Через семь гробов (СИ) - Казьмин Михаил Иванович

Штурмовые броненосцы типа «Виттман» представляли собой гибрид линкора, авианосца и десантного корабля. Вот только на наследство своему отпрыску предки явно поскупились. Да, на «виттманах» стояли тяжелые лучевые пушки, такие же, как и на линкорах. Но пушек этих каждый штурмовой броненосец имел восемь, а не пару десятков или дюжин, как нормальные линкоры. Да, «виттманы» брали авиагруппу в полсотни машин — прямо как линейные авианосцы, корабли, в постройке куда более простые и дешевые. Каждый «виттман» мог принять полк десантников. Но то же самое мог любой большой десантный корабль, который, опять же, был и проще и дешевле.

С другой стороны, в комплексном варианте — с двумя эскадрильями истребителей и штурмовиков, усиленным десантным батальоном, да при тех самых орудиях — «виттманы» становились весомым аргументом в споре флота с планетарной обороной. А несколько таких штурмовых броненосцев легко бы затерроризировали среднеразвитую планету.

Но у летчиков «виттманы» вызвали живой интерес. Корнев помнил, в полку многие говорили, что не прочь бы оседлать эти немецкие корабли, которые, в отличие от авианосцев, могли и от вражеских крейсеров отбиться, и истребители со штурмовиками выпустить поближе к цели.

Живьем Корнев видел «виттмана» впервые. М–да, впечатлений хватило. Больше всего немецкий штурмовой броненосец (как потом выяснилось, это был «Штрахвиц») был похож на гигантский утюг, что, кстати, вполне отвечало его назначению — такой корабль и вправду мог бы как следует проутюжить даже самые сильные узлы вражеского сопротивления.

Однако вести «Чеглок» надо было на авианосец «Рудель», поскольку командующий эскадрой вице–адмирал фон Линденберг, пожелавший лично встретиться с храбрым спасителем гражданки великого Райха, свой флаг держал именно на нем.

Да уж, сажать на авианосец пусть и небольшой, но корабль, и истребитель — это, как оказалось, совершенно разные вещи. И если истребитель Корнев легко и уверенно посадил бы даже сейчас, то пока заводил в створ посадочной палубы авианосца «Чеглок», даже слегка вспотел. Однако же справился, хотя сажать пришлось самостоятельно — видимо, посадочный луч антиграва на «Руделе» не был рассчитан на корабль такого размера и такой массы.

В преддверии визита к высокому, пусть и не своему, начальству у Корнева появилась было мысль надеть парадную форму, но по здравом размышлении он от этой затеи отказался. В конце концов, экипаж авианосца и пилоты на походе, значит, и форму носят повседневную. Какой смысл выделяться парадкой? Однако же, чтобы соблюсти хоть какие‑то приличия, надел под куртку белую рубашку с галстуком. Хайди, наоборот, вернула Роману его вещи и оделась во все свое. Причем свою одежду она заранее привела в идеальный порядок, даже ботинки вычистила. Корнев так и не смог понять, как ей это удалось при отсутствии у него коричневого или бесцветного крема для обуви — сам он носил только черную обувь, так что и крем держал только черный. Не иначе, опять какая‑то тевтонская мистика.

Когда Корнев и Хайди вышли из корабля, их на посадочной палубе уже ждали. Высокий офицер с породистым лицом представился лейтенантом Брандтом, поприветствовал уважаемых гостей и предложил следовать за ним к адмиралу, который уже ждет.

Вице–адмирал фон Линденберг Корневу понравился. Ну не сам адмирал, понятно, он же не барышня, а неподдельная, совершенно не протокольная радость при виде счастливо нашедшейся соотечественницы и ее спасителя. А еще Корневу понравилось, что адмирал и не пытался эту радость скрывать.

Хайди коротко рассказала обстоятельства своего похищения, Корнев столь же кратко описал историю своего пленения и освобождения.

— Что вы говорите? На невооруженном корабле сбили четыре истребителя? — удивление и недоверие адмирал тоже не скрывал.

— Господин адмирал, — Корнев показал коммуникатор, — у меня есть запись. Может быть, вы хотите посмотреть?

Адмирал захотел. Но сначала сказал что‑то в настольный коммуникатор. Насколько мог разобрать Корнев, вызвал какого‑то полковника. И действительно, через несколько минут коммуникатор голосом лейтенанта Брандта сообщил, что прибыл полковник Шойман, адмирал кратко рявкнул Корнев не успел понять что, и в каюту вошел полковник в форме флигерваффе. [12]

— Господин капитан–пилот хочет показать запись своего боя с четырьмя истребителями на невооруженном корабле, — адмирал ввел полковника в курс дела. Полковник попытался было состроить презрительно–недоверчивое выражение лица, но, вовремя сообразив, что задание посмотреть запись невозможного, по его мнению, события исходит от начальства, а не от этого русского, сменил маску на заинтересованность.

Настройка адмиральского компьютера для приема записи с компьютера «Чеглока» через корневский коммуникатор много времени не заняла, и адмирал с полковником приготовились смотреть.

По мере просмотра на лице полковника можно было читать смену эмоций: включение в ситуацию, интерес, удивление и, наконец, восхищение. Звук, кстати, Корнев при записи для показа немцам на всякий случай отключил. А то кто его знает, что было бы интереснее господам союзникам — ход боя или попытки разобраться в извилистых нецензурных конструкциях загадочного и непостижимого русского языка.

— Полковник Хорст Шойман, командир сводной авиаэскадры соединения «Линденберг», — германский летчик протянул Корневу руку. — Господин капитан–пилот, я поражен! Одними щитами! Вы могли бы стать хорошим летчиком–истребителем!

— Штабс–ротмистр в отставке Роман Корнев, — руки капитана–пилота и полковника сцепились крепким пожатием. — Я был летчиком–истребителем.

— Господа! — вмешался адмирал. — Мы поступаем неправильно, оставляя без внимания нашу очаровательную гостью. Фрейлейн Бюттгер, позвольте мне выразить самое искреннее восхищение стойкостью, с которой вы держались в плену у пиратов, и самообладанием, проявленным во время боя! Я спокоен за будущее Арийского Райха, потому что у нас есть такие девушки, как вы!

Корнев уже и сам думал, как бы отвести интерес адмирала и полковника от своей персоны и перенаправить этот интерес на Хайди. Он‑то видел, что его женщина потихоньку переполняется обидой на больших мальчишек, за своими летающе–стреляющими игрушками не уделяющими ей внимания, пусть и прячет свою обиду за выработанной в результате гимназического воспитания маской спокойной рассудительности, столь ценимой и уважаемой в Райхе. А адмирал молодец, прямо галантный кавалер какой‑то.

Однако же главная функция адмирала, как известно, вовсе не галантность, а командование. Вот вице–адмирал фон Линденберг и начал командовать. Корнев и Хайди получили приглашение на торжественный обед в их честь, после чего Хайди в сопровождении срочно вызванного матроса была отправлена дожидаться обеда в отведенную ей каюту, полковник отослан заниматься своими обязанностями, а Корнев пока оставался.

— Я передам вашу запись штурманам, — сказал адмирал. — Думаю, по ней они смогут вычислить координаты пиратской базы.

— Нет необходимости, — ответил Корнев. — Точные координаты я передам вам прямо сейчас.

Фон Линденберг внимательно посмотрел на Корнева и медленно кивнул, явно сделав в памяти отметку — не забыть этого хваткого русского.

— Мы найдем и пиратов, если кто‑то после вас там еще остался, и тех, для кого они похитили девушку, — то, как адмирал это произнес, ничего хорошего ни тем, ни другим не предвещало. — Вы, господин капитан–пилот, насколько я понимаю, предпочтете жить на вашем корабле?

Корнев подтвердил.

— Понимаю. Свой корабль — это как дом. И еще. Будет справедливо, если фрейлейн Бюттгер вернется на Райнланд на вашем «Чеглоке». Но я бы попросил вас задержаться и поучаствовать в рейде на пиратскую базу, — адмирал вопросительно посмотрел на Корнева.

— Так точно, господин адмирал!

— Тогда идите отдыхать, господин капитан–пилот. Я пришлю за вами.

На «Чеглоке» Корнев никак не мог найти себе места. Пытался почитать книгу — не вышло. Сначала буквы никак не хотели складываться в слова, потом слова отказывались не только складываться во фразы, но и задерживаться в голове. Попытка посмотреть кино привела к сходному результату — происходящее в объемной сфере экрана почему‑то старательно, а главное, успешно ускользало от внимания Корнева. С музыкой вышло примерно то же самое — вроде играет, а что именно, сообразить не получалось. Интересно, — подумал Корнев, — Хайди сейчас так же мучается? Почему‑то ему представилось, что так же. Как ни странно, это принесло некоторое успокоение. Да уж, за эти дни Корнев начал привыкать к своему неожиданному счастью, а тут — извольте соблюдать приличия. Ну и ладно. Будем соблюдать, другого‑то ничего все равно не остается. Зато любая разлука закончится новой встречей. Хайди… Роман даже с некоторым удовольствием полюбовался в зеркале своей улыбающейся до ушей физиономией. Вот уж правда, солнечная девочка, даже одно ее имя вызывает радость. Когда‑то Корневу приходилось слышать и читать, что есть люди, как будто специально созданные друг для друга. Он считал эти слова обычным романтическим трепом, а теперь был бесконечно благодарен судьбе за то, что узнал их истинность на собственном опыте.