Малой кровью - Лазарчук Андрей Геннадьевич

Совсем неподалёку синели дымки полевых кухонь, а за ними уже начались рыжие линии окопов – три, четыре, пять линий одна за другой, пулемётные гнёзда, и сверху отлично видимые полосы «малозаметных препятствий».

Предполье, которое снизу выглядело очень даже внушительным, оказалось совсем узкой полосой между передней линией окопов и опушкой леса. Лес не был таким сплошным, как его представляли карты, а состоял из островков, больших, маленьких и совсем крошечных, разделённых серо-жёлтыми прогалинами. Деревья в здешних лесах имели широкие плоские кроны, и под этими кронами можно было спрятать миллион солдат. Или три миллиона.

Возможно, там никакого врага ещё не было. Но ведь разведчики куда-то пропали – именно в этом лесу, под этими широкими кронами…

Только через полчаса полёта он сумел заметить внизу что-то подозрительное.

Когда-то здесь протекала река – видно было петлистое пересохшее русло, речную долину, подмытые склоны холмов. Долина выделялась цветом, трава в ней не пересохла – и вот в этой траве остались семь широких протоптанных троп; похоже, что здесь прошли пехотные или конные колонны…

…мчится конная колонна бить Емельку Пугача…

Полковник похлопал пилота по колену и показал: поворачивай вон туда. Пилот посмотрел, кивнул и положил машину в пологий вираж.

Ещё через двадцать минут полёта широким зигзагом они нашли противника…

Вряд ли пехота опасалась нападения с воздуха, до такого здесь ещё не дошло. Скорее, люди укрывались под кронами от палящего солнца. Но иногда колоннам приходилось пересекать открытые пространства – вот как раз на них и выскочил аэроплан, идущий низко, чуть ли не над самыми верхушками деревьев. Сколько их здесь, попытался прикинуть полковник, километр в длину, по восемь в шеренге, идут тремя колоннами – и вон там, подальше, ещё одна или две… и обозы. Пытаясь ни о чём не думать, он считал фуры. Ага, и ещё пушки… и ещё пушки! Да сколько же вас… Он видел, как командиры отдают команды, дублируя голос взмахами флажков. Сейчас ударят залпом, и всё, подумал он очень спокойно и потянулся к рычагу сброса «бомб». На изготовление бомб у ребят было только два часа, поэтому получилось то, что получилось: небольшие гробики из тонких досок, картонных перегородок и брезента, – которые через четыре секунды после сброса раскрывались (срабатывал гранатный взрыватель) и вываливали из себя по полсотни ручных осколочных гранат с вынутыми чеками; предохранительные скобы удерживались просто за счёт плотной упаковки гранат по ячейкам…

Дальше всё происходило как-то очень просто и обыденно: негромко ахнули за спиной взрыватели контейнеров, и запрыгали внизу дымки выстрелов – пули прошивали аэроплан с аккуратным чпокающим звуком – как будто гвоздиком кто-то протыкал барабан. Наконец рассыпался сзади и внизу плотный треск множества разрывов, но оглянуться и посмотреть, что там происходит, было невозможно, не пускали привязные ремни. Аэроплан страшно бросало вверх и вниз, как будто он не летел, а нёсся по колдобинам. Пилот был до синевы бледен, а потом полковник увидел, что из-под руки его тянется чёрно-красная струйка, дробится потоком воздуха – и исчезает.

Людское море внизу казалось бесконечным, а полёт – страшно медленным… Наконец начался лес.

…Когда аппарат, подпрыгнув и напоследок закрутившись, всё-таки остановился, наступила потрясающая тишина, нарушаемая только потрескиванием остывающих моторов. Потом в тишину эту впилились крики подбегающих, и полковник, чтобы успокоить их, помахал рукой. Он уже пытался отстегнуться, но одной рукой не получалось.

– Сначала его, – сказал он Куренному, кивнув на лётчика.

– А вы-то целы, товарищ полковник? – на всякий случай уточнил Куренной, хотя уже взялся за ремни Туварха.

– Цел я, Серёжа, цел…

Цел он был, цел, все посланные в него пули прошли впритирочку, а вот в пилота одна попала, и как они дотянули… это чудо. При касании земли Туварх сказал что-то неразборчиво и потерял сознание. И сейчас, глядя, как его вынули из продырявленного сиденьица и сколько крови осталось на прутьях, полковник ещё раз подумал: чудо. И: какой молодец парень.

Потом помогли и ему выпутаться из ремней, спуститься на землю. Подошёл чапский майор из главного штаба. Он был на позавчерашнем совещании, знакомился, но Стриженов вдруг забыл, как его зовут.

– Приветствую… – начал чап – и вдруг осёкся, уставившись на культю Стриженова. – Э-э…

– Ещё вчера были обе, – сказал полковник. – Давайте к делу. Передовые их части в трёх милях от нашей линии, вот здесь… – он зацарапал ногтями по планшету, пытаясь его открыть, майор услужливо подсунул свой. – Благодарю… Вот здесь, от кромки болот и на север. Примерно, как мне кажется, три тысячи штыков. А вот к этому участку, по прикидкам, подходят сейчас не меньше двадцати пяти тысяч…

– В чём состоят прикидки?

– Я подсчитал обозные фуры.

– Тогда пехоты может оказаться и больше – насколько я знаю, эти мерзавцы любят путешествовать налегке…

– И плюс около сотни пушек, – сказал полковник.

Она ещё никогда не просыпалась в винограднике. Здесь так умопомрачительно пахло… именно умопомрачительно, потому что она ощущала себя совершенно счастливой – вопреки гнусной реальности.

Юлька поплотнее завернулась в индейское одеяло, под которым спала, потому что ветерок, тянущий от гребня, был свеж. Над гребнем висели огромные белые пальмовые листья высоких-высоких облаков. Она расслабилась чуть-чуть, чтобы продлить минуты пробуждения – и заодно вспомнить сон. Кажется, ей приснилось что-то важное.

Назад-назад-назад… вниз-вниз-вниз-вниз…

Опрокидывающе-темно…

…ей показалось, что прошла вечность.

Её зажали со всех сторон, а сверху стригли атмосферники – то ли два, то ли даже три, она так и не поняла. И не было возможности выскользнуть, врагов оказалось больше, и они, сволочи, диктовали ход событий. Она была против. Но нужно было поймать момент, поймать момент…

Юлька не могла уйти на высоту и по прямой – атмосферники были быстрее. И не могла ускользнуть в какую-нибудь щель – не видно было тут никаких щелей, а если какая и мерещилась, то тут же рядом оказывались глайдеры, очень быстрые и вёрткие. Она могла перескочить через них – и перескакивала, но её тут же прижимали к земле, и всё начиналось снова.

Пока они были неподалёку от шоссе, загонщики давили её корпусами. Но когда ушли от шоссе в сторону, она услышала треск автоматных очередей. Наверное, они пока ещё не старались в неё попасть – свиста пуль она не слышала. Били на психику…

Она не хотела, не собиралась сдаваться, но в какой-то момент просто пришло отчаяние.

Это было как год назад, в блиндаже на базе Пулково. Её связали тогда и забили рот кляпом. Она всё понимала: что вот-вот произойдёт катастрофа, в которой погибнет и она сама, и всё вокруг, и Питер с окрестностями… и надо было что-то делать, но она была связана по рукам и ногам, а рот забит кляпом. Вот тогда подступило отчаяние… но пришёл Санька и спас её. И, наверное, всех остальных…

А сейчас её зажимали со всех сторон, чтобы убить или захватить, но никому не грозят никакие катастрофы – а значит, скорее всего, никто не придёт и не спасёт, Пол так далеко, на другом конце Солнечной системы… и зачем, зачем?..

Страх и отчаяние. Отчаяние и страх. Она металась из стороны в сторону, как лиса, травимая собаками.

Сворой…

Сколько же их?!.

Не меньше двадцати. И, наверное, становится больше. Потому что кольцо сжимается. Ощутимо сжимается.

В одном из прыжков она заметила вдали что-то вроде заводика: остеклённый куб, несколько белых кубиков поменьше – и два больших ангара. Скорее всего, он был заброшен, как и всё вокруг – но каким-то чудом мог и работать. Тогда там есть люди, охрана, телефон, чтобы вызвать полицию…

Ей повезло: попался овражек, не так чтобы большой, но глайдеру не перепрыгнуть, а ей-то всё равно, овраг там или не овраг! Вот когда наконец сработало преимущество «супербайка»!