Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 106
Психир находился в чудесном расположении духа.
Пси-хирург.
Редчайший, а главное, опаснейший вид телепата.
Если клиент желал прибегнуть к услугам психира, это требовало от него незаурядных стартовых возможностей А заодно – выполнения ряда условий. Во-первых, заплатить баснословный гонорар мог не всякий. По мелочам психиры не разменивались. Во-вторых, требовался объект, который слишком много знал. Так много, что избавление объекта от груза лишней информации стоило бы целого состояния. В-третьих, заказчик тяготился бременем гуманности, или жизнь объекта имела для него особую ценность. Работа банального «чистильщика» стоила куда дешевле работы психира.
И наконец, заказчик соглашался изложить психиру суть «опухоли», назначенной к удалению. Период времени от зарождения до полного формирования. Общие сведения и нюансы, тайны и секреты. Все, что психир сочтет нужным выяснить. Кроме, пожалуй, внешности объекта: психира вели к человеку, уже захваченному и помещенному в «операционную».
Ошибка исключалась.
Или оставалась на совести заказчика.
К чести пси-хирургов, они славились умением держать язык за зубами. Хотя, конечно, приходилось рисковать. Но игра стоила свеч: психир виртуозно удалял ключевые узлы памяти. Стыки «рубцевались», достраивая ложные связи – грубые, упрощенные, тем не менее они получались вполне достоверными. Впоследствии ни объект, утративший часть знаний и воспоминаний, ни обычный психоаналитик, ни следователь прокуратуры при допросе не могли докопаться до истины. Оплатить же услуги эксперта – другого психира или телепата-сканера высшей квалификации – психоаналитик со следователем, как правило, не могли.
Они не могли, а объект и не собирался.
После операции у него возникало стойкое предубеждение против любой пси-экспертизы. Это предубеждение доходило до фобии, надежно удерживая объект от лишней суеты.
– Я не профессор Штильнер! – заорал Лючано, уже догадываясь, кто предназначался Кавабате в качестве объекта. – Это ошибка! Это ужасная ошибка! Я…
Ему казалось, что он кричит, надрываясь, заполняя воплем студию, слышимый в самых дальних уголках Галактики. Увы, ни слова, ни единого словечка не прозвучало вслух. Горло перехватил спазм. Уши заложило, как в скоростном лифте, лишенном компенсаторов. В глотке клокотал слабый хрип, словно при несмыкании связок.
Обездвиженный, Тарталья онемел.
Господин Кавабата не хотел, чтобы его перебивали и отвлекали. А если господин Кавабата чего-то хотел, он получал желаемое.
Единственное, чего добился Лючано беззвучным воплем – выяснил, что психир сказал правду. Прогуливаясь по студии, забавляясь с инструментами (сейчас, зайдя в операторскую, крошка Яцуо наигрывал на клавиноле простенькую мелодию), человечек-насекомое держал под контролем моторику объекта, лишив голоса и блокировав возможность побега. Но в личность Тартальи психир не вторгся, ограничась периферийным «чтением» – иначе сразу бы разоблачил подлог.
Так настоящий хирург перед операцией изучает настройки диагностера, отбирает лазерные насадки скальпелей и программирует зажимы, еще не зная, что вместо кисты или миомы в брюшной полости больного его ждет роковая ухмылка судьбы.
«Что сделает Кавабата, выяснив ошибку?»
Любой из вариантов ответа не сулил ничего хорошего.
– Я не делаю ошибок, – кулак трости со значением качнулся перед лицом Лючано. Минутой раньше психир выключил клавинолу, оборвав музицирование. – Перестаньте меня оскорблять, пациент. Если я наслаждаюсь мигом счастливого неведения, это не значит, что вы, временно – безвестный аноним, должны хамить, пользуясь случаем. Впрочем, мы заболтались. Приступим?
Следующая фраза психира прозвучала до боли знакомо:
– Сопротивляйтесь, если сможете!
IV
…дом, где царят ширмы.
Стены расписаны весенним бамбуком, травой и кузнечиками размером с гуся. В дальнем углу – трехстворчатая рама из тика обтянута парчой. Ажур сквозной резьбы деликатно подчеркивает естественную красоту дерева. За парчовой загородкой, наполовину открыт случайному взгляду, скучает божок с лицом «овоща» и животом бабы на сносях. На подставке перед божком курятся, плавая в чаше с ярко-синим киселем, ароматические свечи.
Сандал, ладан и роза.
Дверной проем открыт. За ним, в туманной дымке рассвета – свобода. Виден пруд, весь в ряске, с белыми венчиками кувшинок. За прудом – утоптанная дорога ведет в холмы. Беги куда хочешь, лишь бы подальше отсюда! Вдохни сырость, текущую из недр пруда, ударь пятками в землю, перекрой ликующим воплем хор лягушек…
По обе стороны от выхода – Яцуо Кавабата.
Хищных насекомых – двое.
За поясами короткие мечи. Рукояти по длине равны клинку. Крошечные, детские ладошки охранников – в мозолях. На костяшках, по ребру, на сгибе запястья – везде. От одного вида этих ладошек берет оторопь. А на мечи и вовсе смотреть не хочется.
Третий психир стоит у пюпитра с набором для каллиграфии. В стаканчике из «лунного» оникса – кисти. В тушечницах – тушь разных цветов, растертая и разведенная заранее. С точки зрения постороннего наблюдателя, для полного счастья не хватает рисовой бумаги, а также войлочного коврика. С точки зрения крошки Яцуо, бумага и коврик излишни.
За поясом каллиграфа – меч.
Рядом с пюпитром – столик, на котором разложены хирургические инструменты. Ланцеты, скальпели, крючья зловещего вида. Миниатюрные пилы. Пинцеты, ранорасширители, серпы. С металлом возится четвертый господин Кавабата. В широченных штанах и куртке, враспояску, он напоминает летучую мышь. Хрупкие пальчики звенят, брякают, лязгают инструментом. На лице – сосредоточенность мастера.
У этого меч лежит на краю столика.
На полу, скрестив ноги, сидит маленький писец – пятый Яцуо Кавабата. У него с бумагой все в порядке: белой, рисовой, шершавой. И с ковриком, подложенным под бумагу, чтобы тушь не протекала на другую сторону листа. И с мечом – длинным-длинным, без ножен. По стали, завораживая, бежит муаровый узор.
Кажется, вот-вот писец, не разгибая ног, взовьется в воздух и начертит мечом завершающую строку – крест-накрест, вдоль и поперек, рубя, рассекая и брызжа алой тушью на дивные ширмы.
