Пересечение вселенных. Трилогия (СИ) - Порохова Зинаида

— Что ты такое говоришь, Тинджол? А дацан? Тебе не жаль, что его не станет?

— Не станет? Смотри…

Юрий, впав в транс, увидел, как спустя пару недель монахи начали возвращаться в монастырь. Они привели его в порядок, и восстановив моленья. Затем вернулся и настоятель Цэрин. Послушников добавилось и дацан вновь ожил и всё стало, как прежде. И даже как будто лучше — благостнее и многолюднее. Снова крутились молитвенные колёса, звонко звучали барабаны Нга, сипло гудели трубы гьялинг и ра-данг. Отмечая все фазы Луны, дацан проводил положенные служения. Молитвенное делание восстановилось и продолжилось.

— Наш монастырь никогда не прекратит своё существование, — сказал Тинджол. — Он будет крутить молитвенные колёса, пока существует этот мир.

— А ты? Где будешь ты после ужасной смерти от вражеской жестокости?

— Ты ещё не понял? — удивился Тинджол. — Смерти нет. Врагов тоже нет. Есть Путь и он так сложился. А я, умерев, как герой, просто быстрее пришёл бы в ту Обитель Света, где ты видел себя и Цэрина. И это было бы очень хорошо, — улыбнулся он. — Мы снова были бы вместе. А пока я туда попасть не могу. Не готов. Тело у меня ещё слабо. Оно не как у Цэрина — не выдерживает той силы, что присутствует в… — назвал он ускользающее от Юрия имя монастыря, которое снова не запомнилось Юрию. — А моя Душа уже давно не принадлежит этому миру. Ничто не удерживает меня здесь… Раньше не удерживало… — вздохнул он. — Пока не проснулась в моём сердце безграничная любовь к тебе, мой Духовный сын. И я счастлив, что узнал это чувство. Моя смерть, ради твоего спасения и защиты Места Света, могла бы резко изменить мою судьбу. И ускорить мой Путь к Свету. Я мог бы даже совсем избавиться от цепи перерождений в сансаре. Пойми — когда ты вступаешь во взаимодействие с миром иллюзий, он, в ответ, вступает во взаимодействие с тобой. Это обоюдный процесс. Обоюдоострый. Но, уйдя из мира жертвенно, я мог бы легко выйти из колеса сансары.

— Легко? — удивился Юрий. — Это называется — легко? А что мешает тебе выйти из него сейчас — в посте и молитве?

— Моя отеческая любовь к тебе, сын мой. Приняв ради тебя смерть, я бы исчерпал её до дна. Наши привязанности потому и называются — привязанности, что цепко держат нас в этом мире. Пока мы держим кого-то в уме или сердце, он держит нас. Как через любовь, так и через ненависть мы застреваем в мире иллюзий. И любовь удерживает даже сильнее. Потому что чувство ненависти или мести можно заменить в сердце на прощение или на любовь. А любовь заменить нечем. Она вечна и неизменна.

— Да, это так. Один писатель — Сент-Экзюпери — очень точно сказал: "Мы в ответе за тех, кого приручили". Хотя он и не был монахом. Прости, Тинджол, что принудил тебя к тому, чтобы ты приручил меня.

— Но я сам выбрал это, сам вступил на этот Путь. И благодарен судьбе за возможность познать мир с этой стороны.

— Я тоже, Тинджол, ступил на него. И подарил свою привязанность тебе и другим существам. И я не могу уйти к Свету, не исчерпав свою любовь до дна. Не защитив мир хотя бы от себя. И я не могу причинить зло дацану, приютившему меня, давшему мне кров и любовь.

— Что ж. Это твой Путь, — задумчиво кивнул Тинджол. — Ты его выбрал. Не унывай потом, что он труден. Ты мог бы распоряжаться только собой, а хочешь отвечать за многих… Нося добровольно чужое бремя, не жалуйся на его тяжесть.

— Я знаю, — опустил голову Юрий. — Я ухожу, Тинджол. Они уже близко. И спасибо тебе за всё.

Тинджол обнял юношу и сказал:

— Возвращайся. Я буду ждать.

Юрий быстро снял с себя кашаи, переоделся в свою прежнюю одежду, сложил монашескую одежду на топчан, поклонился и вышел.

Во дворике, у источника, его уже ждал настоятель Цэрин.

— Ты сделал свой выбор, — кивнул он и сделал благословляющее движение руками. — Иди!

***

Юрий сидел в раскалённом мареве на камне у дороги и грыз сухую лепёшку. Жара стояла несусветная — камни отдавали своё тепло, соединяя с жаром светила.

Хотя Солнце уже клонилось к закату, но горный мир всё равно продолжал плавиться в его лучах. Далеко внизу раскинулась долина, пересекаемая речкой, вдоль которой, повторяя её изгибы, петляла каменистая тропа, выбитая ногами паломников за многие тысячи лет. И хотя Юрий спускался вниз по узкой горной тропе уже несколько часов, высоко на горе всё ещё были видны яркие крыши дацана. А дорога, петляющая по уступам и ведущая к монастырю, будто манила его вернуться туда. Даже отсюда, казалось, были слышны отдалённые звуки музыкальных инструментов и голоса монахов, молящихся о мире. И, в том числе — о нём, одиноком путнике, бредущем вниз, в неизвестность.

Хотя, нет. Кое-что уже ему было известно.

Внизу, выйдя из-за скалы, какие-то люди приближались к нему. Юрию уже были видны лица тех, кто шёл сюда за ним, преодолев несколько труднейших перевалов. Многолюдный караван, сопровождаемый паломниками в монашеском кашаи, включал около десятка навьюченных мулов и ослов. Юрий поднялся и пошёл вниз, к ним навстречу.

Через пару часов они встретились. Десятка два-три людей азиатской внешности, почти не отличимых от местных жителей. И ещё два европейца — старик и молодой светловолосый мужчина.

Тибет всегда населяли только коренные тибетцы, называющие себя — бод. Так сложилось географически и по воле богов — эта высокогорная страна тысячи лет была изолирована от остального мира естественной преградой — суровыми природными условиями и практически непроходимыми горами. Но в последние годы, со времени оккупации Тибета Китаем в середине двадцатого века, здесь стали селиться и другие приграничные народности — башкиры, монголы, пакистанцы, непальцы, индусы. Это уже был не прежний Тибет. Проложенные китайцами через горы дороги и наводнившая его техника сделали Тибет более доступным. Но монастыри по-прежнему стремились к уединению. Они ютились на отвесных горных уступах и на больших высотах, куда можно было добраться лишь пешком и с немалым риском для жизни. Даже безотказные яки, мулы и ослы не всегда могли одолеть столь трудную и опасную дорогу.

Хотя, что за нации входили в этот караван, Юрия не особо интересовало — это были люди Конторы и этим всё сказано. Он понимал, что основными противниками были эти двое. Один — крепкий старик с добродушным лицом, похожий на доброго дедушку — был одет в обычную одежду туриста: панаму, шорты и рубаху цвета хаки. "Ага — Алексей Матвеевич, — догадался Юрий. — Помнится, этот персонаж очень сильно попортил кровь Александру Петровичу Елисееву и его семье. И я уже знаю, как он поступил бы с моими друзьями и дацаном, если б туда добрался. Что ему от меня надо? Тот блондинчик сером кашаи — просто его подручный". Юрий ещё раз подивился, как нелепо выглядели монашеские кашаи и тибетские халаты — чуба, на этих тренированных телах ряженных солдат. А уж глаза у этих молодчиков… как дуло взведённого пистолета. "Им бы камуфляжа больше шла, — усмехнулся Юрий, сев у дороги на траву и поджидая их. — И для чего они чётки нацепили? Жертвы, что ли, подсчитывать?" — посмеивался он. Хотя чувствовал себя загнанной дичью, окружённой толпой охотников, здесь, на краешке скалы. Он понимал, что телепортировать их бессмысленно — другие придут. Самому телепортироваться — дацан разнесут. Поэтому просто сидел и ждал.

Юрий заметил, как, увидев его, все эти люди напряглись и подтянулись. И тут же перестроились. Алексей Матвеевич с блондином, которые шли в средине цепочки, вышли вперёд, а азиаты, остановившись и оставив позади животных, сгруппировались позади них, ожидая команды. И всё это с чётками в руках, но вторую руку каждый, как бы случайно, держал за пазухой. В складках кашаи явно было оружие. "Интересно, они для наганов карманы там нашили? — усмехнулся про себя Юрий. — обычно монахи за пазухой, в складке, называемой — амбаг, прячут умные книги".

— О, какое чудное явление! — нежно пропел Алексей Матвеевич. — Вы ангел этой местности? Или, скорее — мираж. А? Ведь встретить здесь одиноко бродящего европейского мальчика — такая ж редкость, как увидеть в горах мираж. Откуда вы тут? Зачем?