Когда мы вернемся (СИ) - Батыршин Борис

Он умолк, давая мне возможность оценить важность сказанного.

— Помнится, когда мне об этом доложили, я заподозрил неладное — уж очень целенаправленным был ущерб — однако, комиссия по расследованию установила отсутствие злого умысла. Несчастный случай, роковое стечение обстоятельств, виновные, если таковые и были, погибли все до единого…

Он покосился на меня. Я стоически молчал, сохраняя равнодушное выражение лица.

— Но легче от этого не стало. — продолжил И. О. О., убедившись, что от меня реакции ждать не стоит. — Выяснилось, что за пределами «лаборатории 91» мало кто был в курсе ведущихся здесь работ. И причиной тому вовсе не секретность — помнится, тема проходила у нас под грифом 'для Служебного пользования, всего лишь. Дело в том, что большинство физиков-тахионщиков не разделяли теории доктора Карандеева, руководившего работами. А кое-кто вообще объявил его безответственным прожектёром, авантюристом от науки, ничуть не лучше безвременно сгинувшего Поля Гарнье.

Я хмыкнул. Сравнение, на мой взгляд, более, чем двусмысленное — многие считали француза гением, и в их числе был и Валера Леднёв, ещё одна жертва, принесённая на алтарь тахионной физики.

— Целиком разделяю ваш скепсис, Алексей. — И. О. О. верно истолковал мою реакцию. — Но сделать тогда действительно ничего было нельзя: копии материалов исследований не сохранилось, продолжать работы доктора Карандеева было некому и не с чем, и проект быстренько прикрыли. О лаборатории и остатках экспериментальной установки предпочли попросту забыть. Была, правда, попытка оживить эту тему — в восемьдесят седьмом, через год после отлёта «Зари» — но там тоже дело кончилось серьёзной аварией. Но об этом, с вашего позволения, поговорим в позже — а сейчас займёмся тем, ради чего я вас сюда, собственно, привёз.

Вблизи установка выглядела не слишком внушительно — ржавая тороидальная конструкция высотой с хрущёвскую пятиэтажку, стояла на ребре, опираясь на растрескавшееся бетонное основание. С кольца свешивались жгуты проводов, в трещинах фундамента проросла трава, покосившийся забор из колючей проволоки украшала облезлая табличка «Стой! Стреляют!». Бэлька принюхалась и смешно фыркнула — запахи сырой ржавчины и застарелой, но словно впитавшейся в бетон гари явно не пришлись ей по душе.

— Мерзость запустения, да и только… — мой спутник огляделся по сторонам. — Трудно поверить, что для этого всего понадобилась целая атомная энергостанция, верно?

Я кивнул.

— Не секрет, в чём состояла теория этого…Карандеева? Нечто вроде идей Гарнье, насчёт получения энергии из «червоточин»? У нас их тоже, помнится, отвергали…

— Какие уж там секреты… — И. О. О. поправил ремень висящей на плече портативной рации. — Нет, Карандеев и его группа работали в другом направлении. Он, видите ли, выдвинул гипотезу, что в момент возникновения в «батуте» тахионного зеркала возникают искажения не только пространственной, но и временного континуума — и этим при определённых условиях можно воспользоваться

Я удивлённо глянул на собеседника.

— Они что же, пытались построить машину времени?

— Можно сказать и так. — И. О. О. согласно опустил голову. — В любом случае, из этого ничего не получилось… ни тогда, ни потом.

— Значит, были и другие попытки?

Были, как без того — собственно, я об этом уже упоминал… Группа молодых учёных попытались реанимировать это направление. Им удалось где-то раздобыть черновики Карандеева, и они попробовали повторить эксперимент, используя экспериментальную установку, смонтированную на базе стандартного нуль-портала — такие тогда только начали выпускать серийно и монтировать не только на орбитальных станциях, но и на поверхности Земли.

— И как, повторили?

Он кивнул.

— Да, причём с тем же результатом. Возникшим в результате аварии пожаром было уничтожено всё смонтированное влаборатории оборудование, включая и переделанный для эксперимента нуль-портал. К счастью, эксперимент они проводили в хорошо защищённом помещении, на одном из глубинных, подземных уровней Главного Здания МГУ. Стены там толстенные, несколько метров бетона, так что обошлось без серьёзных разрушений. А вот людям не так повезло — выброс тахионного поля как языком слизал двух человек. Между прочим,- он наморщил лоб, словно припоминая что-то, — один их них, студент пятого курса физфака МГУ, был однофамильцем автора этой вашей «Истории Галактики».

— Да ну? — я оживился. — Говорите, он учился на Физфаке?

— На кафедре тахионики. Остальные тоже были оттуда, кажется, за исключением одного.

— Занятно… — я покачал головой. — Дело в том, что тот мой друг тоже закончил два курса Физфака МГУ. Правда, другого отделения, астрономии — никакой тахионики у нас, как вы понимаете, тогда не было. Потом почему-то оставил учёбу, пошёл в армию, после армии в Литературный Институт… короче, неважно. Я вот о чём думаю: а может это он и был, в смысле, здешний его двойник? Тогда понятно, почему у вас не вышла «История Галактики»…

— А что, вполне возможно… — И. О. О. глянул на меня с интересом. — Собственно, проверить это несложно — в архивах наверняка сохранилось его личное дело, да и в материалах расследования инцидента тоже должны быть фотографии. Узнать-то сможете — после стольких-то лет?

Я кивнул несколько раз. Неужели я смогу узнать что-то о старом друге? Правда, в этой реальности мы даже познакомиться не успели… да и его самого нет в живых уже почти сорок лет, если, конечно, И. О. О. ничего не напутал…

— Нет, не верю я в такие совпадения! — решительно заявил мой спутник и решительно тряхнул седой, без признаков лысины, шевелюрой. — Вернёшься в Москву — обязательно проясни этот вопрос. Я свяжусь кое с кем, попрошу, чтобы тебе подобрали все материалы. И смотри, не тяни, сразу по приезде и займись!

— Не буду тянуть. — пообещал я. — Только — какие совпадения вы имеете в виду?

— А вот сейчас и увидишь. — загадочно посулил он и направился в широкой прорехи в колючей изгороди. Тропинка, проходя сквозь неё, огибала торчащий стоймя ржавый бублик и упиралась в наполовину врезанное в пологий склон холма низкое бетонное здание.

Створки входной двери — обшарпанные, с запылёнными осколками стёкол в хлипком деревянном переплёте, были распахнуты, и я с необыкновенной ясностью представил, как выбегали из них перепуганные люди в синих и белых лабораторных халатах. Как роняли на бегу бумажки из стопок, которые тащили, прижав к груди, как скребли о дверной косяк металлические кожуха приборов, которые выносили из здания, ухватившись за привинченные по бокам никелированные ручки; как завывала над всем хаосом аварийная сирена, а под потолком полз голубоватый, воняющий горелой изоляцией дымок разгорающегося пожара.

За полвека без малого (И. О. О. говорил, что катастрофа случилась в семьдесят пятом) запахи выветрились, сменившись ароматами пыли, сырости, плесени — обычными спутниками запустения. Бэльке этот букет явно не пришёлся по душе — собака замерла на пороге, принюхалась, глухо заворчала и оглянулась на меня. В ореховых её глазах явственно читался вопрос: «Ну,что дальше, хозяин? Неужели пойдём внутрь? Может, ну его — давай лучше побегаем по травке, палочку мне покидаешь…»

Я потрепал собаку по загривку и шагнул через порог. В коридоре было темно, лишь белела смутным пятном жестяная тарелка висящей под потолком лампочки. Я сделал несколько шагов в темноту — Бэйли держалась возле моего колена, и я пальцами опущенной руки ощущал вздыбленную шерсть на её холке. И вдруг — сухой щелчок за спиной, и коридор залил свет, показавшийся после этого загустевшего за столько лет мрака ослепительным. Это продолжалось лишь несколько мгновений, потом под потолком громко треснуло, посыпались оранжевые искры и стеклянное крошево. Свет, однако, не исчез вовсе — част– лампочек, вытянувшихся в ряд вдоль потолка ещё горели, загоняя темноту в дверные проёмы по обе стороны длиннющего коридора.