Сияние - Валенте Кэтрин М.

«Розовая леди» была ничего так. Пряная. С ноткой плесени. Мы некоторое время пили и глядели на сумерки снаружи. Осенний свет на Венере — всё равно что подарок кинооператору, завёрнутый и перевязанный бантиком. Золотой час [43], который длится целый год. Не надо ждать полпятого вечера, когда солнечный свет безупречен. Венера великодушна. Снимать можно допоздна или с раннего утра, как хочется, и всё равно у тебя будет нужный свет.

Я спросил Горация: «Ну что, есть у тебя теории? Прежде чем мы начнём. Я ставлю на психа-ныряльщика, убийцу с топором. Он всех порубил и скормил угрям».

Гораций улыбнулся. Есть две вещи по поводу улыбки Горация: только в такие моменты можно хорошо рассмотреть маленький шрам на его щеке, куда воткнулся мой игрушечный дротик, когда ему было восемь, и ещё когда он улыбается, то становится больше похож на моего отца, чем я сам.

«Пришельцы, — сказал он. — Логично предположить, что рано или поздно мы должны с ними столкнуться. Ну, ты же понимаешь, речь не о китах. Они не считаются. Они на самом деле ничего не делают. Я намекаю на подлинных пришельцев, которые ходят и разговаривают, жалуются на погоду. Пришельцы — или Канада. Тот сектор целиком — спорная территория. Может, Оттава устроила какую-нибудь тактическую ерунду. Крестьяне не хотели съезжать? Чем тратить силы на цивилизованный разговор, лучше их всех устранить».

А потом нам в голову пришла идея пробежаться, пока остальные ещё спят. У нас не было правильной обуви, но мы трусцой пробежали всю Идун-авеню, до самого устья реки. Окунули ноги в красную воду. У Горация от ног ужасно воняло. Всегда так было.

ЦИТЕРА: Кажется, мы слишком отдалились от темы.

ЭРАЗМО: И что такого? Вы же сами сказали, чтобы я всё описал «своими словами». Вот такие у меня слова. Берите что дают, или вовсе останетесь ни с чем.

Ну ладно. Включу ускоренную перемотку. Перебьётесь без братского завтрака на берегу.

Айлин Новалис встретила нас у причалов Потоса в девять ноль-ноль, с четырьмя гондолами. Ей полагалось так же страдать от похмелья, как и всем нам, но по виду это было незаметно. Даже в самую трудную минуту Айлин никогда не выглядела усталой или потрясённой. Она оказалась лучшей актрисой из всех, кого я когда-то встречал. Чистенькая, сияющая, готовая отправляться в путь — такой выглядела Айлин. Родилась и выросла на Венере, в секторе Айдзэн-Мё. Проводником работала десять лет. В своей области была лучшей. Готов поспорить, что если бы Айлин разбудили глубокой ночью, под одеялом на ней обнаружились бы рабочие ботинки. Её волосы были стянуты в милый хвостик и собраны в узел, который только с виду казался сложным. Я позже, в лагере, видел, как она причёсывалась. Со стороны она выглядела учительницей, готовой отвезти всех нас на экскурсию в аквариум. «Поглядите на этих симпатичных рыбок! Давайте посчитаем, сколько тут разновидностей! Раз, два, три… не трогай стекло, Джордж…»

Мы погрузились на гондолы. На Венере не стоит и пытаться путешествовать сушей — она сплошь грязь да ил. Ушла целая вечность на то, чтобы сделать немногие существующие города пригодными для жизни. Но вода течёт повсюду. Гондолы на самом деле не похожи на гондолы — полагаю, их так называют из-за какого-то древнего каламбура на тему сходства между Венерой и Венецией [44], но они всего лишь типовые лодки для заболоченных водоёмов, с поплавками и подвесными моторами, а также с абсурдными изукрашенными носами — как будто кто-то вот-вот выскочит из-под брезента и начнёт петь «О соле мио».

Короче говоря, всё шло хорошо. Мы смонтировали эту часть с первого раза. Задраили все люки, попрощались с ребятами с «Моллюска», не считая дока, Маргареты, которая отправилась с нами на случай… ранений. Остальные были на седьмом небе, предвкушая шесть месяцев кутежей в Белом Пионе без нас. Мы отправились в десять ноль-ноль. Понадобилось девять дней, чтобы добраться по воде до Адониса, который расположен строго к югу от станции Белый Пион, в заднице мира. Мы вышли из дельты Суаделы, забитой тёмно-розовым илом. Поплавки выглядели, как сахарная вата. Над нами простирались кроны деревьев какао, на которых кишели синегорлые личинки-светляки длиной с моё предплечье. Я так понял, по отношению к местной фауне они весьма хищные, но люди их не интересуют. Я фотографировал; Гораций снимал то дальний общий план, то улыбающуюся Северин или Айлин, проверявшую карты и наши пропуска.

Должен сказать, вопреки тому, что я слышал здесь по радио, вся зона вокруг Адониса находится на полном карантине и в этом смысле ничем не отличается от Энио, Прозерпины или какого-нибудь другого места, где произошла катастрофа. С нами была стопка пропусков размером с детёныша гиппопотама. Ввиду уникального политического положения Венеры, наши паспорта, заполненные визами, выглядели, словно Парад Наций. Этот маленький мир принадлежит всем и никому. Слишком ценный, чтобы заявить на него права. Северин записала закадровый монолог, который должен был звучать одновременно с кое-какими скучными установочными планами.

«Когда вышла она из моря, сияя, все боги воспылали к ней великой страстью и принялись состязаться друг с другом за обладание ею. Но Юпитер, Отец Молний, знал, что если отдать её руку любому из олимпийцев, это приведёт лишь к бесконечной войне, которая разразится в тишине его чертогов, и потому никто не получил дозволения разместить персонал или ресурсы в количестве, достаточном для укомплектованного карантина, отстроить или утилизировать хоть что-нибудь; даже случись возможность, они не захотели бы прийти к согласию по поводу того, в каком порядке офицеры имеют право испражняться на венерианской почве; таким образом, карантин на Венере — едва ли нечто большее, чем табличка с надписью „Убирайтесь прочь“ на стольких языках, на скольких можно это проорать за то время, пока Достопочтенный Представитель Как-его-там из Неважнецкой Республики допьёт содержимое своего бокала».

Прежде чем попытаться попасть в Адонис, мы разбили лагерь в дельте с чистой водой. Расстояние было минимально безопасным. Айлин снабдила нас передвижным городом, состоявшим из списанного армейского снаряжения. Сборно-разборные хижины с твёрдой крышей для защиты от дождя и раскладывающимися полами, чтобы оборудование и наши ноги не утопали в грязи. Палатка-столовая, командный центр, жаровни, биотуалет, мастерская. Гораций, Кристабель, Сантьяго и Марианна принялись тестировать оборудование, желая убедиться, что оно пережило путешествие. Салландары взялись за приготовление ужина — галеты, тушёнка из ‘трикса, консервированные бобы.

Это началось на следующее утро. Всё тотчас же полетело в тартарары. Мы отправились на одной из гондол в сам Адонис. Увидели всё то же самое, что видели вы. Зрелище было так похоже на истории и снимки, с которыми мы уже ознакомились, что находиться там было всё равно что попасть в уже снятый фильм. Гостиница выглядела так, словно пострадала от землетрясения. Старая карусель с лошадками превратилась в груду искорёженного металла, утыканную лошадиными глазами.

Там он и обнаружился, в самом центре внимания, как знаменитость в кафе. Анхис просто шёл себе вокруг памятника, словно это было так, ничего особенного, утренняя прогулка, и миг спустя он собирался попросить, чтобы принесли апельсиновый сок и яичницу. Только он ещё не был Анхисом, он был… артефактом [45]. Как флюгер. Или церковный колокол. Он был частью города. Уликой.

Мы провели послеполуденные часы, устанавливая освещение для сцены, в которой Рин устанавливает с ним контакт. И, знаете, иногда я думаю, что единственная разница между Северин и её отцом состоит в том, что Перси сперва всё проживал, а потом восстанавливал прожитое, чтобы снять как положено, в то время как Ринни отстранялась до той поры, пока условия не делались безупречными, и лишь потом кричала «Мотор!». Она не могла ничего как следует прожить без стрёкота камеры.