Павел По
Это сделал Сайман. Часть 1
Глава 1. Следователь
Утро. Стандартный заказ продуктов согласно утвержденному меню. Салат овощной четыре порции, рагу из мяса птицы, рыба свежая нежирная – два килограмма для приготовления под луковым соусом, творог, сметана, фруктовый йогурт без сахара, яблоки сорт «Новый урожай», виноград сорт «Кишмиш», бананы. Дополнение списка: вода минеральная, чай зеленый краснодарский с жасмином.
Обед тринадцать ноль-ноль. Согласованное меню в приложении.
Активирую контроль вентиляции в технической зоне и термо режим.
– Сай-мэн.
Начинается работа!
* * *
Томное контральто, переплетаясь с густыми аккордами, коснулось плеч очарованных зрителей, затихая, накрыло их мягкой волной. Звук, преображенный десятком сонолюминесцентных ламп, превратился в рой искрящихся бабочек. Они устремились к многочисленным, словно звезды на небосклоне, светильникам. Там, смешавшись с россыпью хрусталя, визуализированный голос певицы дождем осыпался на слушателей последней, трагической нотой.
И тут же взорвался аплодисментами. Обитые благородным сапфировым бархатом кресла в миг опустели, восторженная публика, вскочив со своих мест, рукоплескала. Голограмма за спиной певицы, впитывая звуки оваций, становилась ярче и вот уже освещала силуэт артистки, казавшейся теперь хрупкой статуэткой древней богини и повелительницей этого зала.
– Браво!
– Великолепно!
Федот Валерьевич Филиппов, покосившись на соседей по зрительному залу, неохотно привстал и, воспользовавшись суетой, принялся деликатно пробираться к выходу. Он был довольно молод, высок, худощав и производил впечатление человека делового и весьма успешного, при том лишенного снобизма и вульгарного чванства, несмотря на очевидный достаток и дороговизну надетого в оперу костюма. Дамы, сперва обласкав взглядом его лицо, широкие плечи, замечали попытку бегства из зала и провожали уже с укоризной. Он виновато вздыхал и отводил взгляд.
– Дела, увы, срочные и безотлагательные. Прошу простить, – бормотал он, старательно втягивая и без того плоский живот.
Но вскоре понял, что окружающим глубоко все равно, по каким причинам он покидал переполненный зал, не дождавшись арии на бис: екатеринодарские меломаны смотрели на него с нескрываемым презрением.
Оперу Федот Валерьевич, к сожалению, не любил.
Нелюбовь к самому знаковому для русской культуры и интеллигентного человека виду искусства родилась у него в раннем детстве и впиталась буквально с молоком матери, когда та, повинуясь моде включала серьезную и одухотворяющую музыку младенцу-Федоту, изнывавшему от колик. По задумке матери музыка должна была успокоить и оздоровить его, но дала совершенно противоположный эффект, закрепившись в сознании как продолжение довольно мучительной боли.
– Ты совершенно выпадаешь из всех молодежных трендов, – вздыхала матушка, когда уже подросший сын отказывался совершать очередной семейный выход в оперу и приобщаться к высокому.
Он усмехался и имитировал головную боль, лишь бы его не трогали.
В те годы мода на классическую музыку, театр и высокое искусство достигла своего пика. Оно совпало с появлением нейро-интеллекта и искусственного человека, антропоморфа, – человечество всегда стремится к своим корням в тот самый момент, когда готово к очередному прыжку в неизвестность. Нечто подобное было в эпоху Возрождения, Новое Время… И вот сейчас, в две тысячи сто двадцать пятом году.
Детей называли на старый манер, снова появились Агриппины, Степаниды, Назары, Лавры и Никандры. Городам вернули уже почти забытые исторические названия, зачастую бытовавшие еще в царские времена. Примерно тогда Краснодар и переименовали в Екатеринодар. Горожане чувствовали что-то подобное задолго до реформы, иначе как объяснить многочисленные монограммы с буквой «Е» на городских аллеях, клумбах, в дизайне кованных оград и оформлении парковых скамеек, сделанные еще в начале двадцать первого века.
Зачем Филиппов решил сегодня проверить, отпустили ли его детские травмы, он и сам понять не мог. В город приехала труппа столичной технооперы, была обещана растиражированная постановка с новым прочтением «Бориса Годунова», прекрасные костюмы и голоса, вечная музыка Модеста Мусоргского. Федот Валерьевич поддался соблазну, но с первых аккордов пожалел о своей самоуверенности.
Что ж, он хотя бы попробовал.
Выйдя из зала в пустынное фойе, Федот Валерьевич спустился по широкой лестнице мимо инсталляции со средневековым Кремлем и костюмами исторической эпохи Ивана Грозного. Вставив пластиковый жетон в ячейку, забрал из гардероба плащ и вышел на улицу, вздохнув полной грудью теплый, пропитанный осенней прелостью воздух.
Только-только закончился дождь, залакировав и без того яркую листву, омыв от вездесущей пыли пузатые плафоны уличных светильников. Город благоухал и буквально дышал свежестью. Желтоватый свет городской иллюминации преломлялся в лужах, рассеивался и искрился, будто невидимый художник повысил контрастность изображения до максимума. Да, это было божественно, и Федот Валерьевич с трудом бы сам определил, от чего ему стало так легко на душе – от осознания наступившей осени или от окончания музыкальной пытки. Усмехнувшись собственным мыслям, он поднял воротник светло-бежевого плаща, спрятал руки в глубоких карманах и собрался на парковку. Однако, не пройдя и десяти шагов, остановился и решительно развернулся назад, направившись прямо в противоположную сторону, в горящий оранжевыми огнями ресторан «Балерина и бифштекс».
Федот Валерьевич давно оценил юмор владельцев – разместить рядом с театром балета заведение с таким красноречивым названием и провокационным меню было, безусловно, отличной идеей. Даже не будучи меломаном, он заглядывал в ресторан, чтобы попробовать судак на гриле или фирменный бифштекс из грудинки с глазурью из кваса. Вот и сегодня, подходя к элегантному крыльцу, он решил воздать себе за мучения – вечер был субботний, а по субботам он традиционно заказывал здесь столик. Правда, трапезу с ним обычно разделял его друг из уголовного розыска и коллега, Василий Яблочкин, но тот сегодня томился на дежурстве.
Так как спектакль еще не закончился, зал был почти пуст, хоть большинство мест и оказались ожидаемо забронированы – над ними витали голограммы бледно-оранжевого цвета. Высокий брюнет-администратор приветливо улыбнулся постоянному клиенту, доверительно склонился к нему, прошептав:
– Ваш столик свободен.
Федот Валерьевич кивнул, порадовавшись перспективе исправить почти испорченный вечер.
Он занял привычное место в углу, у окна – он любил наблюдать за городом, за мчащимися по улице Красной электромобилями, за деловитыми горожанами. У каждого из них – он был уверен – за плечами пряталась своя история, и Федот Валерьевич любил развлекать себя разгадыванием таких ребусов в ожидании ужина. Особенно если ужинать, как сегодня, приходилось в одиночестве.
Пожилая пара неторопливо брела вдоль дороги. Мужчина, чуть повернув к спутнице голову, что-то рассказывал ей. Та хмурилась и горячилась, сдерживаясь из последних сил – фонари то и дело выхватывали ее горящий раздражением взгляд и сжатые в тонкую нить губы. Они не были женаты, это Федот отлично понял по деликатности жеста, с которым мужчина поддерживал даму под локоть. Более того, они были не слишком давно знакомы. Вероятно, это их первый совместный выход, сделанный по рекомендации общих друзей. Не потому что у них случилась любовь и желание рассеять одиночество, а потому что «надо». Сам Федот не позволил бы даже самым близким вмешиваться в его личную жизнь. Но не все имели столько же храбрости, приправленной ослиным упорством и обеспеченной дедушкиным наследством, сколько он.
Дойдя до остановки, дама развернулась к спутнику, высвободила руку. Натянуто-вежливо улыбнулась и, бросив совсем короткую фразу, поспешила заскочить в первый попавшийся электрокар, оставив мужчину недоумевать на улице. «Не повезло тебе, друже», – посочувствовал ему Федот: тяжело, когда тебя оставляют посреди мокрой от дождя улицы. Особенно тяжело, когда тебе явно за сорок лет. Федот Валерьевич мысленно поежился и отвел взгляд – не хватало еще, чтобы бедолага почувствовал, как за ним наблюдают.
