Возлюби дальнего - Савеличев Михаил Валерьевич

Неужели все так просто? Так примитивно просто? Ответ — персональный страх бесследного исчезновения заставляет нас проявлять просто чудовищную творческую активность — завоевывать, преобразовывать, контактировать, спасать. У нас нет надежды на то, что будет после смерти, поэтому мы стараемся полностью выложиться здесь, вовне: в Космосе, в медицине, в педагогике. Главное — люди. А не теряем ли мы что-то важное в этом нашем всеобъемлющем материализме? Леонид Андреевич закряхтел от стыда за свои мысли. Что же теперь — учреждать воскресные школы для пилотов? Кропить святой водой звездолеты?

Утром Леонид Андреевич сходил в ангар сдать кровь. Там уже толпились люди, бегали дети. Ему предложили пройти без очереди, но Горбовский хмуро отказался, уселся на стуле и стал ждать, когда лаборант позовет его. Хосико сидела перед мед-терминалом, чертила какие-то схемы и листала толстую пачку индивидуальных карт. Паники, чего втайне опасался Леонид Андреевич, не было — все пока достаточно спокойно отнеслись к карантину.

— Доброе утро, — подошел к Горбовскому Марио. Физик был бледен и потирал предплечье. — Не люблю уколы.

— Уколы — это плохо, — согласился Леонид Андреевич.

Марио с некоторым подозрением и смущением посмотрел на невозмутимого Горбовского, как-то воровато огляделся и полушепотом спросил:

— Я вчера вел себя достойно?

— Вполне, — уверил его Горбовский.

Физик с облегчением вздохнул и уселся рядом.

— Как туристы восприняли карантин? — поинтересовался Леонид Андреевич.

— Туристы восприняли его стойко, — в свою очередь заверил Горбовского Марио. — Нам просто повезло, что Турнены улетели до заварушки.

Леонид Андреевич был в курсе и очень сомневался, что Турненам повезло больше. Но разочаровывать Пратолини он не стал.

— Ну почему? Рита Сергеевна — очень хладнокровный человек.

— Зато Тойво какой-то…

— Беспокойный, — подсказал Горбовский. — Быстро вы это заметили.

— Я их давно знаю, — объяснил Марио. — У нас, охотников, что-то вроде клуба. Собственно, я сюда прилетел не в последнюю очередь благодаря их рекомендации. Риты, то есть. Тойво не охотник. Он — оруженосец.

— А, так вот почему вы так отчаянно спорили в первый день, — догадался Леонид Андреевич. — Чувствовались застарелые раны и привычные темы.

Они помолчали, разглядывая развернутую посередине ангара медлабораторию. Просто не верилось, что меньше чем за сутки удалось очистить помещение от всего хлама, превратив из некоего подобия критского Лабиринта в футбольное поле. Собственно, многочисленные дети его так и использовали, гоняя мячик и обращая мало внимания на предупреждающие окрики родителей. Когда мяч по недоразумению или по шалости попадал в один из кубов маленькой империи Хосико-сан, к невозмутимой императрице подбегал родитель отпрыска и, прижимая ладони к сердцу, просил извинений. Хосико кивала, Хосико величественным движением изящной тонкой руки разрешала взять мяч, и детская беготня возобновлялась.

Тестирование продолжалось, народ прибывал, и Горбовский с удивлением отметил, что половину людей он впервые видит. Видимо, это были так называемые вольные егеря, разыскивающие и готовящие более-менее безопасные охотничьи площадки для туристов, да те, кто работал у самого подножия Белых Скал, обслуживая лифты и защитное оборудование. С появлением егерей в толпе появились центры кристаллизации, люди рассаживались тесными кружками и, склонив головы друг к другу, тихо переговаривались. Леонид Андреевич с любопытством наблюдал за этой эволюцией и догадывался, что сейчас будут избраны парламентеры для общения с высшим руководством. Легенды доктора Мбоги хватило ненадолго — если вводить в заблуждение технический персонал можно было достаточно долго — по крайней мере, до активной стадии операции, то с егерями такой номер не проходил — в карантинах и УНБЛАФ они разбирались не хуже Хосико Фуками.

— Видите? — прошептал Пратолини.

— Вижу, — подтвердил Горбовский. — А почему шепотом, Марио? Мы наблюдаем феномен зарождения и подъема гражданской активности в ответ на неясную внешнюю угрозу и невнятные объяснения высшего руководства.

— А что, были какие-то объяснения? — удивился Марио. — Меня просто попросили подойти сюда на тестирование…

— Угроза нарушения биоблокады, — объяснил Горбовский. — Всех просили не беспокоиться и не торопиться на Землю. Ну вы, наверное, знаете, как Поль это умеет.

— Знаю, — подтвердил Марио, — директор Базы это умеет делать в высшей степени тактично.

Тем временем подошла очередь Горбовского, и Леонид Андреевич направился к Хосико сквозь ряды стульев, мимо кружков людей, сразу замолкавших при его приближении. Леонид Андреевич виновато улыбался, но все смотрели на него серьезно и не слишком доверчиво. Дело плохо, решил про себя Горбовский.

Вежливые ассистенты взяли у Леонида Андреевича кровь, заставили плюнуть в чашку Петри и напоследок запихали в большой гудящий шкаф, в котором было темно и жарко. Что-то неприятно мягкое касало се головы, как будто слепой ощупывал при близком знакомстве лицо, и Горбовский подумал, что не слышал ни единого детского всхлипа. А ведь малыши должны были испугаться такого испытания. Должны? Наверное, на Пандоре какие-то особые дети. Впрочем, в малышах Леонид Андреевич смыслил очень мало.

— Там страшновато, — заявил он молоденькой девчушке в салатовой униформе, которая усиленно пыталась выглядеть серьезной, но приступы смешливости один за другим нападали на нее. Она прыснула, зажала ладошкой рот и быстро помахала рукой в сторону Хосико.

— Удивительные у нас дети, — даже с какой-то гордостью сказал Леонид Андреевич задумчивой Хосико.

— У нас? — с интересом посмотрела она на Горбовского.

— У людей, у человечества, — объяснил Леонид Андреевич. — Ничего не боятся, даже шкафов.

— Ну что вы, Леонид Андреевич, мы их туда и не сажаем. Они прошли Токийскую процедуру в первые дни после рождения. Тестер рассчитан на взрослых. На очень взрослых, — поправилась Хосико.

Хосико просмотрела карту Горбовского, сплошь покрытую загадочными значками. Что-то отмечала маркером, и ярко-оранжевые пятна стали слегка беспокоить Леонида Андреевича. Однако он не стал прерывать доктора расспросами, дожидаясь, когда она закончит анализ и впишет, а точнее, врисует, тонкой кисточкой еще несколько значков в розовое поле под его фотографией.

— Здоров? — с толикой беспокойства спросил наконец он.

Хосико внимательно посмотрела на Леонида Андреевича, и ему почему-то стало неудобно, словно он спросил нечто запретное или, скорее, даже глупое, как это бывает, когда большой, взрослый и вроде бы даже умный дядя начинает интересоваться у ребенка подробностями элементарной игры в салки.

— Да, — коротко ответила Хосико.

— Ну, я пойду?

— Конечно, Леонид Андреевич.

Однако выйти из ангара Горбовскому не дали. У выхода его перехватили Ларни Курода, Вадим Сартаков и незнакомая полная женщина, не соизволившая представиться. А может быть, она ему представлялась раньше?

— У нас к вам серьезный разговор, Леонид Андреевич, — начал Вадим.

— Слушаю вас.

— Нас, собственно, как и все население Базы, беспокоят происходящие сейчас события.

— Даже не столько события, — заявила почти безапелляционно женщина, — сколько отношение руководства к вверенному ему персоналу.

Ого, подумал Леонид Андреевич, а тут попадаются бывалые люди.

— Чем вас не устраивает отношение руководства? — как можно мягче спросил Горбовский. Начинались проблемы.

— Нас не устраивает отвратительная завеса секретности над происходящим, — продолжила женщина. — Какая опасность нам грозит? Насколько она реальна? Что будет с детьми? Когда начнется эвакуация? Чем занимается комиссия? Что, черт возьми, вообще происходит?

На последнем вопросе ее лицо как-то обмякло, расплылось, и Леонид Андреевич понял, что еще немного и женщина расплачется. Она была в панике. Она боялась. Очень боялась, и только оставшиеся капли уверенности в том, что ее и десятки других людей, здесь, на Пандоре защитят, не бросят, помогут, удерживали от открытой истерики и непредсказуемых действий. А сколько еще здесь таких? Не очень много, возможно, но вполне достаточно, чтобы породить… Что породить?