Семя скошенных трав (СИ) - Далин Максим Андреевич

Но вышло гораздо интереснее.

Как бы это описать в морских терминах, которых я не знаю? Наверное, так: на параллельном курсе, приблизительно в четверти шедийской линии, то есть метрах в трёхстах, из воды внезапно поднялся стальной плавник субмарины.

У людей тут такой техники не водилось — но дело даже не в этом. Я просто сразу догадался, что это и есть та самая «крупная рыбка», на которой отважная наставница увезла детей с Медузьего в безопасное место. Голубовато-серая спина субмарины влажно блестела на солнце, как шкура кита; над рубкой они подняли флагшток с треугольным шедийским вымпелом.

Серебряным вымпелом с синей каймой.

И Лэнга тут же сбросил ход и лёг в дрейф — если я правильно называю это действие.

Стальные щиты, защищающие рубку субмарины, сложились и пропали из виду. Из рубки выбрались члены экипажа — и мы увидели…

Я увидел пожилого шедми, чуть сутулого, с седой гривой, забранной в три традиционных хвоста, высокую молодую женщину-шедми в пушистой безрукавке, юношу, только-только перешедшего Межу: его грива начала отрастать и торчала ёжиком. И ещё там был призрак.

Вени Кранца.

Нет-нет, не голограмма. Если бы голограмма, я бы понял, в чём дело. Это был точно мой куратор, только мёртвый. Утонувший.

Он казался крохотным рядом с шедми — крохотным и хрупким. И морской ветер трепал его длинные седые волосы, связанные в шедийские хвосты — бывшую косу нги, ага, только поседевшую до цвета алюминия. И он смотрел на меня чёрными провалами глаз — на лице мертвеца, серовато-лиловом, с синими губами.

Если бы из пучины внезапно всплыл морской змей, меня бы это меньше поразило. Удивление на грани ужаса лишило меня дара речи на минуту. За моим плечом присвистнул Ярослав — а шедми, которые лучше, чем мы, люди, владели собой, молча переглянулись.

Тем временем субмарина подошла, очень осторожно, прямо-таки крадучись — и встала борт к борту с катером, будто они хотели на абордаж нас взять. Женщина улыбнулась, пожилой шедми приветственно и интернационально вскинул правую руку — а Кранц весело сказал на северо-западном диалекте Шеда:

— Рад видеть, братья. Привет, Юл. Молодец. Похоже, ты всё сделал правильно.

Я облизал губы, чтобы можно было что-то сказать, и еле выговорил:

— Вениамин Семёнович, что с вами?

— Нанотрансформ, — сказал Кранц. — Программа «Барракуда».

Может, я бы и пришел в себя от этих слов, но в этот момент увидел, как мальчик с едва пробившейся гривой перебросил канат на борт катера — а за канатом к нам на борт перемахнул Саид.

Уж точно давным-давно мёртвый Саид Нигматулин, тот самый, кто отравился газом на Земле. С чёрно-синим лицом и отросшими волосами… есть такая жуткая легенда, что волосы растут и у мертвецов. Он стал вместе с Антэ закреплять канат в штуковине, похожей на капкан с зубастой стальной пастью — а у меня перед глазами поплыл серый туман: я чётко увидел его руки с перепонками между пальцами.

13. Кранц

Мой Самойлов выжил. Я надеюсь, даже остался более или менее чистым. Было нестерпимо замазывать его в подковёрное дерьмо земных спецслужб — примерно настолько же, как и убивать, сообщив что-нибудь, не предназначенное для этнографов без комконовского допуска.

Но всё равно тяжело было ему врать. Всё равно, что врать ребёнку.

В этом я больше похож на шедми, чем на нги или на человека. Шедми физически тяжело соврать ребёнку. Взрослому легче: на взрослом привычная броня скепсиса, взрослый проверит информацию. Ребёнок — нет. Он доверчив.

За обман доверившихся на том свете вмерзают в шедийский лёд.

Самойлов, глядя на меня детскими глазами, спросил, почему я ему соврал. А ещё спросил, почему я не взял его с собой. И я ответил, что устав запрещает мне тащить этнографа в зону военного конфликта — замял ответ на первый вопрос, слегка увеличив общее количество вранья.

«Братья, это сейчас неважно. Важно — что Прокопович и Майоров сделали на Земле то, чего мы ждали тут, на Океане Втором. Теперь, слава Хэталь, можно поднять обитателей нашего подводного наукограда на поверхность — там есть дети, рождённые под водой и почти никогда не видавшие солнца», — это для новоприбывших.

«Дога, как ты думаешь, они доберутся на катере?» — это для моего капитана и друга.

«Если кто-нибудь из них умеет управлять катером под водой», — а вот этот парень в офицерском комбезе, со шрамом на лице — он умеет. Боец Армады: пилотирует и то, что летает, и то, что плавает.

И они пошли с нами под воду. И Юл Самойлов пытался меня расспрашивать, а я думал, как ему всё это рассказать.

Снова вру. Даже в мыслях не было рассказывать всё. Это было бы слишком для Юла. Хотя бы потому, что мы не сумели предотвратить мерзкие дела тут, на Океане Втором.

Я редко бывал на Океане Втором. Я был куратором «Барракуды» и связным на Земле. Со мной работали Хтиада из Чэ на острове Сосен и Эйо из Коллу. Связными на Океане Втором были Рома, Саид и Михась. Мы работали с учёными Шеда над потрясающей совместной программой, может, самой удивительной в земной истории.

Человеческое общество в основной своей части при близком знакомстве вызывало у шедми закономерное омерзение: ну да, обезьяны, жадные, склочные и жестокие, вдобавок, по шедийским меркам, дико инфантильные, так никогда и не вырастающие из перепачканных подгузников. Но культура — иное дело, а уж нас тюлени и вовсе считали своими: учёные всегда отлично ладят с учёными. Вдобавок, когда надо было показать, что мы можем дать их достаточно продвинутой в технологическом отношении цивилизации, мы приманили их на наноботы.

Это было им абсолютно внове. И уже в первый же год контакта они предоставили генетиков, биохимиков, океанологов и инженеров для совместного проекта: их биоформирование на основе генной инженерии мы предложили модернизировать с помощью нанотехнологий — и «Барракуда» стала общей.

Мы вместе изучали возможности тела разумного существа. Наноботы сделали генную трансформацию более направленной, превратили её в разновидность чистого волшебства; нам хотелось дать людям возможность нырять в воду Арктики в одних трусах, на сотню, на тысячу метров вглубь без аквалангов, на одном вдохе, а шедми — гулять в джунглях и пустыне, непостижимых и убийственных для них природных средах. Именно «Барракуда» и изучала нас всех — вперекрест, в деталях и частностях. Мы, люди — участники «Барракуды», знали о шедми значительно больше, чем наши коллеги, не имеющие допуска; шедми тоже знали больше, чем их соотечественники могли себе представить. Но расширить допуск мы не могли: и мы, и наши товарищи-тюлени занимались запрещённым делом. На Земле под категорическим запретом были эксперименты на людях с целью физической модификации тела, а на Шеде крайне не одобрялись программы, теоретически годные для манипуляций сознанием шедми.

С помощью наноботов — теоретически можно было бы манипульнуть. Запросто.

Поэтому особенно тщательно мы были закрыты от спецуры и военных.

Мы располагали замечательной программой защиты доверившихся. Шедми с нанокомпьютером, встроенным в тело, в чужом мире могли оказаться чудовищно уязвимыми. Именно поэтому мы в итоге и перенесли «Барракуду» на Океан Второй, при том что на Земле шедийским учёным было интереснее.

И вот, как раз когда синяя птица научной победы в виде феерической власти над телом разумного существа уже трепетала крылышками в руках ребят из «Барракуды», а у меня дух от перспектив захватывало и появилась мечта чуть-чуть побыть настоящим шедми во плоти — на Землю прилетел Рома Шалыгин и зашёл ко мне пообщаться. Тогда я и понял, что не был на Океане Втором слишком долго, а на Земле больше общался с шедми, чем читал новостную ленту.

— Меня с Океана убрали, — сказал Рома тогда. — Повод пустячный, но отказаться мне не дали. И непосредственное начальство в курсе.

— А остальные ребята? — спросил я. Я ещё не всё понял.

— Михася выдернули точно так же, как и меня, — сказал Рома. — А у Саида плохо с отцом… Мне так тревожно — просто спать не могу. Знаешь, кем меня заменили? Знаешь Громова? Ага, его никто не может вспомнить. По уму — он вообще профнепригоден. А у личного состава мозги забиты какой-то дикой мифологией вместо нормальной информации о тюленях, местные начальнички всё это только раскочегаривают. Мне ни одной лекции прочесть не дали, и вообще, похоже, за мной следят, Венька. Дёргают, стоит мне сказать лишнее слово с кем-нибудь из персонала. Поп ставит палки в колёса, а персонал его слушает, разиня рты… понаберут дуболомов без профильного образования…