— Это теперь навсегда?
— Маловероятно, — отвечает он. — Как только ваш мозг вновь привыкнет к наличию всех проводящих путей, вы придете в норму. Теперь дотроньтесь указательным пальцем до кончика носа, а потом прикоснитесь им к моему пальцу.
Я делаю то, что он мне велит. После этого врач просит меня соединить поочередно пальцы с большим, быстро.
Затем мне приходится пройти по прямой, словно при проверке на трезвость. А потом он начинает меня допрашивать.
— Назовите части обычного ботинка.
— Ну, подметка, каблук, шнурки. М-м, дырочки для шнурков, через которые они продеваются, — ушки, и еще язычок, под шнурками…
— Хорошо. Повторите числа: три, девять, один, семь, четыре…
— …шесть, два.
Этого доктор Хупер не ожидал:
— Что?
— Три, девять, один, семь, четыре, шесть, два. Вы называли их, когда осматривали меня в первый раз, я тогда еще лежал в больнице. Полагаю, эти числа слышит большинство ваших пациентов.
— Вот уж не думал, что вы их запомните; это тест на кратковременную память.
— Я не специально. Просто оказалось, что помню, и все.
— А цифры, которые я перечислил во время второго приема?
Задумываюсь на секунду.
— Четыре, ноль, восемь, один, пять, девять, два.
Он удивился:
— Большинство людей не могут удержать в памяти столько цифр, если слышали их лишь однажды. Это какой-то мнемонический фокус?
Я качаю головой:
— Нет. Я даже телефонные номера всегда записываю в память телефона, чтобы потом набирать их, нажав одну кнопку.
Он идет к пульту и колотит по клавишам.
— Попробуйте это. — Доктор зачитывает четырнадцать цифр подряд, я повторяю их. — А задом наперед сумеете?
Я перечисляю цифры в обратном порядке. Он хмурится и начинает допечатывать что-то в мою историю болезни.
Сижу перед терминалом в лаборатории психиатрического отделения; это оказалось ближайшее место, в котором можно устроить проверку умственных способностей. В одну из стен встроено небольшое зеркало, вероятно, с видеокамерой позади. На тот случай, если ведется запись, улыбаюсь и машу рукой. Я всегда так делаю перед скрытыми камерами у банкоматов.
Приходит доктор Хупер с распечаткой результатов тестирования.
— Что ж, Леон, вы справились… отлично. Вы прошли два теста и в обоих случаях попали в девяносто девятый процентиль [59].
У меня отвисает челюсть:
— Вы шутите.
— Нет, не шучу. — Кажется, он сам себе с трудом верит. — Это число не показывает, на сколько вопросов вы ответили правильно; оно говорит, что относительно общей численности населения…
— Я знаю, о чем оно говорит, — рассеянно перебиваю я. — Когда нас проверяли в школе, я входил в семидесятый.
Девяносто девятый. Пытаюсь отыскать в себе какие-то признаки этого. Что я должен чувствовать?
Он присаживается на край стола, все еще разглядывая распечатку.
— Вы никогда не посещали колледж, не так ли?
Мое внимание возвращается к нему.
— Я ходил туда, но не дотянул до диплома. У нас с преподавателями были разные представления об образовании.
— Ясно. — Вероятно, он сделал вывод, что меня вышибли за неуспеваемость. — Что ж, очевидно, вы с тех пор сильно изменились к лучшему. Малую часть такого прироста молено объяснить естественным взрослением, но в основном это, должно быть, результат гормональной К-терапии.
— Ничего себе побочный эффект.
— Ну, я бы пока особо не радовался. Результаты тестов не предсказывают, сумеете ли вы добиться успеха в реальном мире.
Я поднимаю взгляд, но доктор Хупер уткнулся в бумаги. Происходит что-то потрясающее, а он не может сказать ничего, кроме банальностей.
— Мне бы хотелось провести еще несколько тестов. Вы можете подъехать завтра?
Я ретуширую голограмму, когда звонит телефон. Колеблюсь между аппаратом и пультом и нехотя выбираю телефон. Обычно, когда я редактирую, звонки принимает автоответчик, но надо же дать людям знать, что я снова работаю. Пока я валялся в больнице, я потерял массу заказов: один из минусов образа жизни свободного художника. Нажимаю кнопку громкой связи:
— «Греко Голографикс», Леон Греко слушает.
— Привет, Леон, это Джерри.
— Привет, Джерри. Как дела? — Продолжаю изучать изображение на экране: пара сцепленных зубчатых шестеренок. Избитая метафора совместных действий, но так желает заказчик.
— Не хочешь вечерком смотаться в кино? Мы со Сью и Тори идем на «Железные глаза».
— Сегодня? Ох, не могу. Сегодня последнее представление в Театре Хеннинга [60], моноспектакль.
Плоскости зубцов выглядят исцарапанными и маслянистыми. Выделяю курсором поверхности и правлю цифровые параметры.
— Что за штука?
— Называется «Симплектика». Монолог в стихах. — Настраиваю свет, убираю тень, падающую на соединенные зубцы. — Хочешь, пойдем вместе.
— Это что-то вроде шекспировских монологов?
Нет, это слишком: при таком освещении внешние грани чересчур яркие. Устанавливаю верхний предел интенсивности отраженного света.
— Нет, это что-то вроде потока сознания, и чередуются четыре разных стихотворных размера; только один из них ямб. Все критики называют спектакль не иначе как tour de force [61].
— Не знал, что ты такой поклонник поэзии.
Еще раз проверив все значения, я запускаю расчет интерферограммы.
— Обычно нет, но в данном случае шоу, кажется, действительно интересное. Ну так как, идем?
— Спасибо, но, думаю, мы останемся верны кино.
— Ладно, хорошо вам поразвлечься, ребята. Может, встретимся на следующей неделе.
Мы прощаемся, и я жду окончания расчета.
И вдруг я соображаю, что только что произошло. Я раньше не мог одновременно вносить правки в работу и разговаривать по телефону. Но на этот раз я без труда думал и о том, и о другом разом.
Неужели сюрпризы никогда не закончатся? Когда кошмары прошли и я немного расслабился, первое, что я заметил в себе, — это увеличение скорости чтения и восприятия. Я наконец-то сумел прочитать книги на своих полках, что вечно собирался сделать, только руки никак не доходили; кроме того, что гораздо труднее, осилил технический материал. Еще в колледже я смирился с фактом, что не в силах узнать все, что меня интересует. Открытие того, что, возможно, могу, оказалось воодушевляющим; я буквально ликовал, покупая на следующий день охапку новых книг.
А теперь я обнаруживаю, что могу сосредоточиться на двух вещах одновременно; вот уж чего никогда бы не стал себе пророчить. Ну как тут не вскочить на стол и не завопить так, словно твоя любимая бейсбольная команда только что порадовала тебя тройной игрой [62]. Примерно так я себя и чувствовал.
Главный невролог, доктор Ши, занялся моим случаем, вероятно, потому, что хочет поставить его себе в заслугу. Я едва его знаю, но ведет он себя так, словно я лечусь у него уже многие годы.
Вызвал меня в свой кабинет побеседовать. Переплетает пальцы, ставит локти на стол.
— Как вы относитесь к росту своего интеллекта? — спрашивает.
До чего же бессмысленный вопрос.
— Я этому очень рад.
— Хорошо, — говорит доктор Ши. — До сих пор мы не обнаруживали никаких неблагоприятных эффектов гормональной К-терапии. Вы уже не нуждаетесь в лечении травмы мозга, произошедшей в результате несчастного случая. — Я киваю. — Однако мы проводим исследования, чтобы узнать больше о влиянии гормона К на интеллект. Если вы не против, мы хотели бы сделать вам еще одну инъекцию, а затем посмотреть на результаты.
Он все-таки привлек мое внимание — наконец-то сказал что-то, к чему стоит прислушаться.
— Нет, я не против.
— Вы понимаете, это будет чисто в исследовательских целях, не в терапевтических. Ваш разум может многое выиграть, но медицинской необходимости для вашего здоровья тут нет.
