Евангелие от Крэга - Ларионова Ольга Николаевна

— Дай сюда, согнешь ведь! — крикнула мона Сэниа, выхватывая у него офит. — Ну до чего же вы, мужчины, бываете бестолковыми…

И помчалась к сервам, копошившимся у южной стены возле кухонного навеса. Юрг только хмыкнул ей вслед — его чуткость не всегда оказывалась на должной высоте, по сейчас он понимал, что сопричастность высшему акту человеческой жизни делала его жену, как он однажды выразился — а она, выходит, запомнила — «старшей сестрой по развитию». Чтобы не мешать сервам, семенящей рысью устремившимся к их крошечному звезднокорабликовому замку, он убрался подальше — в прохладную тень привратной каморки, где босой полуголый Харр развлекал Юхани, водя угольным пальцем по затейливым узорам гобелена, брошенного на пол. Юный принц уже успел осчастливить джанибастову рухлядь двумя мокрыми пятнами, о чем Юрг нисколько не пожалел, ибо вытканная на гобелене картина отнюдь не предназначалась для детей младшего школьного возраста: она изображала жавра, совращающего отроковицу.

— А вот цветочек аленький, — сюсюкал Харр по-Харрада, как видно, тоже выбитый из привычной колеи, — а вот куколка голенькая… А вот чудище то ли осьмирукое, то ли…

— Это жавр, между прочим, — поспешил перебить его заботливый отец. — Ты, когда шел по болоту, имел все шансы познакомиться с ним на такой же короткой дистанции.

Харр так и подскочил:

— У, строфион твою мать, да ежели бы я знал, ни за что не сунулся…

— Выбирай выражения при детях, — строго заметил Юрг, — а то вылетишь вон туда!

Он указал большим пальцем на полупрозрачную заднюю стенку, за которой маячили силуэты дружинников, маявшихся в традиционном мужском ожидании. Теперь, после загадочной для них гибели товарища, каждый чувствовал себя в какой-то степени опекуном еще не родившегося малыша.

Харр пожал плечами и босой ногой подгреб поближе разноцветные земные погремушки, заброшенные на их корабль еще на Барсучьем.

— И откуда это в тебе, — флегматично обронил он, — ты ж вроде и не князь…

— Вот закончится вся эта катавасия, — пообещал командор, которого сейчас, когда он чувствовал себя не в своей тарелке, отнюдь не тянуло препираться с тихрианином, — и я тебе покажу, кто я таков. Кстати, за мной обещанный меч, не забыл?

— А я уж думал — замотаешь… — у Харра была какая-то врожденная антипатия к субординации.

Оба замолкли, прислушиваясь. Ничего не доносилось, кроме механического топотка сервов.

— Однако небывало тихо, — заметил Харр. — Не окочурилась бы девица. Говорил я тебе — надо было мне браться задело, сам двоих сыновей принимал, да и у чужих случалось, мало ли передряг на дорогах. Через колено перекинуть — враз опростается…

Юрг еще раз восхитился синонимической емкости транслейтора.

— А ежели дело замаринуется…

— Заткнись, и как там далее про строфиона, — сказал командор.

— Ни фига себе ордонанс, — с уважением проговорил по-Харрада и замолк.

И вовремя: из растворенного настежь шатра явственно донесся слабый, но постепенно набирающий силу плач новорожденного.

— Заблеял! — радостно возопил Харр, ткнув командора кулаком в грудь.

— Нашей дружины прибыло! — отозвался Юрг, награждая собеседника ответным тычком.

Ю-ю чутко прислушался и, как это бывает у младенцев, тоже завопил беззлобно и не требовательно, а просто так, за компанию.

Харр вскочил на ноги, обратился лицом к стене, за которой томились в ожидании семеро джасперян, и, поднеся ладони к губам, издал ни на что не похожий разбойничий свист.

Из шатра вылетела разгневанная Сэнни:

— Совсем обалдели, мужики?

— Кто? — заорали два голоса одновременно.

Принцесса заулыбалась, счастливо и чуточку виновато, словно она сама за чем-то недоглядела:

— Девочка…

— О-го-гей! — завопил тихрианин.

— А ты-то чего радуешься? — резонно спросил Юрг.

— Так у нас невеста!

Юрг уже поднял было руку, чтобы покрутить пальцем около виска в интернациональном, как он полагал, жесте, но мона Сэниа неожиданно подбежала к гостю, обняла его за плечи и чмокнула в серую щеку. Харр утерся лапищей, которая, в отличие от лица, была абсолютно черной, словно тихрианин носил лайковые перчатки.

— Ну, хозяюшка, уважила, — сладким голосом промурлыкал менестрель. Только это, я понимаю закуска, а сам пир впереди? А то я не против подмогнуть на кухоньке — твои-то блошастики много ли наготовят!

Мона Сэниа махнула рукой — ну конечно же, как такой день без пира, да и Ушинь надо усадить за стол, соответствующий ее королевскому рангу. Потом спохватилась — ведь остальные еще не знают!..

Повинуясь ее мысленному приказу, привратный кораблик распахнул настежь оба люка, приглашая истомившихся дружинников, которых Харров свист уже привел в состояние стартовой готовности. Они ворвались возбужденной оравой, сопровождаемые низко парящей Гуен; вот только Кукушонка все это время как-то не было видно, но при его повседневности и неприметности на это никто не обратил внимания.

— Тс-с-с, — заставила всех примолкнуть принцесса, — никому приветственные кличи не издавать, ближе чем на два шага, не подходить. Сейчас принесу это чудо!

Она исчезла в шатре и тут же появилась обратно, неся на сгибе локтя обещанное чудо, запеленутое в расшитое диковинными цветами одеяльце. Все вытянули шеи, а Харр даже высунул кончик лиловатого языка. Несколько секунд стояла зачарованная тишина.

Потом раздался негромкий голос командора:

— Фирюза…

С крошечного сморщенного личика малышки глядели в теплое небо Джаспера неправдоподобно большие глаза — неотразимая васильковая синь скюзовых очей, смягченная и разбавленная материнским молоком.

Когда мона Сэниа вернулась в шатер, королева Ушинь уже сложила свою корзинку, и лупоглазое существо — то ли божок, то ли живой талисман — чуть пошевеливался в ее глубине. Шоео старательно умывался, по-кошачьи стирая лапочкой давешнее наваждение; мордочка его сохраняла выражение крайней озадаченности. Касаулта спала тем глубоким и самым счастливым на свете сном, который недоступен мужскому пониманию; нареченная странным, земным именем новорожденная так же безмятежно взирала на потолок, как и на небо — краткий промежуток покоя между ужасом рождения и первым голодом. Жизнь входила в нормальную колею.

От пира Ушинь отказалась — дела домашние, да и мало ли кому на ее островах понадобится неотложная помощь! Возразить было нечего.

— Прими благодарность, великодушная королева, от всех нас и от этой малышки, которая родилась, чтобы никогда не увидеть собственного отца, проговорила принцесса, невольно вкладывая в свой голос всю радость, облегчение и печаль, которые наполняли ее одновременно. — И соблаговоли сделать мне подарок: обратись ко мне с какой-нибудь просьбой!

Серебряная королева улыбнулась легко и чуточку смущенно, как бы извиняя принцессу за некоторую церемонность ее речи:

— Покажи мне твоего сына, моя милая.

Сэнни унеслась, стремительная, как девчонка; тут же появилась с сыном, держа его поперек живота. Наследник хрюкнул и потянулся к легкому ореолу, окружающему голову королевы, — вероятно, приняв ее летучие волосы за огромный одуванчик.

— Так вот, значит, каков наследник трона Величайшего-Из-Островов, задумчиво проговорила Ушинь.

— Надеюсь, что нет, — вырвалось у принцессы. — После моего отца трон достанется кому-нибудь из братьев, вот и пусть у них голова болит!

— По древним законам Джаспера, который вы, как я вижу, не сохранили, сын не может наследовать трон. Только внука можно успеть научить всему, что следует знать мудрому королю, — тихо проговорила королева, и в ее интонациях мона Сэниа уловила ту же горечь, что и в разговоре с Алэлом. — Но не принимай мои слова как совет, моя милая: древние законы существуют только для первозданных.

Принцесса догадалась, что королева Ушинь называет так не только свои острова, но и обитающий на них народ.

— Мне пора. — Ушинь сияла свой фартук из рыбьей кожи и, сложив, поместила в корзинку, старательно расправив углы, — как показалось принцессе, это было сделано для того, чтобы укрыть от посторонних глаз певучую животинку, чей вид будил какие-то смутные воспоминания. — Мой муж и господин прислал бы за мной лодку, но сегодня он не властен над морской стихией…