На золотом крыльце 2 (СИ) - Капба Евгений Адгурович

Закончив наводить лоск, я вышел за дверь, и…

— Офигеть теперь, — сказал я, оглядывая заляпанную черной жижей ванную. — Это тут откуда? Да не стучите вы так громко, нормально уже все, сейчас открою…

Маслянистая, пахнущая то ли мазутом, то ли — прогорклым маслом субстанция была повсюду. На дорогущей золоченой сантехнике, на мраморном кафеле, на витражных окнах… И моя одежда, и одежда спасенного оказались испорчены. Моя футболка! Мои джинсы! Я склонился над бедолагой и заглянул ему в лицо. Он спал! Мирно, спокойно, даже улыбался. Ну, и ладно. Ну, и фиг с ней, с одеждой. Отстираю как-нибудь… Вон, спрошу у Розена про ту очищающую технику из «Прикладной магии…»

Телекинезом я отодвинул защелку и пояснил двум бородатым гномам, с круглыми глазами разглядывающим клоаку, в которую превратилась шикарная ванная:

— Я не знал! Оно само! И вообще — он не наркоман, у него какой-то паук в башке сидел… Так что вот! Я свое дело сделал, вон ваш паренек, спит сном младенца, посмотрите. И на стенки больше не лезет…

Гутцайт хмыкнул и, шлепая подошвами подкованных ботинок по жиже, прошел к спящему пациенту. Гном приставил ему ко лбу перстень с мизинца, и камень на ювелирном изделии загорелся глубоким зеленым светом.

— Аллес гут! — сказал Сигурд Эрикович и повернулся ко мне. — Спустись к Эрике, она даст тебе новую одежду, эту можешь выбросить…

— Не могу, — едва ли не рявкнул я, и гномы одновременно повернули свои головы ко мне.

— Ва-а-с? — Гутцайт от неожиданности перешел на шпракх.

Он явно не привык, чтобы на него рявкали. Но и с голодранцами-менталистами он тоже скорее всего до этого дела не имел.

— Не могу выбросить, — сбавил обороты я. — Нет у меня лишней одежды! А это — отличная футболка и единственные мои джинсы. Знаете, сколько они стоят?

И глаза кхазадов сразу потеплели.

— Молодцом, — кинвул Сигурд Эрикович. — Хозяйственный. Людвиг Аронович, вы этого Михаила Федоровича из виду не теряйте. И вот что… Мы хоть об оплате не договаривались — десятку я дам. Эта работа стоит больше, я знаю. Но — сам понимаешь, договор не заключали, качество не проверишь… Десятка — это нормально для первого раза…

— Десятка в каком смысле? — не понял я.

— Десять тысяч денег, — кивнул Гутцайт. — Эрика тебе выдаст. И одежду тоже.

Офигеть. Десять тысяч денег! Обожаю быть менталистом!

* * *

Теперь у меня имелась классная кожаная куртка из опричнины. Сидела классно — самоподгон великая сила! И смотрелась брутально, почти как у таборных уруков-байкеров. Правда, скорее всего, кожа была искусственная, ну и плевать: зато не холодно и не жарко, очень удобно! И штанцы что надо, тоже — опричные, нормальные брюки-карго с кучей карманов и затяжками на коленях и лодыжках. И в карманах этих штанов у меня теперь деньги лежали. Золотые монеты номиналом по 1000 денег каждая. Весом что-то около пяти грамм. Восемь монет. Ну, и серебром две тысячи, на текущие расходы.

— Дадите порулить? — спросил я, повернув голову к Людвигу Ароновичу.

— Садись, — пропыхтел кхазад.

Он тоже нефигово заработал за эту поездку, когда пристроил шахматы. Как я понял, гном был должен Гутцайту большие деньги, и теперь не только рассчитался, но и остался в прибытке, чему несказанно радовался. Снаружи накрапывал дождик, но что он мне сделает, в такой-то куртке? Волосы намочит?

В общем, я сел за руль, Лейхенберг переместился на пассажирское место и сказал:

— Это был ментальный паразит, мин херц. И ты его из башки Митрофанушки выпнул. Ты молодец, просто зер гут. Митрофанушка — реставратор и иконописец от Бога, хороший мальчик, но неопытный.

Я вел машину и вспоминал шикарные интерьеры второго этажа этого самого Творческого дома. Там как раз и располагался «коровкинг», как выразился Аронович не так давно. Гутцайт обставил все дорого-богато-культурно. Бархатные кресла, столы со скатертями, антикварная мебель, иконы русско-византийского стиля в драгоценных окладах, мраморные статуи, картины с фигуристыми кхазадками и изящными эльфийками, доспехи, оружие, музыкальные инструменты… Мне всегда казалось, что коворкинг должен выглядеть несколько проще!

А вот целой куче ребят с планшетами, ноутбуками и очками виртуальной реальности, которые там, видимо, активно работали, так не казалось, им все нравилось. Они попивали кофеек сидя в этих креслах, и занимались своими делами. Особенно мне запомнился высоченный крупнотелый бородатый дядька с добрым, кажется — восточным румяным лицом, который сидел за секретером и усиленно долбил что-то на ноутбуке. Мне всегда казалось — так должны выглядеть писатели.

— Иконы те золоченые он, что ли, делал? — удивился я, выцепив из памяти расставленные в коворкинге произведения искусства.

— Он. Реставрировал! Восемнадцатый век, — важно поднял палец кхазад.

— Ладно… Допустим — реставратор. Допустим — ментальный паразит, — я, как вежливый водитель, помигал поворотником и свернул в сторону Пеллы. — Но как это вместе стыкуется? Дичь какая! Кому нужно подсаживать паразита этому пацану? И почему Гутцайт подумал что он под веществами?

— Во-первых, этот пацан старше тебя на семь лет. А во-вторых — кошкодевочке! — откликнулся Людвиг Аронович.

— К-к-к-какой кошкодевочке? — вытаращился я.

— Красивенной, с пушистым хвостом и ушками с кисточками, — пояснил гном. — Пришла в кухмистерскую в этом своем красном платье, подсела к Митрофанушке, этот самый хвост перед ним распушила, мальчик и поплыл, и давай ее угощать. А она ему в напиток что-то подбросила, они выпили на брудершафт. А потом контакт ему якобы оставила, вердаммте вольхуре. Липовый, конечно! Никогда не пей с незнакомыми кошкодевочками на брудершафт, мин херц! Я думаю, ее конкуренты подослали, чтобы сегмент рынка у Гутцайта отбить. Хотя, конечно, потерей одного мастера Сигурда Эриковича не сломать, нет…

Путаницы в голове только прибавилось, но этот совет я запомнил. Мне не очень нравились какие угодно зоотерики, все эти загибоны про лисичек, кошечек и змеек я считал чем-то очень на грани, но мало ли какие предпочтения у людей искусства? Кто я такой, чтобы осуждать? Мне вот, например, урукские девчонки очень даже… А кому-то прям фу, мол — дикие и стремные. Однако, тема с наркоманией художника-иконописца осталась нераскрыта! С чего бы это?

Но вслух я спросил другое:

— Аронович, а вы можете для меня зелье регенерации купить? Только не в мензурке, а в чем-нибудь попроще. Вы говорили — пять тысяч, так у меня они есть теперь!

— Химмельхерготт! — он удивленно воззрился на меня. — Как это связано с кошкодевочками и реставраторами?

— Очень просто связано, — я глянул на небо и увидел хорошо знакомый квадрокоптер опричников, который снова висел над фургоном. — Ментальные паразиты, кошкодевочки-отравительницы, разборки между деятелями искусств… И это не говоря уже о гномах с гранатами и женщинах с двустволками… Что-то мне кажется, зелье регенерации лишним не будет!

— Не будет, — согласился кхазад. — Хорошее вложение. Давай меняться, движение на трассе усиливается, как бы чего не вышло, мин херц.

И мы снова поменялись местами. Я некоторое время следил за дорогой, а потом усталость от всего произошедшего взяла свое. Кресло было мягким, фургон — мерно покачивался, так что я развалился на кресле и задремал.

* * *

С козырька капало: таяли сосульки. Погода по-апрельски дурила, но мы уже выбрались на лавочку, под весеннее солнце. Тусоваться в квартирах никакого терпения не осталось, хотелось гулять, дышать, жить! Послышалось хлюпанье слякоти и шелест автомобильных колес, гудение двигателя. К подъезду подъехал черный лупатый «мерс».

Дверь культовой машины открылась. Сначала появилась нога в остроносой туфле, безбожно ступившая в грязь, потом — невысокий, но поджарый мужчина. Про таких говорят — хлесткий. Джинсы, черная водолазка, черное пальто, цепкий взгляд — все выдавало вы нем человека бывалого, скорее всего — из тех или из этих.