Ловушка для творца (СИ) - Вичурин Андрей Викторович

Этого шмурыганья носом, и вытирания уголков глаз платочком, не вынес бы никто.

Блины с брусничным вареньем под горячий чай, оказались именно тем недостающим звеном в цепи наших гурманских предпочтений. А гренки, со сливочным маслом и кружочками, купленной нами еще дома, сухой сырокопченой колбасы, с чашкой крепкого, пускай и растворимого кофе — следующая ступень эволюции изысканного вкуса. Баба Маня осталась довольна, и приглашала возвращаться, если дела не позволят уехать из Курострова, обещая в следующий раз, попотчевать отменными щами на куре.

— Жалко только, что не курит из вас никто… — опечалилась она на прощание.

— Почему, бабушка? Это же вредно! А особенно для пассивного кури…

— Покурили бы, — перебила баба Маня, едва начавшуюся лекцию Димы о пользе здорового образа жизни, — да в избе мужиком бы запахло! Муж мой покойный курил… Эх, ладно, чего уж там, ехайте! — она перекрестила нас на прощанье сложным взмахом руки и отвернулась.

Мы, в свою очередь, обещали непременно вернуться, ежели что…

Утро выдалось солнечным и теплым, не смотря на неутешительный прогноз смартуотча. Я всегда подозревал метеорологов в ненаучном подходе к предсказанию погоды. Именно предсказанию, а не прогнозу. На внутренностях они там гадают, или пасьянсы раскладывают, но уж точно не алгоритмы многолетних измерений — изменений анализируют. И если попадают, то исключительно пальцем в небо. В процентах восьмидесяти случаев. Сегодняшний, чистый до самого Архангельска горизонт, лучшее тому подтверждение.

Протоирей Никодим уже ждал нас в заднем приделе церкви, сидя за грубым столом со скатертью, окаймленной своеобразной вышивкой, в которой преобладали коловраты, птицы, дивные звери и люди. Там, где по полю всходили цветы и выпускались листья, пестрели темнотой отверстия пробивки, впрочем, тоже не ровные, а в виде сдвоенных крестов, восьмиконечных звезд и квадратов.

Заметив мой неподдельный интерес к скатерти, он улыбнулся и, показывая на лавку возле стола, приветствовал:

— Проходите, люди добрые, присаживайтесь.

Мы не стали заводить речь о том, что время — деньги. Не к месту. И не к человеку. На это ума хватило у всех, слава богу.

— Здравствуйте, батюшка, — в нашей компании по серьезному, но шаткому, без основательной доказательной базы делу, разговариваю обычно я. — В Вашей церкви хранятся памятные книги, как мне говорили, чуть ли не с закладки этой церкви в XII веке, но уж с XIV века точно, когда священником был в ней некий Илья Пострига…

Никодим был заинтригован.

— Ого! Позволю себе спросить, молодой человек, откуда Вам известны такие детали? Мало кто сейчас интересуется историей, не то чтобы отдельных, не сказать даже церквей, — просто памятных и осененных истинной благодатью мест. Откуда?! Из какого источника, почерпнуто знание сие? Не вижу в том большой тайны, но…

— Не буду вводить Вас в заблуждение, святой отец, просто вчера вечером, я зашел в магазин за минеральной водой…

— А-а… Федька, шельмец!

— Не вините его слишком строго, батюшка.

— И полгода не прослужил в церкви, а рассказов-то, рассказов, побасенок и сплетен, на всю жизнь. Вот уж беспутная голова!

Узнав источник моей осведомленности, отец Никодим заметно успокоился. Не знаю, что за тайны Мадридского двора мог выдать алкаш Федька, и какова роль во всем этом самого святого отца, но реакция протоирея меня позабавила, и я взял ее на заметку. Вдруг, на пенсии захочется славы Эркюля Пуаро? Вот тогда и вернусь на Куростров, чтобы сделать первые шаги в частной практике. Впрочем, никаких препон батюшка нам не чинил, мало того, помог лично и мы, буквально через пару часов, имели фотокопию страницы из книги, где серым по желтому, ибо выцвело, было написано:

«Ни денег, ни идола украсть было нельзя, потому что Чудь крепко берегла своего бога; постоянно около него стояли часовые, а дабы они не пропустили каких-либо воров, около самого идола были проведены пружины; кто дотронется до идола хоть одним пальцем, сейчас пружины заиграют, зазвенят разного рода колокольчиками и тут никуда не уйдешь, часовые сейчас же подбегут».

В целом, поездка в такую даль, оказалась безрезультатной. Ничего нового мы не узнали…

Все поменялось, когда я зашел в магазин, купить продуктов в дорогу, и снова встретил Федьку.

— А-а, командир! Привет! Што узнал у Никоши? Аль ничего? А?

— Все, что хотел, все узнал… А ты что, живешь тут что ли? — я обвел руками пространство, от полупустого ободранного прилавка, до высокого стоячего столика для постоянных завсегдатаев.

Он непонимающе уставился на меня, а потом, пошатываясь и улыбаясь, шутливо погрозил мне пальцем.

— Ну, ну-у! Ладно, знаю зачем вы тут… За Чашей приехали? А?!

Я решил поддержать тему, с меня не убудет, а инфа не бывает лишней, и от прожженных алкашей, в том числе.

— Как ты догадался?

— Да я вас, болезных, издалека вижу! Ты тут даже не двадцатый! Ё! Все шастают, ё! Да про Золотую Бабу вынюхивают. Ё… Ик! И всем одного надо… Ик! — его крепко пошатнуло и пригнуло к полу.

Я подождал, пока Федька придет в себя. Он стер с лица ладонью хмель, восстанавливая равновесие и, по-видимому, сбившись с мысли, продолжил:

— Ну-у, баб вам тут точно не найти, эт вам в Холмогоры надо! Или… Во! В Архангельск! Там вааще! Баб — море! И все в ажуре, чюльки такие, панимаешь ли!? О! Да! Ка-а-кие хош! Бабы! Хоч негритоски!

— Федя-а! Идол Юмаллы! — помахал я перед его носом раскрытой пятерней, — Чаша зо-ло-та-я!

Он смотрел на меня улыбаясь, и покачиваясь с пятки на носок… Улыбаясь и покачиваясь. Тьфу ты!

Только после того, как я взял у продавщицы бутылку светлого пива, открыл ее карманным мультитулом и протянул ему, он слегка ожил, приложив бутылку к губам и активно двигая кадыком.

— Если ты не ту Бабу ищешь, что в Югре была, да в Беловодье спрятана, то тебе в Беломорск надо, к Кузминичне, что на Центральном рынке семечками торгует, — кадык опять задвигался…

— Их, в смысле «золотых» идолов, что не один был?! — весьма удивился я.

— А ты сам то, как думаешь, болезный, одним идолом весь север обходился? — и, убедившись по моей реакции, что именно так я и думаю, слегка постучал себя горлышком бутылки по виску, — Ну, ты, паря даешь! Почти у каждого народа свой божок был…

— Ну да, ну да… Федя, а ты о других идолах что-нибудь знаешь? — и, видя, что первая бутылка приказала долго жить, предложил, — А я тебе еще пивка возьму! А?

Он оценивающе посмотрел на меня. Потом помахал рукой с зажатой в ней пустой тарой, будто беса отгоняя.

— Все, ехай, ехай, мил человек! И так разболтался я!

— А Чаша? — не унимался я.

— И за Чашу у нее спроси…

— У Кузминичны, что ли?

Вместо ответа, Федька, круто развернувшись на каблуках, так что чуть не упал, подошел к прилавку и стал приставать к продавщице, выпрашивая выпивки в долг.

— А что сказать-то? — крикнул ему в спину.

Никто не обратил на меня внимания.

Я вышел из магазина и стал дожидаться рядом, на лавочке, пока Федор выйдет.

Минут через пятнадцать, дородная продавщица в белом переднике, выставила его взашей из магазина со словами:

— И чтоб ноги твоей здесь не было, ирод! Сколько раз говорила!

Федька, пошатываясь, неуверенно сполз со ступенек и, с трудом добравшись до лавочки, присел рядом со мной.

— Федя, Золотая… — начал я.

— О-о! Опять про этих баб! Да, угомонись ты ужо! — запричитал он. — Отстань, грю! Кузминичну тереби за чашу, сказал я! Может, даст?!

И он спокойно улегся на лавочку, предварительно положив под голову скомканный вылинявший пиджак.

Я понял, что от Федьки вряд ли чего добьюсь, и следующим пунктом путешествия будет Беломорск.

До Холмогор, мы добрались на рыбацкой моторной лодке, с бородатым, благоухающим ядреной махрой, дядькой Ильей, которого нам присоветовала баба Маня.

Переезд из Холмогор в Беломорск, не представлялся мне каким-то проблемным мероприятием. Так оно и было бы, если бы мы поехали условно нормальными дорогами, — через Каргополь и Медвежьегорск. Хотя, крюк километров в восемьсот, конечно тоже не лучшее решение. Но, не я руководил экспедицией, и распоряжался финансами.