Неизведанные гати судьбы (СИ) - Хиневич Александр Юрьевич

— Так ты что, мил человек, вообще не понимаешь куда попал?

— Из того что я успел увидеть пока был в здании, тут что-то вроде полицейского околотка.

— Вот в этом-то твоя главная ошибка, Светозар, — седой старик в первый раз назвал меня по имени. — ГПУ это не полицейский околоток царских времён, как ты подумал, а Государственное политическое управление при НКВД. Тут такие волчары служат, что даже у меня иногда кровь в жилах стынет от их выкрутасов.

— Иван Иваныч, а вы тут уже давно находитесь?

— Позавчера вечером меня сюда определили на постой, за то что ходил там где не следует, и видел то, что не должен был видеть.

— А разве за такое арестовывают?

— Нонче и за меньшие провинности чекисты могут в расход пустить, — ответил старик, и вдруг неожиданно спросил: — Тебя уже водили к кому-нибудь на допрос?

— Да. Меня сразу же, как только передали внутреннему конвою, отвели в кабинет на допрос. Меня начал допрашивать какой-то старший оперуполномоченный Бергман. Он очень нервничал, да и спиртным от него сильно пахло. Сначала он спросил меня: „Что можете сказать относительно предъявленных обвинений?“, но я ему сразу ответил, что „никаких обвинений мне пока никто не предъявлял“. Бергман тогда очень удивился, и с ухмылкой на лице заявил, что за „сопротивление представителям власти при задержании, и умышленное убийство бойца Красной армии Ли Юня“, меня могут расстрелять.

— Эта сволочь и не такое зверство ещё сотворить может. У него руки по локоть в крови, вот и не просыхает гад от спиртного. Не всякий мокрушник имеет за спиной столько загубленных душ, сколько имеет их Бергман. Он же сам не местный чекист, его сюда, как я слышал, для усиления из Новониколаевска прислали. Вот он и развернулся тут на всю катушку. Скажи-ка мне, Светозар, у тебя какие-нибудь знакомые в городе имеются? Ну чтобы их тихонько предупредить о том, что тебя арестовали и в подвалы ГПУ упекли.

— Раньше были, мы вроде как даже дружили и часто общались, а сейчас не знаю что с ними. Я уже больше трёх лет в Барнауле не был. Можно сказать, что последний раз я тут бывал ещё во времена Сибирской республики и Российского государства.

— Понятно. Давненько тебя в городе не было. Ну, а где они живут или работали ты помнишь? Ну хотя бы их имена и фамилии?

— Где они живут, я никогда не знал, да и фамилии их мне тоже неизвестны. Они все раньше работали в аптеке Алтайского округа на Петропавловской, а звали их Яков Ефимович и Семён Маркович. К ним потом приехал ещё один аптекарь из Одессы, по-моему Зиновий Адамович его звали, но мы с ним почти не общались.

— Так, уже что-то конкретное прорисовывается, да и имена мне эти вроде бы как знакомы. Скажи мне, мил человек, ежели твои знакомые получат тайную весточку, от писаря Светозара из промысловой артели, они как отреагируют?

— Не знаю, Иван Иваныч. Они про то где я трудился ничего не знают. А вот ежели им сообщат обо мне, как о Светозаре из поселения анархистов, который к ним в гости с Князем приезжал, то они сразу же поймут о ком идёт речь.

— Погоди-ка, мил человек, ты сейчас сказал про Князя-анархиста, что в Ведьмовской деревне раньше жил?

— Ну-да. Только почему жил? Он и сейчас там живёт. Когда я в город отправился, Князь вновь на охоту ушёл. А Ведьмовской деревней наше таёжное поселение лишь христианские попы, да жители окрестных деревень и поселений называют. Хотя наше поселение изначально называлось Урманное, то есть расположенное в урмане. Скажите, пожалуйста, Иван Иваныч, а вы-то откуда про нашего Князя слышали?

— Помог он нам однажды, когда наши олухи не смогли порученное им дело выполнить.

— Енто когда Калёный не смог после долгих дождей затопленную гать через болота найти, а в группе Рваного Клест ногу подвернул? Вы про тот случай сейчас упомянули?

— А тебе, мил человек, откуда такие подробности известны?! Да ещё и с личностями.

— Князь немного рассказал, когда мы саквояж в аптеку на Петропавловской доставляли.

— Получается, что это вы с Князем тогда наш косяк исправили. Значит должок за нами до сих пор висит. Ну что же, мы свои долги всегда возвращаем. Погодь малость, — старик взял железную кружку со своего топчана, а потом несколько раз постучал ей в стенку каким-то хитрым способом.

Через некоторое время из-за стены послышался ответный стук. Выслушав ответ, старик чему-то улыбнулся и дождавшись тишины, стал долго отстукивать своей кружкой об стену. Когда он закончил, то через некоторое время из-за стены кто-то трижды стукнул.

— Ну вот. Ушла телеграммка твоим знакомцам в аптеку. Осталось только подождать, когда добрые люди на воле всё как следует разузнают и ответ мне сообщат, — в этот момент мой живот очень громко забурчал. Иван Иваныч усмехнулся и сказал: — Кормить сидельцев только вечером будут, так что тебе, мил человек, придётся малость потерпеть.

— Да есть у меня еда, Иван Иваныч, в мешке лежит. Вот только хлебушка ни крошки нету. Да и всухомятку я как-то трапезничать не привык.

— Ну этот вопрос мы сейчас быстро разрешим, — старик встал со своего топчана, поднялся по каменным ступеням к железной двери и постучал в неё два раза.

К моему удивлению, в средине двери, через пару мгновений, открылось небольшое оконце, словно кто-то поджидал под дверью, и хриплый старческий голос тихо произнёс:

— Чего надобно, Иван?

— Гость у меня в хате, Нил Сафроныч. Можно сказать дальний родственник, а вот встретить его как положено не получается, — также тихо ответил ему старик. — Нам бы чаю горячего испить и краюху хлеба преломить, а больше ничего нам и не требуется, — Иван Иваныч достал из кармана какую-то бумажку и сунул её в оконце.

Бумажка тут же исчезла, а старческий хриплый голос так же тихо сказал:

— Сейчас всё организую, Иван, но несколько минут придётся обождать, — оконце в железной двери закрылось.

— А он вас не обманет? — спросил я старика.

— Этот не обманет. Мы с ним старые знакомцы, уже более двадцати пяти лет общаемся. Нил Сафроныч служит тюремным коридорным надзирателем с царских времён. Его многолетний опыт и умения любой власти потребны. Так что все мои просьбы и поручения для него привычны. Он их всегда исполняет, и за это от меня благодарности имеет. Вот увидишь, не пройдёт и пяти минут, как Нил Сафроныч нам всё организует.

Иван Иваныч оказался прав. Через пять минут железная дверь наполовину приоткрылась, и пожилой коридорный надзиратель передал нам со стариком пачку чая, кулёк с колотым сахаром, полкаравая свежего хлеба и парящий чайник с кипятком. После чего дверь тут же закрылась.

Мы разместились на своих топчанах за столом у стены. Я достал из мешка кружку и чашку, потом выложил на стол небольшой туесок с солью, несколько головок лука и чеснока, а также початый копчёный окорок, от которого китаец отрезал кусок.

— Богатый стол у нас нонче получается, — усмехнулся Иван Иваныч, и принялся заваривать чай в кружках. — И чайник знатный Нил Сафроныч принёс.

— А чем он знатен-то?

— Тем что кипяток в нём почти два часа не остывает. У него стенки особые. В нём самом воду не кипятят, в нём кипяток только разносят. Такие раньше только в дорогих ресторанах имелись.

Я лишь улыбнулся на то, что мне поведал старик про чайник. После чего, достав из сапога охотничий нож, я начал быстро срезать с окорока ломтики и складывать их в чашку. Затем нарезал хлеб ломтями и почистил пару луковиц.

Заметив в моих руках охотничий нож, Иван Иваныч застыл как статуя в сидячем положении. Даже рот открыл от удивления. Вскоре он пришёл в себя, и хрипло спросил:

— Светозар, это каким Макаром ты умудрился серьёзное перо в хату пронести?! Тебя что… архаровцы на входе не шмонали?!

— Извините меня, Иван Иваныч, но я ничего не понял из того что вы спросили.

— Хорошо, постараюсь говорить на понятном для тебя языке. Я спросил, как ты исхитрился охотничий нож в камеру пронести? Тебя разве местные конвойные не обыскивали?

— Меня вообще никто не обыскивал. Красноармейцы на почтовом тракте только посмотрели что в моём мешке лежит. Они привели меня в Барнаул, и уже в здании передали с рук на руки старшему оперуполномоченному Бергману. Он приказал местным конвойным развязать мне руки и доставить для допроса в его кабинет. Там меня тоже никто не стал обыскивать, да и допроса как такового не получилось, — сказал я, убирая свой нож в сапог. После чего стал накладывать ломтики окорока поверх ломтей хлеба.