Ознакомительная версия. Доступно 48 страниц из 238
Я посмотрел на Зебру. Она посмотрела на меня. Мы оба не произнесли ни слова.
В машине, где мы расположились под бдительным присмотром тяжеловесов, было не продохнуть от неприкрытой роскоши и запаха новой кожаной отделки. В задней части салона находился изолированный отсек с шестью сиденьями и столиком, заваленным грудой безделушек. Откуда-то лилась нежная музыка, по потолку изящно вились неоновые узоры. Воронофф и один из тяжеловесов уселись напротив нас, стволы наготове. Квирренбах с другим охранником прошли в передний отсек, за перегородку, превратившись в неясные тени.
Фуникулер плавно взлетел, чуть слышно пощелкивая рычагами, словно над ним с бешеным проворством орудовала спицами невидимая вязальщица.
— Что он имел в виду, когда говорил о космосе? — спросил я.
— Есть такое местечко под названием «Убежище». Карусель на высокой орбите, — ответил Воронофф. — А какая вам, собственно, разница? Рассчитываете на прогулку?
Кто-то в этом городе уже говорил мне про Убежище. Но в связи с чем?
— И что будет, когда мы туда прибудем?
— Об этом известно только господину Рейвичу. Вы тоже об этом узнаете. Можете называть это переговорами. Только не говорите, что у вас пять тузов в рукаве, Мирабель. Насколько я знаю, вас выпотрошили подчистую.
— Ну, парочка джокеров у меня еще осталась.
Боюсь, это прозвучало столь же убедительно, как у пьянчужки, который похваляется своими сексуальными подвигами.
Я глядел в боковые окна, за которыми таяла полупрозрачная друза Эшер-Хайтс… и вдруг обнаружил, что другой фуникулер — не тот, что принадлежал Зебре — следует за нами на почтительном расстоянии, выбрасывая до отказа рычаги.
— И что теперь? — осведомился я, игнорируя ближайшего ко мне тяжеловеса. — Ваша игра закончена, Воронофф. Вам придется поискать себе новое развлечение.
— При чем тут развлечения, идиот? Все дело в боли.
Он наклонился ко мне, навалившись своим могучим торсом на стол. Он походил на Рейвича, но и жесты, и пластика, и манера речи разительно отличались. Ни малейшего намека на акцент Окраины Неба и аристократические манеры Рейвича.
— Все дело в боли, — повторил он. — Когда получаешь удовольствие, боль уходит. Понятно?
— Не совсем, но продолжайте.
— Вы скажете, что не видите между скукой и болью ничего общего. Это потому, что вы подвержены ей лишь иногда — можно сказать, принимаете ее малыми дозами. Вам не знаком ее истинный вкус. Разница между вашей и моей скукой — все равно что разница между тем, как сунуть руку в снег или в чан с жидким азотом.
— Скука — это не стимул, Воронофф.
— Я в этом не уверен. Во всяком случае, есть некая зона человеческого мозга, которая отвечает за ощущение, которое мы называем скукой. Вы не можете с этим спорить. По логике, эту зону должен активировать некий внешний стимул — как зрительную или слуховую зону… — он поднял руку. — Я предвижу ваше возражение. Видите ли, способность к предвидению — один из моих талантов. Можно сказать, это один из симптомов моего состояния. Я — нейронная сеть, настолько хорошо приспособленная к его восприятию, что оно даже не развилось с годами. Ладно, вернемся к нашей проблеме. Несомненно, вы собирались сказать, что скука — реакция не на стимул, а на отсутствие стимулов. Скажу вам так: отсутствие стимулов — тоже стимул. Вы слышите тишину между нотами, а я — музыку. Вы видите черный узор на белом, я вижу белый на черном. Более того, я фактически вижу оба узора сразу. — Он снова усмехнулся, точно маньяк, который много лет просидел в темнице, закованный в цепи, и теперь ведет философскую беседу с собственной тенью. — Я вижу все. Да иначе и невозможно, когда достигаешь моей — как бы это сказать? — глубины опыта.
— Вы законченный псих, верно?
— Я был таким, — подтвердил Воронофф, явно не оскорбившись. — Я прошел через безумие и вышел из него по ту сторону. Теперь сумасшествие утомило бы меня не меньше, чем здравый рассудок.
Разумеется, он не сумасшедший — по крайней мере, не буйнопомешанный. Иначе он не представлял бы интереса для Рейвича в качестве приманки. Воронофф обязан сохранять определенную связь с реальностью. Почти уверен: я никогда не пребывал в подобном состояния ума — хотя был по горло сыт скукой. Но отказывать ему в абсолютном самоконтроле — значит подвергать себя смертельной опасности.
— Вы могли бы положить этому конец, — вежливо посоветовал я. — Организовать самоубийство в вашем городе — легче легкого.
— Такие, как он, этим и занимаются, — вмешалась Зебра. — Нет, они не называют это самоубийством. Просто они вдруг начинают проявлять нездоровую тягу к приключениям, в которых крайне сложно уцелеть — например, прыгают в газовый гигант или сводят знакомство с саванщиками.
— Почему бы и нет, Воронофф? — теперь мой черед улыбаться. — Нет, погодите. Вам это почти удалось, правда? Вы стали Рейвичем. Ведь вы надеялись, что я вас убью? Почти достойный способ избавиться от боли. Старый мудрый бессмертный сражен пулями чужака-головореза, приняв облик беглеца, которому грозит опасность…
— Пулями, которых не было? Я отдал бы жизнь за то, чтобы увидеть подобный трюк, Мирабель.
— Очко в вашу пользу.
— За исключением того, что вам это понравилось, — заметила Зебра.
Воронофф посмотрел на нее с плохо скрываемой злобой.
— Понравилось что, Тарин?
— Играть роль добычи. Ведь это действительно облегчало вам боль?
— А вам хорошо знакома боль?
— Нет, — сказал я. — Скажите честно, Воронофф, разве она не права? Впервые за многие годы вы вспомнили о том, что такое настоящая жизнь. И начали нелепо рисковать, стремясь удержать остроту ощущений. До сих пор вас ничто не удовлетворяло, верно? Даже прыжки в бездну. Слишком слабые ощущения.
Воронофф глядел на нас. И глаза у него горели.
— А на вас когда-нибудь охотились? Вы хоть представляете себе, что это такое?
— К несчастью, мне довелось испытать это удовольствие, — признался я. — И совсем недавно.
— Я говорю не о вашей игре в охоту, — процедил Воронофф с безграничным презрением. — Подонки охотятся на подонков — к присутствующим это, разумеется, не относится. Устраивая на вас охоту, Мирабель, они настолько перестраховались, что с равным успехом могли бы завязать вам глаза и влепить пулю в голову прежде, чем вы сделаете два шага.
