Ренегат космического флота (СИ) - Борчанинов Геннадий

Два естественных спутника, несметное число искусственных, среди которых отдельно стояла орбитальная станция, служившая одновременно транспортным хабом и последним рубежом обороны.

И здесь же базировалась целая эскадра нашего космического флота, тяжёлый крейсер «Эгида» и пара корветов у него на подхвате. Не слишком грозная сила против какой-нибудь эскадры вторжения, но вполне достаточная, чтобы установить мир и порядок здесь и во всех окрестных системах. Всё-таки это внутреннее пространство Империи, далёкое от любых границ, и, кроме разного рода пиратов, тут никаких угроз быть не могло, а для пиратов эти силы даже избыточны. Однако Новый Форос заслуживал того, чтобы быть хорошо защищённым. Ещё и на поверхности базировались армейские части, и на орбитальной станции имелись артиллерийские батареи. Империя высоко ценила этот мир.

Мы вынырнули из гиперпространства, ничуть не скрывая собственного появления, режим тишины уже не имел смысла. Наоборот, если мы хотим чего-то здесь добиться, то должны действовать открыто, с высоко поднятой головой, чтобы местные пошли за нами добровольно. А не красться через темноту космоса с пушками наготове.

Здесь, в Новом Форосе, я рассчитывал только на силу дипломатии, на то, что нам удастся поднять здешние гарнизоны против регентского совета, незаконно удерживающего власть. А помочь в этом должны были три вещи. Моя репутация среди военных и флотских, принцесса Елизавета на борту «Гремящего» и обширные связи адмирала Ушакова.

Да и регентский совет своими действиями сам толкал провинциальных графов в оппозицию. Император-то знал, что он лишь первый среди равных, что он не хозяин и не диктатор, что он выступает скорее арбитром с правом единоличного решения во внутренней и внешней политике, и не усердствовал с вмешательством в дела провинций. Регентский совет же, наоборот, начал жадно высасывать все ресурсы в метрополию, причём даже не для блага Империи, а для того, чтобы набить собственные карманы.

Графы и губернаторы же пока терпели, хотя скорее выжидали. Пока кто-нибудь не поднимется первым против обнаглевших регентов, правивших от имени Его Императорского Величества Виктора. Самого императора народу так и не показывали. В одном из новостных выпусков продемонстрировали стерильную больничную палату, в которой якобы находился император, и даже мельком показали забинтованного, словно древняя мумия, человека на больничной койке, подключенного к аппаратам искусственного жизнеобеспечения. Но лица этого человека никто не видел, так что это мог быть кто угодно.

Зато указы и распоряжения выходили со сверхсветовой скоростью. Резались бюджеты, выделялись новые, перераспределялись средства, сворачивались старые проекты, повышались налоги, цены, пошлины и так далее. Из объективно полезного среди всего этого вороха документов прошло только повышение денежного довольствия для армии и флота, но я прекрасно понимал, что это всего лишь подачка, чтобы они не вздумали бунтовать. Фактически взятка.

Я следил за всем этим через новостные паблики, в те редкие минуты, когда на эсминце появлялась связь, да и подполковник Игнатов начал ежедневно предоставлять мне аналитическую записку, кратко рассказывающую о происходящем в Империи.

По прибытию в Новый Форос мы остановились на краю системы, и я снова вызвал адмирала Ушакова. Нужно было его мнение по поводу здешней эскадры.

Ушаков по-прежнему оставался на поверхности Новой Москвы, и я всякий раз опасался, что к нему придут, но покидать столицу наотрез отказывался, мотивируя это тем, что в скитаниях он принесёт гораздо меньше пользы, а его бегство может быть неправильно понято общественностью.

Однако и в этот раз он ответил почти сразу же, словно бы ждал вызова. Старик на пенсии откровенно скучал.

— Командор! — поприветствовал он меня. — Как вы там?

— Добрались до места, господин адмирал, — доложил я.

— Ну наконец-то, — проворчал Ушаков. — И как обстановка там?

— «Эгида» здесь. И два корвета, «Новик» и «Посадник», — сказал я.

Адмирал причмокнул губами.

— Понял… Контр-адмирал Платонов эскадрой командует, — тут же рассказал старик. — Ну… Толковый мужик, но упрямый, как баран. Так, кто там ещё… На «Эгиде» каперанг Давыдов, скользкий малый, я бы ему не доверился. На «Новике» капитан-лейтенант Глазовский, ничего о нём сказать не могу, ничем не примечательный офицер. «Посадник»… «Посадника» не помню.

И на том спасибо, без этой кратенькой справки мне было бы гораздо сложнее. Так я хотя бы знаю, чего тут ожидать.

— А вот граф Белогорский — человек хороший, — добавил адмирал. — Себе на уме, конечно, выгоды своей не упустит, но сердце у него доброе.

До его сердца мне не было никакого дела. Пусть лучше он будет злым невыносимым ублюдком, но перейдёт на нашу сторону. Всё остальное неважно.

— Спасибо, господин адмирал, — сказал я.

— Пустое, Алёша, — проскрипел Ушаков. — Платонову, если что, напомни про Цемер-7, должок у него передо мной.

— Цемер-7, понял, — сказал я. — Спасибо.

— Если что, на связи, — сказал он и отключился.

«Гремящий» на половине тяги пошёл в сторону планеты. Я находился на мостике вместе со старшим помощником, наблюдая за тем, как крохотный голубой шарик медленно увеличивается в размерах.

— Запрос от «Эгиды», — доложил дежурный связист.

— Соединяйте, — разрешил я.

В груди ворочался неприятный червячок сомнения, веры в то, что у нас всё получится, резко поубавилось, когда я увидел здесь эскадру из тяжёлого крейсера и двух корветов. А ведь тут ещё и орбитальная батарея, и планетарная оборона. Не то чтоб я собирался с ними воевать, но у нас даже убежать не получится, если мы подойдём непосредственно к планете. «Эгида» превосходила нас огневой мощью, корветы превосходили скоростью. Если вдруг что-то пойдёт не так, шансов у нас просто нет.

— Кхм… Капитан-лейтенант Щербинка, вахтенный офицер, тяжёлый крейсер «Эгида»… — произнёс неизвестный собеседник. — «Гремящий», займите место на орбите планеты, параметры орбиты высылаю…

— Командор Мясников, — представился я. — Это просьба или приказ, капитан?

— Пр… Просьба, — неуверенно сказал Щербинка.

— А ну, дай его сюда, — послышался другой голос и какой-то шум на фоне. — Говорит Платонов. Командор, делай, что сказано. Встретимся лично и поговорим, понял?

— Боюсь, господин адмирал, это невозможно, так как противоречит другому приказу, который вы не в силах отменить, — извиняющимся тоном произнёс я.

— И чьим же приказам ты подчиняешься? — фыркнул он.

— Его Императорского Величества, — произнёс я.

— Как раз об этом нам и надо поговорить, — сказал он.

— Поговорить мы можем, но не на «Эгиде», — сказал я. — Буду рад видеть вас на борту «Гремящего», господин адмирал.

На всякий случай эсминец замер на половине пути к планете, подальше от зоны действия пушек и лазеров. Чтобы у нас оставалась возможность быстро отсюда свалить в случае необходимости.

— Чёрт возьми, командор! Ты пытаешься ставить мне условия? — прорычал Платонов.

— Никак нет, господин адмирал, — спокойно ответил я. — Ещё вариант — мы можем поговорить на челноке. На двух состыкованных челноках, нашем и вашем.

Повисла секундная тишина. Я прямо-таки чувствовал, как колеблется контр-адмирал.

— Годится, — наконец сказал он. — Нам есть, что обсудить, командор.

— Я отправлю координаты, — сказал я.

На том и порешили.

Я приказал подготовить челнок и попросил вахтенного держать указанную часть космоса на прицеле, просто на всякий случай. Принцессу, разумеется, брать с собой не стал, хотя это могло бы помочь в переговорах. Контр-адмиралу я доверять не спешил. Пусть даже Ушаков охарактеризовал его как толкового офицера, я не знаю, на чьей он стороне. Он может быть превосходным командиром, но твёрдо стоять за регентский совет. И наоборот.

С собой я взял только адъютанта.

Челнок отстыковался почти одновременно с челноком «Эгиды» и полетел ему навстречу, пилоты держали прямую связь друг с другом. Всё-таки состыковать два сравнительно малых объекта в космосе — задачка не из простых.