Дурак космического масштаба (СИ) - Бэд Кристиан

— Я его хотя бы довезу?

— Довезёшь, если сердце выдержит.

— Тогда принимайте.

— Ты хорошо меня сейчас слышал?

— Да плевал я!!

У шлюза "Леденящего" меня встречали не только медики, но и вооруженные "сенсорным" бойцы, видимо, парни из охраны регента (форма другая — чёрная с золотом). Какой-то кретин попытался обыскать. Я огрызнулся: просто повернулся к нему и рявкнул, но парень отлетел шагов на пять. Остальные схватились за оружие.

— Тихо, тихо, никто уже никуда не денется! — возвестил из развязки коридоров чей-то звучный, радостный голос. Но я даже не обернулся. Я помогал медикам направлять капсулу с телом Леса. Сообщил, что во второй шлюпке — ещё один пострадавший, но нужна радиационная защита.

Отмечал, конечно, и суету за своей спиной. А суета нарастала.

Руками, однако, никто меня не трогал. И правильно. Сорваться я сейчас мог легко, стоило только оттащить меня от едва живого Леса. Неужели понимает Тауэнгибер, что не стоит будить зверя, пока он спит? Или я чего-то ещё в экзотианцах не просёк?

Прошёл вместе с медиками в операционную.

Домато глянул на меня сердито, но ничего не сказал. И я молчал.

Один из младших медиков обрызгал меня с ног до головы антисептиком. Причём щедро так обрызгал. До меня только потом дошло, что это была и антирадиационная обработка.

Тело Леса переложили в другую капсулу, подключили к системам жизнеобеспечения.

Домато работал с меддиагностом, не глядя на меня. Я же смотрел вроде бы только на его руки, но периферийным зрением отмечал многое. Вот в операционную вошли регент (раньше я видел его только на голо, но не узнать такую физиономию трудно) и Пфайфер с охраной. Вот кто-то из бойцов наставил на меня с безопасного расстояния сканер в поисках оружия. Оружия не засекли. Я и не брал с собой ничего, кроме ножа. В моих руках — и карандаш оружие, тем более в двух шагах хирургические плазменные и лазерные скальпели, инверторы и даже эдигратор — приборчик для резекции суставов, или костей, пораженных "живым волосом". Этакий безобидный пластиковый цилиндр, а кости режет, как пластилин, но через заданное расстояние. Поставь на пять миллиметров и поднеси к запястью — кожу не тронет, сразу разрежет кость. Если сорвать предохранитель и сунуть эдигратор в рот… Можно и к виску приставить, но держать неудобно.

Мы ещё поспорили тогда с Элиером, трудно ли сорвать предохранитель — это он меня просветил на счет сей незамысловатой штуки, я ему показал, что не трудно — корпус-то пластиковый.

Регент стоял на шаг ближе ко мне, чем Пфайфер. Значит, не повезёт сегодня ему.

Домато повернулся, наконец, внимательно оглядел меня и сказал:

— Жить будет, но какой-то активной жизнью — не раньше, чем через три месяца.

Я наклонил голову, благодаря его, и увидел пригнувшегося к самому полу бойца, водившего над моими ботинками сканером.

— Да нет у меня ничего! — бросил я раздраженно.

Какой-то ординарец шагнул ко мне с наручниками, я посмотрел на него пристально, и он замер.

— Да куда он теперь денется, — повторил регент (я узнал голос в коридоре) и сделал шаг вперед, махнув ординарцу, отойди, мол.

Я обернулся и уставился на регента. Цвет его глаз был совершенно непривычным, впрочем, как и цвет кожи, и какой-то миг я просто на него смотрел. Смотрел, не думая про себя, но очень остро понимая, что регент и не подозревает, какой я "подарочек". Делов-то, эпитэ ма хэтэ, прикрыться Пфайфером, рвануть на себя регента, схватить эдигратор и вырвать предохранитель зубами…

Я смотрел на регента с тоской. Он не оставлял мне выхода. Я чувствовал, что он — не Локьё. Я вообще практически не ощущал рядом с ним направленной воли. А, не понимая, что я из себя представляю, регент не станет меня слушать, что бы я не говорил. А Локьё спит. Значит, мне придётся действовать иначе, чем я предполагал, когда летел сюда, и действовать придётся силой. Эх вы, командиры хэдовы, эрцог давно связал бы такого как я единственным, что может меня удержать — собственной волей: доброй или злой — по своему выбору. Или поговорил бы со мной, или сковал, как он это уже проделывал. Нагнали мальчишек с сенсорами, и думаете, что вы меня поймали? Сейчас я активирую доспехи и схвачу за горло регента. Или у вас хватит ума предложить мне хоть что-то ещё? Ну, сделайте уже хоть что-нибудь?!

Но больше затягивать паузу не имело смысла.

— Спасибо доктор, — сказал я, поворачиваясь к Домато. — А второй?

Домато посмотрел на соседний экран, который отражал, видимо, показатели, с которыми имели дело в другом боксе.

— Сложно сказать. Смерть мозга — штука специфическая, возможно будут утеряны какие-то функции, часть памяти, но может — и выкарабкается.

Доктор повернулся ко мне, глянул в глаза. Прищурился. Да, Домато, пожалуй, понимал, с кем имеет дело, и чем я сейчас займусь. Но вмешиваться он не собирался…

Интересно, мог бы?

А ведь это он разложил на расстоянии моей вытянутой руки все эти хитрые медицинские "ножи". Он знал, что мы с Элиером облазили здесь всё…

Регент шагнул вперед, подставляясь уже так, что дальше некуда, идиот, чтоб его дакхи съело. Я чуть отклонил корпус…

Всё остальное практически слилось во времени. Истошно завизжал Пфайфер, обмяк в моих руках регент…

— Хватайте его!

Это Пфайфер.

— Стоять!

Голос Домато обдал таким холодом, что по телу побежали мурашки.

— У него в руках дискрепторный скальпель. Для регента — это мгновенная смерть мозга. Спасти невозможно.

И — тишина. Мертвенная тишина, прерываемая лишь шелестом подошв регента, которого я тащил к дверям операционной.

Там я остановился и сказал ещё раз:

— Спасибо, доктор.

Я знал, что на следующие три месяца — Лес в безопасности. И у них и у нас врачи приносят одну и ту же клятву, где ясно сказано, что они подчиняются не военному командованию, а профессиональному долгу. А через три месяца будет видно.

Я обернулся к Пфайферу:

— Проводи нас, барон. В дверь ты пойдёшь первым.

Зашипели двери, и, морально понукаемый мною, Пфайфер шагнул в набитый бойцами коридор. Дар визга он на время потерял, командовал из-за его спины я.

Самым трудным оказалось отойти от операционной метров на пятьдесят, потому что Пфайфер совершенно остекленел, и я боялся, что он упадёт, что у бойцов не выдержат нервы — а они плохо понимали, что за оружие я держу в руках.

Но до шлюза мы всё-таки дотянули. Там я оттолкнул Пфайфера и выпустил на волю всё, что во мне скопилось — и боль, и раздражение, и злость.

И в шлюпке меня всё ещё трясло. Я ещё ни разу так не срывался. До тошноты, до помутнения рассудка. Перед глазами стояли лопающиеся по ходу главного кабеля переборки, и разлетающиеся люди в синей и чёрной форме. Оставалось только надеяться, что все живы, ведь жив же этот выродок регент? Или..?

Отстрелив шлюпку от "Леденящего", я наскоро примотал регента скотчем к креслу, не разбираясь особо, что с ним. Нет, должен быть живой, я бы почувствовал, что держу в руках труп.

Но я всё-таки отстегнулся, добрался до регента и сунул руку ему за пазуху, чтобы послушать сердце.

Сердце билось. Попробовал привести его в чувство, и мне это удалось: ресницы дрогнули, черная кожа засияла внутренним золотом… Я видел раньше достаточно много и чернокожих, и черно-коричневых, и черных с синя, но вот такого — впервые. Золото оживало под кожей у регента, как у обычного человека проявляется румянец. Планета у нас, что ли, такая есть, или это очередной кошмар генетиков?

— Открой глаза, регент, я вижу, что ты меня слышишь!

— Тебе зачтётся вероломное нападение на особу Дома крови, мерзавец, — скривился регент, явив мне своё желтоглазие. Он морщился, сглатывал, борясь с тошнотой.

— Какое к Хэду нападение, что ты несёшь? Ты же видел, зачем я прилетел на "Леденящий"? Или ты вообще генетически слепой, как модифицированная инкубаторская курица?