На Краю (СИ) - Ломакина Ирина

Я бросился вперед, уже ничего не понимая и не прикидывая. Все случилось одновременно. Выглянув из-за стойки, полицейский прицелился в Филиппа. Я прыгнул, пытаясь то ли сбить Бовва с ног, то ли прикрыть собой. Прыжка не получилось — Анна, которая, благоразумно упавшая вместе со всеми, подкатилась мне под ноги и повалила на пол. Офицер выстрелил, и Бовва упал, неловко взмахнув руками и выронив пистолет. Я видел, что он мертв, и все-таки порывался подползти, посмотреть, что можно сделать для него, а может, кто знает, подобрать «Кольт» и продолжить его войну. Я словно разум потерял.

Но Анна с неожиданной для девушки силой прижала меня к полу и прошептала сквозь зубы:

— Лежи, дурак, не шевелись. Всё. Всё уже кончилось.

Она была права — все было кончено. Я не справился. Не спрятал. Не уберег. И даже себя не сумел спасти.

Полицейские с оружием в руках вылезали из-за стойки и осторожно приближались, а я лежал лицом вниз на грязном полу и, кажется, плакал.

Часть 2.

1.

В камере полицейского участка при космопорте было полутемно и очень неуютно. Для такого важного преступника, как я, местная полиция постаралась выделить самые надежные «апартаменты». Мне снова повезло: в камере я был один. Должно быть, меня специально изолировали от всех, но мне эта паранойя была только на руку. Я не хотел никого видеть.

С Анной нас разлучили практически сразу же. Но пока мы лежали на полу, она торопливо шепнула мне на ухо:

— Запомни: мы присоединились к тебе на Океане и силой заставили вести корабль к Онтарио. Помнишь, ты говорил? Мы знали, что ты уже проверен.

— Как именно — силой? — уточнил я.

— Подстерегли возле корабля, втолкнули внутрь и отняли «Кольт» — быстро выдала Анна, будто давно продумала этот вариант.

— Но как вы туда попали? — успел спросить я.

— Ты не в курсе, а я найду, что ответить, — туманно пообещала Анна, и тут к нам подбежали полицейские. Она проходила в сводках как похищенная девушка, поэтому ее заботливо подняли с пола и куда-то повели в окружении охраны, а мне досталось несколько жестких пинков под ребра и тугие наручники. Никто и не собирался вникать, жертва я или сообщник. Как потом выяснилось, мой рывок к Бовве приняли за попытку схватить девушку.

Пока меня не увели, я несколько раз громко повторил, что я ни при чем, что преступники вырубили меня и сбежали с корабля, украв оружие и универсальный ключ. Я видел, как нас снимают на экраны из толпы, и хотел заручиться независимыми свидетельствами. Эти ролики через пять минут будут в сети, и уже никто не скажет, что я придумал эти показания в камере.

Но допрашивать меня не стали. Напрасно прождав несколько часов, я понял, что местные предпочли оставить выяснение всех обстоятельств союзной полиции. Всё, что мне оставалось, это лежать на нарах, глядя в потолок, и ждать прибытия крейсера.

Я покрутил в голове разные версии своего рассказа, и пришел к выводу, что идея Анны — самая разумная. Но мне все равно не верилось, что я выйду сухим из воды, ведь подтвердить мои показания с помощью «присяги» не получится, а на слово — ну кто мне поверит? Даже если Анна подтвердит. И кстати, она-то как собирается обмануть «присягу»? Неужели тоже… непереносимость? И вряд ли врожденная. Я усмехнулся, вспомнив улыбку с ямочками, светлую челку и ее манеру вгонять меня в краску неожиданными гримасами и подмигиваниями. Девчонка умела сбить с толку, но следователей союзной полиции подобными ужимками вряд ли смутишь.

За дверью послышался какой-то шум. Я сел. Прошло лишь несколько часов с нашего задержания (что-что, а время в замкнутом пространстве я всегда чувствовал хорошо), крейсер не мог прибыть сюда так быстро. Все-таки допрос? Или меня решили покормить?

Заскрежетал замок. В камеру шагнул полицейский и уставился на меня злыми, мутными глазами. Он был пьян. Видимо, парни поминали погибшего товарища, и в процессе захотели почесать кулаки об одного из виновников его гибели, раз уж второй ушел от наказания — умер. На лице вошедшего рядового боролись страх нарваться на выговор (большее ему вряд ли грозило) и желание выместить на ком-нибудь свою боль и гнев. Второе перевесило.

— На выход! — рявкнул он.

Я не двинулся с места, наоборот, вжался в стену и отрицательно качнул головой.

— Я сказал — на выход! — Парень схватил меня за плечо, но у нас была не такая уж большая разница в весе. Он понял, что не справится, и стал действовать по-другому: размахнулся для удара. Я метнулся в сторону и упал на нары, перекатился на живот, спрятал руки под себя. Рядовой выругался, сообразив, что один со мной не справится, и ненадолго отступил. Через минуту он вернулся с подмогой. В несколько рук меня стащили с нар, поставили на ноги и вытолкнули в коридор. Дверь в камеру захлопнулась.

Приемами рукопашного боя я владел плохо, но все же владел — чему только не научишься за десять лет на Краю Галактики. Впрочем, использовать их не было никакого смысла. Их трое, они вооружены, а бежать мне некуда. Сопротивляться означает лишь раззадорить и без того злых мужиков. Я это понимал, но смириться просто так не мог.

Я резко вывернулся из державших меня рук и метнулся назад, вглубь коридора, но не успел сделать и пары шагов. Меня ловко сбили с ног и навалились сверху, локти больно заломили за спину.

— Да что с вами?! — выкрикнул я. — Что я вам сделал?

— Он еще спрашивает! — выкрикнул кто-то из троих. — А Толика Никитина кто убил?

— Не я! Это был не я! — довольно трудно было возражать, уткнувшись лицом в пол, но я старался изо всех сил.

— Мы пробили по базе. «Кольт» зарегистрирован на тебя! — сообщил второй.

— И что? Стрелял-то не я.

— Но ты отдал ему оружие!

— Вовсе нет! Он сам его забрал.

— Рассказывай! — вступил первый полицейский, тот, что приходил ко мне в камеру.

— И расскажу. Но вы же не спрашиваете!

— А нам и не положено, — опять второй, видимо, самый умный. — Спрашивать тебя начальство будет. А мы просто объясним кое-что!

На шум пришел сержант — ребята явно развлекались с разрешения старшего смены.

— Ну, что вы там возитесь? Справиться не можете? — с издевкой поинтересовался он.

— Сопротивляется, гад! — третий из компании, видимо, самый недалекий (именно он обвинял меня в смерти Толика), засопел и попытался попасть мне ботинком по лицу. Я отвернул голову, и удар получился скользящим. — У-у, сука!

Второй охранник наступил мне коленом на спину и попытался зафиксировать руки, чтобы надеть браслеты. Я сопротивлялся, лихорадочно пытаясь придумать, чем бы их пронять. Ничего в голову не приходило. Сержант, с минуту полюбовавшись на эту картину, ушел.

Наконец им удалось сковать мне руки за спиной.

— Не туго? А ну пошел!

Меня поставили на ноги. Я стремительно бледнел, но пока держался. Даже попытался обмякнуть и снова сесть на пол.

— Вот сволочь! — искренне удивился первый. Он явно был главным заводилой. — А ну держите его!

Двое остальных подхватили меня под локти, и он сильно ударил меня кулаком в лицо. Увернуться не удалось. Меня швырнуло к стене, из носа хлынула кровь.

— Ну вы и козлы! — вырвалось у меня. — Герои, мать вашу! Против мужика с «Кольтом» за спину этого вашего Толика спрятались! Зато теперь смелые!

— Заткнись! — прошипел первый и опять замахнулся.

— Ну, правильно, давайте! — я слизнул кровь с верхней губы. — С безоружным и связанным воевать не страшно. Ваш Толик бы не одобрил, наверное, но его уже нет, так что вперед!

Судя по реакции, я нечаянно попал в десятку. Должно быть, погибший Толик слыл здесь идеалистом и моралистом, и уж точно не одобрял избиение связанных задержанных. Как раз такие обычно вызывают огонь на себя, чтобы прикрыть гражданских. Его наверняка не очень-то любили, но после смерти внезапно ощутили чувство вины, а пока пили за упокой, возвели его в ранг святого. И теперь очень ясно представили, как святой смотрит на них с укоризной и качает головой: «Ну что же вы, ребята, опять за свое?» Тот, что ударил меня, сплюнул на пол и, ругаясь сквозь зубы, пошел прочь.