] Селем: Готов прокол. Оговорок сто сорок. Роковой сбой.
¿' Караколь: То вскользь, то вкось, под откос твой донос. Порой соло свободно, порой спорно.
] Селем: Отколь озорство протокольно?
¿' Караколь: Сплошной вздор!
345
] Селем: Стой достойно!
¿' Караколь: «Хохот, гогот».
] Селем: Сов, должно, помог?
¿' Караколь: Только Голгот мог столько острот отколоть.
] Селем: Что, скоморох, городской говорок подловил?
— Ошибка! — снова оборвал знаковик. — Один балл в пользу Караколя!
)
За истекшую минуту диалог заметно поутих, оба соперника истощили свой запас слов на о, которые еще ни одним из них не использовались. Я пальцами стирал с дощечки использованные слова, но не находил новых. Те, что оставались: кобольд, гонг, толос, монокль, и наречия образа действия на О — волчком, торчком, ползком, молчком, было очень сложно встроить в диалог, и Караколю ничего не оставалось, как играть на своем чутье, чтобы держать удар стилита, который, как по мне, тоже находился в отчаянном положении. Я украдкой взглянул на песочные часы — в верхней части оставалась лишь маленькая горстка белых песчинок, главное теперь было не допустить ошибки, которая дорого нам обойдется. Я добавил на дощечку слова «водоворот», «коробок», «хроноскоп». Караколь прищурился. Был его ход. Повисла давящая тишина.
¿' Караколь: Кобольд, толос, хроноскоп. Что смолк?
] Селем: Осторожно! Оборот слов! Вольвокс, гномон, столон.
¿' Караколь: До, соль, до, хлоп! Пой громко, вой звонко!
] Селем: Вот хоровод, хорош поворот!
¿' Караколь: Грог? Скотч?
344
)
Быстрые удары гонга, обозначающие, что осталось десять секунд, раздались в самый неподходящий момент. Нам оставалось лишь ждать последней реплики стилита, опасаясь удара ниже пояса. Именно такой она и вышла, ясной, колкой, пронзительной, во второй раз предоставив ему финальный аккорд во всей красе.
] Селем: Гонг, звон, дробь. Толчком под косогор прочь!
)
Гром аплодисментов, раздавшийся с трибун, застал меня врасплох. Если в целом это испытание мне показалось ловко сыгранным обоими соперниками, с парой обменов красивыми, стройными фразами, и если Караколь, по-моему, был весьма неплох, то разве с интеллектуальной точки зрения это состязание было сравнимо с битвой палиндромов? Но, по всей видимости, почти что детская забава звуками и игривый тон Караколя, его манера
обыгрывать каждую реплику очаровали публику, и верхние ряды ободряюще скандировали его имя. Я не мог сказать со всей объективностью, кто из двоих был лучшим, хотя мне казалось, что первенство в первой половине тура осталось за Караколем.
Члены жюри посовещались пару минут, и на оловянных цилиндрах, которые прокручивал счетовой, показались результаты: Селем — 26, Караколь — 21. Что составляло общий счет за два тура: Селем — 58, Караколь — 44. Меня как из ушата окатили! Я был разбит, потерян: я сделал все, что в моих силах, я написал на табличке все слова, какие только смог, Караколь хватал их на лету и составлял их, как мозаику из сухой кладки. Количество штрафных очков у нас было практически одинаковое. А по итогу стилит обошел нас на целых пять баллов! Бархатистую тишину дворца надорвали свистки негодования, укрепившие
343
во мне чувство несправедливости. Хотя я, конечно, с самого начала не имел особых иллюзий на этот счет, я прекрасно понимал, что судьи будут на стороне стилита, в лучшем случае, чтоб не разгневать Экзарха, в худшем — по своему личному пристрастию. Для того, чтобы выиграть в таких условиях, недостаточно быть лучшим, нужно показать ошеломляющее превосходство — и Караколю это было яснее, чем всем нам.
— Молодца, Сов! Благодаря твоему потоку О река моей поэзии не обмелела. Ха-ха!
— Но этого же оказалось мало, Карак…
— Этого оказалось достаточно, он не удержал своей позиции, он дал мне сбить себя с курса, это чувствовалось по его вихрю. Он засомневался, стал отходить назад и своем напоре, его уверенность дала трещину. Теперь он знает, что может проиграть. Именно этого я и добивался. Теперь для него начинается настоящее состязание…
x
Если хорошо подумать, то вся наука Голгота держалась на знании потоков. Он владел основными восемью типами встречного ветра, разбирался в основных вариациях шести форм, умел прочерчивать теоретическую трассу по карте Тальвега. Но в остальном… Механика течений, признаки турбулентности в нестационарных кильватерах, изолированные и связанные потоки в зависимости от типа тел и влияния напора, ребро атаки и схода, как и любые тонкости аэродинамической теории, были ему безразличны. Многие в Орде давно для себя решили, что он ведет контр инстинктивно, что это просто дело крови, наследственности. Тем не менее, каждый раз, когда я у него спрашивала, почему он выбрал ту или иную трассу, Голгот практически всегда давал мне вполне аргументированный ответ. Сжатый, но, как правило, обоснованный.
342
Нет, его спасал не инстинкт, не потому он стал Трассером высокого уровня, несовершенным на мой взгляд, но очень крепким, (инстинкт — это, скорее, про Арваля, у того контр на грани животного нюха). Все дело в том, что он доверял ветру, он будто был уверен, что ветер, даже самый резкий, судорожный, дикий, не мог его искалечить. Убить — да, но к этому он как раз был готов.
Когда я оказывалась лицом к массивным и гранулярным потокам, как, например, вчерашний в русле Струйветра, мне всегда становилось страшно. За все свои тридцать шесть лет я так и не перестала бояться. Да, я знала, как совладать с ярветром, умела вести контр под кривецем, могла подняться вверх по песочному потоку. Мне были известны теоретические принципы потоков этих ветров, турбулентная моделизация, объемная структура, я умела все это определять на месте, знала, что делать, как реагировать. Но для этого мне всякий раз приходилось заглушать эмоции разумом, задвигать как можно дальше утробный панический страх. Голгот же не нуждался в теориях, он не оперировал такими понятиями как риск и вероятность. Возможную смерть он принял раз и навсегда в своей схватке с ветром один на один. Из-за своего брата? Наверняка. Его манера идти на рожон в самый центр потока, прокладывать дорогу собственным телом, налегать сильнее при полном встречном, как вчера, на незащищенной местности, прорываться прямой трассой, тогда как принцип сбережения мышечной энергии гласит уваливаться и искать укрытия, и затем понемногу приводиться к ветру в ожидании затишья, всем этим он был обязан своему слиянию с самим элементом воздуха, он вел рукопашный бой с противником, которому доверял. Кроме того, ему помогал приземистый и ширококостный каркас, торс аэродинамической кеглей, но главное, об этом ча-
