно, всё ещё не понимая, что должен говорить, – ты полежи несколько дней. Я рыцарей заставлю нам служить. Не станут же они меня голодом морить.
Милдрет кивнула и плотнее прижалась лбом к его плечу. Первый накативший на неё приступ острой жалости к себе уже прошёл, и теперь она просто пользовалась тем, что Грегори позволяет себя обнимать. Ни с кем Милдрет до сих пор не была настолько близка физически, как с Грегори сейчас, и эта возможность просто обнять кого-то, погрузиться в чужое тепло, оказалась неожиданно сладкой.
Рука Грегори тем временем перебралась к ней на затылок и принялась разбирать спутанные волосы по прядкам. Пальцы его то и дело легонько щекотали основание шеи Милдрет, заставляя ту улыбаться.
– Завтра же нужно достать тебе гребень, – сказал он.
– Зачем?
– Хочу, чтобы ты услаждала мой взор.
Милдрет хихикнула.
– Тогда и тебе тоже.
– А мне зачем? – фыркнул Грегори. – Не собираюсь никого услаждать!
Милдрет приподняла голову и, продолжая улыбаться, посмотрела на него.
– Ты очень красив, Грегори. Это будет располагать к тебе людей не хуже твоих угроз.
Грегори прикусил губу. Взгляд его невольно упал на губы Милдрет, двигавшиеся совсем рядом с его собственным ртом, и все усилия сосредоточились на том, чтобы удержать себя в руках.
– Хорошо, – только и смог выдавить он. Затем, резко высвободившись, отвернулся и, подложив локоть под голову, сделал вид, что собирается спать.
Глава 25
Грегори изнывал от безделья.
Он не привык сидеть в помещении целыми днями и медленно сходил с ума от того, что нельзя было хотя бы просто размять ноги.
Поначалу его забавляла новая игрушка – на Милдрет можно было смотреть, можно было её трогать, а можно было слушать, как она рассказывает о мире за пределами границы – в чём-то схожем, а в чём-то совсем другом.
– Ты там была воином? – спрашивал Грегори, глядя в узкий просвет бойницы.
Милдрет пожимала плечами.
– Как и ты. Должна была со временем стать.
Грегори улыбался. Он никогда не встречал в замке равных себе. Столичные мальчишки были высокомерны и совсем не похожи на него, крестьянских же детей он никогда не ставил на один уровень с собой.
На второй день Грегори выпросил у травницы гребень – простой, деревянный, какой ей было бы не очень жалко отдать.
Теперь по утрам он сидел и расчесывал волосы Милдрет. Процедура успокаивала и позволяла лишний раз прикоснуться к своему наваждению. А потом Милдрет становилась красивой – как сказочная фейри, отнимала у него гребень и сама принималась расчёсывать Грегори.
К концу недели травница разрешила ей вставать и перестала приходить – только оставила несколько пучков трав для ноги.
Теперь Грегори молча завидовал Милдрет, которая, по крайней мере, могла ходить на кухню и за водой.
Сам он выбирался по утрам на тренировку на пару часов, дубасил мечом манекен и возвращался в башню на остаток дня. При этом его не оставляло чувство, что и эту вольность ему в любой момент могут запретить.
Из Милдрет получился хороший слуга. Она с неизменным тщанием завязывала на Грегори одежду, оглаживала каждую складочку – не забывая пройтись руками и по бокам и бёдрам, хотя в этом не было особой нужды. Всегда доставала лучшую еду и никогда не огрызалась. Тяжело давался ей только доспех, и тут Грегори приходилось помогать ей, в четыре руки с ней застёгивать те пряжечки, до которых Грегори мог дотянуться сам. Милдрет при этом почему-то улыбалась, но ничего не говорила.
Грегори, тем не менее, день изо дня думал, как ему выбраться из башни. Ненависть к сэру Генриху постепенно остывала, но мысль о том, что он может провести в башне всю жизнь, он рассматривать не хотел.
Грегори боялся теперь связываться с теми рыцарями, которые совсем недавно готовы были его поддержать – он не знал, кто из них оказался предателем, а тех, кто предателем не был, не хотел подставлять.
Были в замке и другие недовольные сэром Генрихом, в этом он не сомневался. В первую очередь Седерик, лишившийся прежнего статуса, и отодвинутый за нижний стол капеллан, но с ними Грегори никогда лично дела не имел.
