– Вы Глаз, – сказала она.
Я отдернул руку.
– И сейчас вы не приняли лекарство, так?
– В общем-то, это и не лекарство никакое.
– А что же это?
"Ложь", – подумал я, но сказал другое:
– Оно помогает восстанавливать некоторые функции организма. Его в шутку называют виагрой для эмоциональных импотентов.
Она даже не улыбнулась.
– Я знаю все эти шутки, – ответила она. – Мой муж работал аналитиком по обработке данных проекта Тау Бу. Эти шутки совсем не смешные.
Я не мог вспомнить фамилию Фам, но в проекте участвовало много аналитиков, которые так или иначе обрабатывали данные.
– А почему вы не хотите принять свою виагру или как там вы ее называете?
Я пожал плечами.
– Может, у меня аллергия.
– Или вы не верите, что эмоциональная и когнитивная реальность соответствует той, которую вы знали. До того, как попали в Резервуар.
Я смотрел на нее во все глаза. Она взяла стакан с чаем и отпила немного.
– Я читала о вас, – сказала она.
– Правда?
– Не именно о вас, а о Глазах как о психологическом феномене.
– Не забудьте про мистическую сексуальность.
Она отвела взгляд. Я заметил, как напряглись мышцы у нее на шее, как покраснела кожа у волос. Я пытался сконцентрировать внимание, но чувствовал, что ускользаю из реальности.
– Быть Глазом – это не совсем то, что представляют себе обыкновенные люди, – сказал я.
– А что же это?
– В действительности это намного страшнее.
– Расскажите мне.
– Резервуар на самом деле идеальная изоляционная камера. Отсутствие гравитации, полная сенсорная дезактивация. Тело облеплено всевозможными датчиками. Непосредственно в мозг вводят проводник. Это вы, возможно, знаете. Но вот чего вы не знаете. Подобная процедура убивает человека. Становясь Глазом, человек в буквальном смысле слова отдает свою жизнь.
Я говорил и говорил, это помогало мне удерживать сознание на происходящем. Но вряд ли такое состояние можно поддерживать долго.
– Вам помогают функционировать в Резервуаре, но на поток световых частиц, тахионов, растрачивается не только ваше сознание. Все ваше существо, ваша суть. И каким-то таинственным образом где-то между Землей и роботом-приемником, который находится на расстоянии пятидесяти световых лет, поток сбрасывает все, кроме самых непосредственных ваших ощущений. Вы становитесь неким щупальцем, не просто Глазом, но и рукой, языком, ухом. Вы вселяетесь в механизм, который был запущен в космос задолго до вашего рождения, пересылаете назад по потоку тахионов эти данные вместе с вашими собственными мыслями, а аналитики вроде вашего мужа должны бесконечно в этом разбираться. Потом вас возвращают, но на самом деле возвращаетесь не вы, а это самое щупальце. Вам говорят, что специальные препараты восстановят химический баланс вашего мозга, дадут новую силу вашим познавательным способностям. Но на самом деле это ложь. Вы мертвы, и больше ничего.
Тут появился грузовик команды надзора над животными, и я, воспользовавшись этим, попрощался и вышел из дома. Мир прямо-таки разваливался на части. Люди отделялись от земли, по которой шли. Дерево, дверная ручка, закатывающиеся зрачки. Отдельные части, составляющие хаотичное и бессмысленное целое.
У ограды я обернулся и увидел, что Ким Фам смотрит мне вслед. Она была похожа на стакан чая со льдом, на мертвое тело пса, на прохладный пруд на четвертой планете, вода в котором дрожала подобно ртути, когда я дотрагивался до нее сенсором.
Я сел в автомобиль, но, хотя сумел найти свой "Мицубиси", совсем не был уверен, что смогу им управлять. Перед глазами были тысячи отдельных деталей: сплавы, пластики, провода и вспомогательные механизмы; я ощущал какой-то сложный смешанный запах.
Слева у самого уха раздался стук. Толстое стекло, голубые глаза, череп, обтянутый кожей. Я воспринимал все, но ничего не понимал. Глаза куда-то пропали, потом раздался голос:
– Примите вот это. – Слоги, паузы, еще слоги. Горький привкус.
Восстановление.
Я заморгал, мир на время снова обрел гармонию.
– С вами все в порядке? – Ким сидела рядом со мной в автомобиле.
– Да, все в порядке.
– Вид у вас был, как у больного с кататоническим синдромом.
– Который сейчас час?
– А как вы думаете, который сейчас час?
– Я первый спросил.
– Почти семь.
– Черт побери.
– Я собиралась поехать в город. Даже не представляла, что вы до сих пор тут сидите.
Я протер глаза.
– Боже, как я устал.
– Где вы живете?
– У меня прекрасная маленькая квартирка на территории Проекта.
– Вы сможете туда доехать?
– Да, но не хочу.
– Почему?
– Меня могут больше не выпустить.
– Вы это серьезно?
– Не совсем.
– Вас не поймешь.
– С Бадди все в порядке?
– Да.
Я посмотрел на нее – передо мной сидела привлекательная женщина со светло-голубыми глазами, на вид около тридцати пяти.
– Пойдемте ко мне. Тем более что вы забыли свою рубашку.
– Точно, – ответил я.
Я поставил машину в гараж и спрятал ключи под защитным козырьком. Машину мне дали на Проекте, но исключительно с рекламными целями и для дневных поездок. Считалось, что Глаза должны во всем поддерживать репутацию учреждения.
В доме была комната для гостей с двухспальной кроватью и окном, в который врывался освежающий ветерок. Я снял ботинки, прилег на кровать и прислушался, не сняла ли она трубку телефона, не набирает ли номер Проекта. Она ведь должна знать людей, которые там работают, и их телефонные номера. Бывшие коллеги ее мужа. Я закрыл глаза, убежденный, что когда снова открою их, то увижу перед собой типа из группы безопасности Проекта.
Но все получилось иначе.
Когда я открыл глаза, комната была освещена теплым светом лампы, в дверях стояла Ким.
– Здесь ваши таблетки, – сказала она и показала мне небольшую серебристую коробку.
– Все в порядке. До завтра мне они не понадобятся.
Она внимательно взглянула на меня.
– Правда, – сказал я. – Я принимаю одну в день.
– А что бы случилось, если бы я не нашла вас?
– Сидел бы до тех пор, пока меня не нашел бы кто-нибудь другой, а если бы так никто и не нашел, то проторчал бы там до Судного дня. Моего, по крайней мере.
– Вы это имели в виду, когда сказали, что люди, работающие на Проекте, больше не выпустят вас?
Я хорошенько обдумал ответ.
– Никакой явной угрозы нет. Они хотели бы использовать меня еще. По-моему, им очень нужны позитивные результаты.
– "Результаты равны вложениям", – так говорил мой муж.
– Верно.
Я сел на кровати, потер руки – несмотря на то, что в доме было тепло, я покрылся гусиной кожей.
– Как он умер? – спросил я.
– Опухоль мозга. Просто ужасно. К концу его постоянно мучили боли. Его держали на сильных лекарствах. Он даже меня перестал узнавать. – Она отвернулась. – Боюсь, что после его смерти я сама оказалась на грани отчаяния. Но сейчас я чувствую себя сильнее.
– Почему вы живете здесь совершенно одна?
– Это мой дом. Если надоест, есть еще небольшой коттедж на Кэннон Бич в Орегоне. Но я привыкла к одиночеству.
– Привыкли?
– Похоже, что оно преследует меня всю жизнь.
Это вызвало новые вопросы, и за чашкой кофе в гостиной я задавал их один за другим. Ее родители погибли в автомобильной катастрофе, когда ей было четырнадцать лет. Ее воспитала тетка, но отношения были натянутыми.
– Я чувствовала себя не племянницей, а, скорее, обузой.
Потом был мистер Фам и опухоль мозга. Когда она закончила, что-то внутри меня заскулило и стало проситься наружу, но я не давал выхода эмоциям.
– Иногда мне кажется, что уж лучше бы я стала Глазом, – сказала Ким.
– Поверьте, это не лучше.
– Почему? – Мы сидели на одном диване, она развернулась ко мне, подогнув под себя одну ногу; глаза у нее горели, лицо было оживленным.
