Должность во Вселенной - Савченко Владимир Иванович

Шар бился в сетях огромной рыбиной, сотрясениями и ревом напоминал о своем умении крушить города и горы.

Шар снова давал концерт!

А получилось так. Автоматический регулятор, датчики которого управляли лебедками, как и всякая система с обратными связями, был хорош в определенных границах — не сильнее шквальных порывов смещающего сеть ветра. С ними он легко справлялся, вовремя перетягивая канаты, удерживал Шар строго над башней. Но когда возмущение — да еще страшной силы — пришло не извне, а изнутри, регулятор загенерировал; иначе сказать, с ним сделалось нечто близкое к паническим метаниям животного от боли и испуга. Он рывком дал обороты нужным лебедкам, чтобы выпустить одни канаты, подтянуть другие, тем компенсировать смещение сети, — по инерции барабаны прокрутились дальше, чем следует — для выравнивания регулятор послал сильные противоположные импульсы — лебедки сработали с перетягом в другую сторону — снова исправляющий сигнал — снова перебор — и пошло! Две стихии, обычно противостоящие друг другу, — естественная и техническая, — сейчас работали вместе, работали на разрушение.

…Они перешагнули защелкнутые турникеты на проходной — на этот раз некому было их открыть. Комендант Петренко что-то сбивчиво объяснял в телефон; увидев Пеца, протянул трубку ему:

— Это из крайкома, Страшнов. Ух… ну, дела! У него ходуном ходили усы на посеревшем лице.

— Ну… ну-ну! — Директор положил трубку на столик, тряхнул коменданта за плечи. — Вы же были на фронте.

— Так… так то ж на фронте! — Но подтянулся, доложил. — Заплаты готовы, на площадке все в сборе. Три вертолета можем задействовать, а с четвертого… вертолетчик сбежал. Умчал на мотоцикле.

— Ясно. Поднимайте тремя, навешивайте по известной вам схеме. Работайте осторожно, но без паники: вверху, над сетью, спокойнее, чем здесь. Действуйте.

Петренко скорым шагом удалился в муть и грохот, к вертодрому.

Пец взял трубку:

— Виктор Пантелеймонович? Пец… Здесь шаротрясение. Ша-ро-тря-се-ние!.. Городу не угрожает, но все очень серьезно. Прошу употребить всю вашу власть и поднять с аэродромов два самолета легкой авиации и один средний, типа Ан-28, например. С полной заправкой. Что?… Сюда, к нам! Задача: слежение за Шаром, если сорвется и уйдет. Что?… Извините, остальное не сейчас.

«Возможности… да вокруг нас океан возможностей!»

Все трое вышли в зону, смотрели из-под бетонного козырька над выходом. Башню трясло, как дерево; спелыми плодами осыпались с нее, появляясь вверху из сумрака и пыли, обломки, целые плиты, балки. На внешней стене, примерно на третьем уровне, искрил, трещал, сыпал сварочными огнями перебитый кабель. Слева из зоны несло маслянистым дымом, там что-то горело.

Даже под густым крымским загаром было заметно, как у Зискинда побледнело лицо.

— Что, Юра, каково вам после отпуска у нас здесь? — приблизясь к его уху и напрягая голос, спросил Пец.

— И не говорите! — прокричал тот, — Но внутренние слои будут держаться. И каркас, он же металлический.

— Энергетик, поди, удрал! — проорал им Буров. — Надо вырубить ток!

— Не выйдет, главный щит на кодовом замке! Код только Оглоблин знает!

— Значит, надо добраться в координатор, к регулятору! А может, просто разобьем датчики на лебедках, а, Вэ-Вэ?! И застопорится!

— Нельзя, это надо на всех четырех одновременно, иначе хуже выйдет!

Несколько человек — смутные фигурки в пылевом облаке — выбежали из арочного проема внешнего слоя башни, метнулись, петляя среди машин и обломков, к ограде, перескочили ее и исчезли. Последний из них, прикрываясь перевернутым стулом, выбежал к проходной, прямо на них.

— Ба, полковник! — узнал Пец. — Вы очень кстати!

Волков был без кителя, в разорванной рубашке, весь усыпан серой дрянью. Он остановился, тяжело дыша.

— Вы?! — яростно выдохнул. Один момент казалось, что он трахнет директора поднятым стулом. — Вы знали — и… да вас за это!

— Сейчас не об этом, Петр Максимович, — Пец вспомнил, наконец, имя этого человека. — Прежде всего: как в башне, можно ли проникнуть наверх? Есть там еще кто-то?

— Из моих никого, — полковник опустился на свой стул. — Установки только… такие машины! Да за одно это вас расстрелять!.. — перевел дух, добавил понуро: — В башню сейчас только за смертью идти. В осевой еще ничего, хоть и штормит, а во внешних слоях все трещит и сыплется, не пройти.

— Но вот вы и ваши герои — проскользнули, — не без яда заметил Буров.

— Так! — Валерьян Вениаминович хлопнул в ладони. — Две минуты на выработку плана — и действовать!

Это был прежний Пец, даже помолодевший — с блеском расширившихся глаз, подтянутым одухотворенным лицом, уверенной речью и жестами. Зискинд подумал, что таким не видел его. Никто не видел его таким (разве что Корнев один раз, когда он ворвался к нему с идеей ГиМ) — потому что это был человек, достигший высшей ступени понимания. Валерьяна Вениаминовича не пугали сейчас ни грохот катастрофы, ни опасность, ни ответственность.

План выработали быстро: Бурову, который знал, где находится регулятор и как с ним управиться, подняться туда, отключить или усмирить; Волкову — собрать своих разбежавшихся помощников, сформировать четыре группы, которые одновременно, по сигналу — выстрелом из пистолета, разобьют датчики на лебедках.

Две возможности удержать Шар.

— А мы с Юрием Акимовичем здесь, в резерве.

Все было решено под грохот и водянистые колыхания пространства. Волков убежал собирать своих.

— Теперь вы, Витя. Возьмите вот стул, прикройтесь.

Секунду Буров и Пец смотрели в глаза друг другу. Виктору Федоровичу было что крепко сказать директору напоследок («Тоже мне король Лир — папа Пец, Хрыч, куда к черту!» — мелькнуло в уме). Но вместо этого он вдруг шагнул к Валерьяну Вениаминовичу, обнял его — и они расцеловались, как друзья, которым больше не увидеться. Потом Буров через бомбардируемое обломками пространство пошел к арке.

Возможно, ему лучше было бежать — только он не мог бежать. Душа была охвачена восторгом и ужасом; но ужас этот не имел ничего общего с животным страхом боли и смерти, от него не смешивались мысли и не дрожали колени. Осколки бетона барабанили по днищу стула над головой, задевали бока, падали около ног. Вокруг творилось такое, что юлить не имело смысла: разбушевавшееся НПВ каждым своим шевелением могло скомкать его, порвать, стереть в пыль. И сознание того, что не имеет смысла предугадывать опасности, а надо просто идти и делать, что намерился, — придавало Виктору Федоровичу спокойствие и силу.

И он дошел — сначала до арки, а там и до входа в средний слой. Скрылся в нем.

— Может, и я пойду, подстрахую? — неуверенно предложил Зискинд. — Мало ли что…

— Не следует проявлять отвагу через силу, — спокойно и без желания обидеть сказал Пец. — Ничто не следует делать через силу. Вам ведь не хочется идти. И не нужно, он дойдет.

«А вы?» — вопросительно взглянул на директора Зискинд — но не сказал, поняв, что Валерьян Вениаминович снова отключился, думает о своем, глядит туда, куда ушел Буров.

«Когда люди многое делают через силу, стихии воздают им тем же. Мы живем в прекрасном и яростном мире, Платонов прав. Но, пожалуй, все-таки в куда более яростном, чем прекрасном. Не людям увеличивать его ярость — в этом они ничто перед вселенской мощью. Мир, природа ждут от них вклада другим — прекрасным. Тонким, возвышенным, продуманным, умным. Энергия и вещества коими, как нам кажется, мы владеем, у нас не свои, а это — свое. Этого, красоты-тонкости, без нас не будет — ни в местных процессах, ни в мировых. А объекты, даже и планеты — лишь мгновенные состояния процессов. Образы событий.

Я немало ошибался, да ошибались и мы все, сомневались, искали, меняли мнения и решения, разочаровывались, переделывали. Вероятно, я нахомутал, и сейчас, Витя. Прости… Мог бы ошибиться, поступив по-иному. Что поделаешь, нельзя нам ждать, пока в Совершенное Знание проникает Совершенный Человек. Не дождемся. Надо самим, какие ни есть. Пытаться, искать, стре… ох! Что это?!»