Космический маразм - Бушов Сергей

Как только йокес вымолвил это слово, меня подбросило в воздух и шарахнуло сильным разрядом электрического тока в спину. Меня скрючило, затем передёрнуло, и сквозь брызнувшие из глаз слёзы я видел, как мир вокруг рассыпается в мелкие обломки. Они вертелись, разлетались в разные стороны и исчезали. Как только последний кусочек мира растворился в пустоте, мне показалось, что я и сам исчез, поскольку мне больше нечего было видеть и чувствовать. Мой мозг сковало страхом от невозможности осознать всё это, я попробовал дышать чаще, но не мог понять, дышу ли вообще, и это ещё сильнее парализовало мне рассудок. Однако спустя пару мгновений сознание вернулось, и я ощутил, что плавно опускаюсь вниз во влажном прохладном воздухе, всё ещё сжимая в руке Семнадцатую Плиту, а вскоре почувствовал под ногами нетвёрдую, зыбкую опору. Это оказалась лодка, которая покачивалась на мутноватой воде в густом непроницаемом тумане. Я сел на деревянную скамью, положил кирпич на дно лодки, взялся за вёсла и принялся грести.

Где я был? Зачем грёб? Что вообще окружало меня? Я не знал, и в тот момент мне было всё равно. Я чувствовал себя необычно, словно во сне, и сама река казалась призрачной, нематериальной. Кроме того, я вдруг ощутил, что и сам изменился, только не мог понять, как.

Перегнувшись через борт, я взглянул в колышущуюся воду и увидел своё отражение. На меня смотрел усталый бородатый старик с моими глазами и чертами лица. Секунду я размышлял об этом, но ни к какому выводу не пришёл и продолжил работать вёслами.

- Ладно, - произнёс я. – Какая разница?

Под мерное поскрипывание уключин хотелось спать. Но если бы я заснул, они перестали бы мерно поскрипывать. Поэтому я просто грёб и грёб вперёд, к неизвестной мне цели.

Часть 3

Глава 1. Взлёт

В начале второй весны года, ранним невыносимо жарким утром, когда на пастбищах только-только занялись сморчки, а в закромах Родины радостно заскрежетали цикады, ни разу не орденоносный тракторист Семён Дудиков очнулся ото сна в заблёванном вонючем туалете. Он приподнялся на четвереньки, неуклюже вырвал себе с головы клок косматых волос, чтобы побыстрее прийти в чувство, но в результате завалился на бок и подумал про себя труднопроизносимое в его состоянии длинное матерное выражение.

- Сеня, ты? – послышался из-за двери голос жены.

- Ну а хто, мля… - пробормотал Семён, медленно приводя своё тело в вертикальное положение путём выталкивания его вверх вдоль закрытой двери. И, уже громко, добавил: - А ты кого ждала?

- Да тебя ждала, - отозвалась жена, Ксюха. – Уж дня два. Опять напился, что ли?

- Хорошая ты у меня, - буркнул Семён, щёлкнув шпингалетом и вывалившись из туалета на пол прихожей.

- Ты, если бы не пил, тоже был бы хороший, - пролепетала Ксюха, возвышавшаяся над ним в потёртом ситцевом халатике, покрытом изображениями лазерных трамваев, горных кротов и красных дыр.

- Дак а что бы я делал тогда? – вопросил Семён, в очередной раз поднимаясь на ноги.

- Работал бы, - шмыгнула носом Ксения, придержав его за плечо.

- Я и работаю, - ответил Дудиков. – А толку-то?

- Зарабатывал бы больше, - уже менее уверенно продолжила Ксюха. – И детям было бы что кушать.

- Чего? – от удивления Семён пошатнулся и чуть снова не упал. – Я же этим оглоедам в четверг целый мешок камушков приволок.

- Да не могут они их есть! – в сердцах воскликнула Ксения. – У Глашки от них запор, а у Порфирия два зуба всего молочных, не угрызть. Ты бы их хоть подробил, что ли.

- Чем я их подроблю? – буркнул Семён. – Я тракторист, а не шахтёр какой-нибудь.

- Ну, купил бы хлебушка.

- На что? Платят рублями, а в магазинах нонче только эти э.е. проклятые берут…

Впрочем, Семён уже успокоился и направился к двери.

- Ты куда? – вопросила Ксения. – Опять пить?

- Да нет, - честно ответил Семён. – Сегодня не буду. Не могу больше. Надо трактор проверить, а то мало ли что с ним после вчерашнего.

Пока он неуверенно двигался к двери, однако, у него уже возникла мыслишка, что немного похмелиться не помешало бы, и трактор как раз подходит для того, чтобы добраться до нужного магазина.

- Ну, смотри, - Ксения недоверчиво вздохнула и отвернулась.

Дудиков вышел из дома на улицу, поискал по привычке, что бы пнуть ногой, но не нашёл и просто тихо выругался. На улице шёл оранжевый снег.

- Опять химкомбинат развлекается, мать его… - пробормотал Семён и, подняв воротник куртки, двинулся в сторону трактора.

Трактор был его единственной настоящей любовью в этой жизни. Он холил его, лелеял и с наслаждением заботился о каждой детальке. Всё в тракторе сверкало и переливалось. Пару недель назад Дудиков даже поставил ему новый хвост из поликарбоната, который теперь вздымался позади реактивных сопел горделиво и слегка надменно.

Семён щёлкнул пальцами, и водительская дверь поднялась вверх, словно крыло птицы, приглашая его внутрь. Семён осмотрелся, не подглядывает ли кто, и забрался в кабину. Щёлкнув парой тумблеров, он запустил диагностику всех систем. На лобовом стекле отобразились быстро бегущие разноцветные надписи, констатирующие, что всё в порядке, и трактор готов к взлёту.

Семён захлопнул дверь, пристегнулся, выжал сцепление и принялся остервенело крутить ручку механического стартёра справа под рулём. Двигатель присвистнул и зарычал. Семён включил верхнюю передачу и осторожненько отпустил сцепление. Трактор пополз вверх, покачиваясь над землёй, словно величественный корабль на волнах.

- Молодец, синий, - Дудиков одобрительно похлопал по рулю и стал потихоньку поворачивать направо, в ту сторону, где внизу вилась тёмно-бурая речка.

Всё было прекрасно. Винты вращались, из сопел летел густой чёрный дым вперемежку с керамзитом, а сам трактор неторопливо двигался вперёд над преисполненным торжественного покоя ландшафтом.

Справа высились ряды деревянных церквей – православных, баптистских, мусульманских, еврейских и новомодных, в честь Синего Пламени и какого-то смесителя, точное название которого Семён не помнил. Церкви стояли плотно, будто частокол, и являли собой молитвенное единение разных конфессий – покосившееся и бедное, но всё равно благолепное.

Слева шевелился смешанный лес, состоящий из деревьев лиственных, хвойных, пластиковых, железных и неопознанных, вовсе лишённых листьев, ветвей и стволов. Некоторые деревья подпрыгивали, пытаясь разглядеть, что творится вдали, другие шатались, намереваясь упасть, а третьи стояли чинно и бормотали про себя неразборчивые для уха Семёна тексты.

Трактор же двигался вдоль устья реки вперёд, где почти сразу за горизонтом виднелся белокаменный город, подвешенный вниз крышами над небольшим озерцом. В этом городке Дудиков знал все входы и выходы, хотя и понимал, что за пару дней отсутствия многое в нём могло поменяться.

Лететь было недолго, минут десять, то есть примерно час. Однако бросив взгляд на небо, Семён вдруг нахмурился – над рекой клубилась огромная свинцово-серая туча, слишком живая и подвижная, чтобы казаться обычной дождевой. Трактор подтвердил его опасения, спроецировав на лобовое стекло тревожное сообщение о возможном шторме.

- Да ничего, проскочим, - постарался успокоить Семён машину, хотя сам уже не был уверен в удаче своего предприятия. Туча всё клубилась, росла и тянула к трактору свои толстые блестящие щупальца. Через мгновение трактор оказался внутри.

Семёна ослепило, и он зажмурился. Он словно бы распадался на мелкие частички, и каждая из них представляла собой отдельный образ, слово или чувство. Он перестал ощущать себя единым человеком, и от этого накатил страх. Сознание заполнили беспорядочные слова, не имевшие реального воплощения, а сами по себе казавшиеся реальными.

«Чушь какая-то», - думал Семён. И чушь представлялась грязной бесплотной свиньёй, которая ела из деревянного корыта зловонные помои, тоже, разумеется, нематериальные. Однако вонь была настолько сильной, что вяли уши и цветы на лугу, а пчёлки в испуге полетели прочь, выстраиваясь в причудливые символы, означавшие «Вот дерьмо». Дерьмо было липким и ещё более отвратительным, чем помои. Теми хотя бы можно было помыться, а мыло, вода и другие средства никогда не помогают. Помочи, в конце концов – это те же подтяжки, только на магазинном жаргоне, а Семён ведь как раз и собирался в магазин, несмотря на словесный бред, в котором он непостижимым образом очутился. И как только он это осознал, вокруг стала всё отчётливее отображаться реальность, если её можно было так назвать.