На Краю (СИ) - Ломакина Ирина

— Лицом к стене. Руки на стену, ноги шире.

Меня обыскали, после чего сковали руки за спиной, нацепили дыхательную маску и вывели наружу. Вечерело. Сильный ветер гнал по взлетному полю какой-то мусор. Я оглянулся на «Птаху». Вдруг накатил ужас, что я никогда больше не увижу своего звездолета. Пришлось сжать зубы и отвернуться. Если верить старым фильмам, у капитанов звездных кораблей не бывает слез на глазах, разве что от ветра. Потом меня впихнули в полицейскую машину и захлопнули двери. Через несколько минут я покинул «Антрацит» в межпланетном катере. Крейсер болтался на орбите — корабли такого класса не были приспособлены к тому, чтобы садиться на планеты.

Внутри полицейского крейсера я был впервые. Ярко освещенные коридоры, казалось, уходили в бесконечность. Наш путь закончился в просторном кабинете. Меня освободили от наручников, и полицейский чиновник приложил мою ладонь к компьютерному идентификатору личности. Естественно, ничего не произошло.

— Черт возьми, и этот без печати! — в сердцах воскликнул чиновник.

Должно быть, ему очень не нравилось работать на Краю. Ну еще бы, никакого учета и контроля.

— Документы! — рявкнул он. Я безропотно полез в карман за пластиковой карточкой — удостоверением личности, всячески защищенным от подделок, и все же гораздо менее надежном, чем печать — личный код гражданина Союза. К сожалению, этим кодом можно было метить только младенцев до шести месяцев и с помощью очень сложной аппаратуры, так что на Краю печать не прижилась.

— Но ты же родился на Шторме! — сказал он, изучив документ. — Почему нет печати?

Я действительно родился на Шторме, в самом центре Галактики и Союза, — в год знаменитого мятежа. Мой отец играл немалую роль в тех давних событиях. Мятеж изменил жизни тысяч людей, а мне помог избежать пометки. Позже отец позаботился о том, чтобы из моих документов исчезли сведения о родителях. По всем электронным базам я стал сиротой, коих немало появилось за десять лет «независимости Шторма» (хотя, по сути, это была жизнь в кольце направленных на планету стволов, которые время от времени стреляли). Так я стал однофамильцем известного сенатора. Отец сделал все, чтобы его мрачная слава не довлела надо мной.

Примерно это я рассказал чиновнику: родителей не помню, рос в интернате, почему нет печати, не знаю, но я родился в год мятежа, так что логично предположить… Меня не дослушали. Чиновник провел пальцами по служебному экрану и махнул рукой — уведите.

В следующем кабинете меня ждал личный досмотр. Но что найдешь в карманах человека, взятого врасплох чуть ли не в постели? Все, что у меня было, забрали еще на корабле. Я прижал палец к экрану, подтверждая, что у меня изъяты личное оружие и универсальный ключ от звездолета.

Камера, куда меня привели, оказалась одиночной, и я испытал ни с чем не сравнимое облегчение от того, что мне не придется общаться с гипотетическими товарищами по несчастью. Видимо, размеры крейсера позволяли содержать всех заключенных раздельно. Камера была меньше моей каюты на «Птахе». Из мебели здесь была койка да удобства в маленьком закутке.

Я лег на кровать и попытался не думать о том, что будет на допросе. Но это оказалось не так-то просто. Внезапно я вспомнил все слухи и байки, которые ходили по Краю Галактики о том, какие методы применяются союзной полицией для того, чтобы разговорить преступников, и моя спина покрылась холодным потом. Почему я не вспомнил об этом, придумывая свой план?!! К чему были все эти бессмысленные шевеления, если я расскажу все, как есть, после одного единственного укола?!! Вот идиот, всерьез собирался поиграть в загадки с полицией Союза, этой совершенной машиной! А сам? Не сообразил. Не учел. Недооценил. Теперь не обижайся, когда все расскажешь на допросе, и жизнь свою закончишь на каторге или в союзной тюрьме. Сокамерники ногами забьют, не все время тебе сидеть в одиночке. Или прямо здесь загнешься. Хрен знает, что у них за методы.

Немалых сил мне стоило унять эту тихую, незаметную для посторонних глаз истерику. Как мог, я успокаивал себя. Совершенно не обязательно, что сразу начнутся уколы и прочие ужасов. В конце концов, они просто проверяют. Это их работа. Ну не будут же они, в самом деле, каждого подозреваемого с помощью химических препаратов допрашивать. Для такого допроса, скорее всего, нужны серьезные основания. Как минимум, обвинение по всей форме и в конкретных преступлениях.

Пока они всего лишь опрашивают всех, кто был на Красном Небе, сказал я себе. Успокойся. У тебя еще есть шанс ускользнуть, ты старался не зря. А вот когда преступников не найдут ни на одном из кораблей с Красного Неба, начнутся настоящие неприятности. Тогда дойдет дело и до психотропных препаратов, а то и до чего-нибудь более серьезного. Странно, что я не подумал об этом с самого начала. Наверное, боялся посмотреть немного дальше собственного носа и расстаться с детской иллюзией, что все поправимо.

Зато теперь до меня окончательно дошло: встреча с отцом и дочерью Бовва уже разрушила мою жизнь до основания. Мне в любом случае придется скрываться, и нужно молиться, чтобы сейчас меня отпустили, не стали задерживать до того момента, когда соберут показания со всех кораблей. Могут ли они арестовать меня так надолго? Я в этом сомневался. Семьдесят два часа до предъявления обвинения, потом обязаны отпустить, если обвинять не в чем. За семьдесят два часа свести воедино показания всех, кто был на Красном Небе, попросту невозможно. Человек изобрел гиперпривод, но так и не придумал способа межпланетной связи. Слишком велики были расстояния. Как сказал Бовва? Новости движутся со скоростью звездолета, а это очень медленно.

Что же, значит, задержать меня не смогут. Выпустят. Тогда-то я и сбегу, пообещал я себе. Если выберусь живым и целым с этого крейсера, брошу все к чертям. Наберу нужный номер на экране, и капитан Артемьев исчезнет. Край огромен. Можно найти себе новую работу и новых друзей где-нибудь в противоположном секторе Галактики. Зато с Бовва будет покончено. Пусть играют в свои игры без меня.

Надо было так и сделать, а не пытаться склеить то, что разбито вдребезги. Но, в конце концов, у меня было право на ошибку. За всю мою жизнь на Краю я не слышал ни о чем подобном. Была полиция — союзная или местная, были преступники — союзного или местного масштаба. Но никогда на их поимку не бросались такие силы, никогда ради двух человек не высаживались полицейские десанты и не арестовывались поголовно все, кто мог им как-то помочь. Я действовал вполне логично в рамках прежней, хорошо известной мне реальности. Жаль только, что новая реальность не желала вписываться в рамки логики и здравого смысла.

Я ввязался в историю, масштабов которой не представлял даже приблизительно. Кого похитили состоятельный господин Бовва и его странная дочурка? И чем это настолько угрожает Союзу? Гадать было бесполезно.

Но если я ошибаюсь и полиция применяет специальные методы допроса ко всем подряд, как болтают, ничего хорошего меня не ждет. Повезет отделаться рудниками, но это очень сомнительное везение. Не спрятал бы их — имел право рассчитывать на снисхождение, а так придется отвечать по полной программе.

Я попытался взглянуть на это философски. Хорошо, по крайней мере, что ни родителям, ни возлюбленной не придется обо мне плакать — таковые отсутствуют. Друзья не в счет, они переживут. А вот «Птаху» жалко. Наверняка ведь продадут, и полиция еще и наживется на моей кончине. Додумав до этого места, я начал нездорово хихикать, и пришлось вцепиться зубами в подушку, чтобы прекратить уже вполне настоящую, а вовсе не тихую истерику. Героя из меня явно не получалось. Уткнувшись лицом в подушку, я несколько минут боролся с неконтролируемым ужасом. А потом несколько часов лежал без движения, вздрагивая от каждого звука снаружи. Уснуть мне так и не удалось.

7.

Дверь открылась бесшумно. Я сел на нарах.

— На выход, — приказал охранник, доставая ленту наручников. Я безропотно позволил зафиксировать мне руки за спиной — попробовал бы сопротивляться! «Вперед», — раздалась негромкая, равнодушная команда.