Последнее решение - Колодзейчак Томаш

Все должно было отталкивать Дину от Даниеля Бондари. А его, наделяющего ее друзей презрительной кличкой «покорные», натасканного на убийства и тупое повторение устаревших лозунгов, должно было отталкивать от нее. Однако получилось иначе.

Они проводили вместе все больше времени. Спорили о политике, о войне, о законе и праве. Вели игру, понимая, что их миры настолько различны, что, кроме игры, их не может связывать ничто. А потом началось все это… Нападение на коргардскую базу, во время которого Даниель чуть было не погиб. Долгое восстановление. Политические изменения, в результате которых к власти пришли сторонники ее брата. «Дружеское» вмешательство Солярной Доминии. И день, когда она услышала о первой жертве новых хозяев Гладиуса — генерале Пацкинсе из Северной Армии, расстрелянном за неподчинение новому Совету Электоров. Мир перестал быть простым, черно-белым. Мы добрые и умные. Они — скверные и тупые.

А может, Рамзес прав? Может, не слушай она Даниеля, теперь у нее не было бы сложностей с самою собой, с друзьями, с братом? Неужели она и вправду не могла справиться со своей чисто женской похотью? Неужто гормоны распалили не только ее тело, но и мозг так, что он начал воспринимать танаторскую пропаганду? Ту самую пропаганду, которую она столько раз высмеивала и которую так презирала?

А близки они были только однажды.

Потом Даниель исчез. Она долго ничего о нем не знала. Рамзес молчал, скорее всего потому, что все, касающееся танатора Бондари, было секретом. Потом оказалось, что он пристал к мятежникам — небольшой группке, не признающей легальности действий нового Совета Электоров. Кажется, участвовал в какой-то террористической акции. Все его товарищи погибли, сам он был схвачен и избежал смерти только потому, что за него вступился Рамзес. Бондари приговорили к пятнадцати годам виртуального заточения. В реальном мире прошел едва месяц. Слишком мало, чтобы Дина могла забыть. Она пыталась навещать его каждую неделю, что для Даниеля означало почти четыре года отсидки, но он не хотел с ней разговаривать. Становился все более чужим, враждебным, странным. Сумрак, в который погрузили разум Даниеля, притуплял его сознание. Бондари все больше становился таким, какими раньше — давно — она представляла себе танаторов. И все же, когда истек срок наказания, она призналась ему в любви и предложила жить вместе. Он принял первый дар и отверг второй. Он хотел убежать из системы Мультона. Тогда она мысленно распрощалась с ним, а потом начался трудный и беспокойный процесс излечения от любви. Она хотела сделать это сама, не прибегая ни к наркотическому, ни к какому-либо иному очищению памяти.

И вот теперь оказалось, что Бондари уже не просто имя из прошлого, что этот человек снова вошел в жизнь ее брата. И в ее жизнь.

По личной просьбе Дины, прекрасно зная чувства сестры, хоть и порицая их, Рамзес помог Даниелю. Конечно, его вмешательства было бы недостаточно, если б солярные резиденты сочли, что бывшего танатора следует умертвить. Однако они, видимо, не были в этом убеждены. Возможно, вели какую-то собственную игру, а может, решили, что живой Бондари им еще на что-то сгодится. Или же что жест доброй воли положительно повлияет на взаимоотношения солярной резидентуры и нового Совета Электоров. Важно, что просьбу Рамзеса выслушали и Даниелю даровали жизнь. Однако в теперешней ситуации этот жест оказался для Рамзеса весьма опасным. Она не сомневалась, что найдется кто-нибудь, быть может, кто-то из его соперников в Совете либо какой-нибудь солярный резидент, которому вздумается припомнить имя человека, вступившегося за танатора Бондари. Продолжающего участвовать в заговорах мятежника Бондари. Бондари — любовника сестры электора Рамзеса Тиволи.

Жив ли ты, Даниель? И где ты сейчас?

5

— Надо поговорить! — сказал Даниель Бондари стоящему за стойкой бара мужчине. — Немедленно!

— Порядок. — Бирон Эриксон только кивнул. Тон голоса Даниеля исключал какие бы то ни было возражения. — Идем! Я кликну еще Фрица и Трыця, это порядочные парни. Наши.

— Наши? Это значит, чьи же? — Даниель взглянул Эриксону прямо в глаза. — Что ты под этим понимаешь?

Бармен не смутился.

— Наши… Ты наверняка понимаешь, о чем я, Даниель Бондари. Пошли, жаль время терять.

Он подозвал двух молодых мужчин и указал Даниелю на дверь в подсобное помещение бара. Спустя минуту все четверо оказались в маленькой комнатке, заставленной контейнерами с прессованной пищей.

— Знаешь, где можно достать оружие? — без обиняков спросил Даниель.

— Оружие? — Эриксон явно удивился. — Ты хочешь купить на Танто пушку? Это невозможно. Нам запрещено иметь оружие. Слишком большая опасность для города. Декомпрессия.

— Бирон, постарайся меня понять. Если б за углом был оружейный магазин, я б тебя не спрашивал. Знаю, что на таких базах, как ваша, штатские не могут носить оружия. Но у некоторых жителей есть любопытная привычка обходить законы. Если здесь кому-то известны такие люди, так кому же еще, как не хозяину кабака?

— Ты, кажется, не понимаешь, человече, — улыбнулся бармен. — Это не запрет, навязанный извне. Это решение наших руководителей. Мы — сорманиты, Даниель Бондари, и живем в соответствии с нормами нашей религии. У нас нет оружия.

— Но здесь, — повысил голос Даниель, — наверняка живут сотни миссионеров! Не сомневаюсь, что среди них отыщется несколько ярых противников закона.

— Если б я таковых знал, — спокойно ответил Эриксон, — то давно бы сообщил властям.

— Зачем тебе оружие? — неожиданно проговорил Фриц. — У тебя нет никакой возможности выйти живым из драки с безопасниками. Тебя прикончат немедленно! Ведь…

— Дурак ты, Фриц! — прервал его Трыць. — Нет никакого «ведь». Он знает, что говорит. Ему отсюда не сбежать. Поэтому у него два выхода: дать себя изловить или дать себя убить. Ты выбираешь второе, верно, Бондари?

— Верно, — спокойно сказал Даниель.

— У нас нет оружия, — повторил Эриксон. — И мы не знаем, у кого оно есть. Если мы можем тебе как-то помочь — скажи, и мы постараемся это сделать. Но мы не достанем для тебя пистолета. К сожалению, ты выбрал скверное место для бегства…

— А может, хорошее… — сказал Даниель после недолгого раздумья. Может, хорошее… Сколько времени осталось до посадки безопасников?

Прозрачная поверхность черепа Трыця затуманилась, потом на ней загорелось изображение, демонстрирующее помещение центра управления полетов.

— Герман, сколько у них осталось времени до посадки?

— Кто спрашивает? — На поверхности черепа Трыця проступило большое, искаженное лицо, словно отраженное в шаровом зеркале. — А, это ты, парень… погоди, сейчас. Семь минут двадцать секунд.

— Можешь задержать посадку?

— Послушай, это же корабль Департамента! Они яйца мне поотрывают, а я, честно говоря, очень к ним привязан.

— Герман, сосредоточься, брат, — спокойно сказал Трыць. — Ты можешь их задержать?

— Ну, могу, конечно, могу, на две-три минуты… Может, на четыре, но, Трыць, если я заблокирую им космодром, то вылечу с работы и тогда…

— Привет, Герман! — Эриксон шагнул к Трыцю, приблизил лицо к его черепу. — Сделай это. Говорю тебе, это будет то, что надо.

— Дело в нем, в Бондари? — спросил Герман после недолгого молчания. Не дождавшись ответа, помолчал еще немного. — Ладно. В вашем распоряжении дополнительные четыре минуты. Так что двигайте задницы и делайте, что собираетесь сделать. Привет!

Изображение на черепе Трыця погасло.

— Что надо сделать, Даниель Бондари? — повернулся Трыць к танатору.

— Покажите безопасную дорогу к храму джингджангов. Есть еще третий выход из создавшегося положения. Затаиться и переждать.

«Пусть даже еще пятнадцать лет», — пронеслось в голове Даниеля, когда спустя несколько минут он протискивался через узкий технический туннель. Вдоль стен бежали разноцветные трубы, пучки световодов, электрические кабели, а также ряды прозрачных коробок с какими-то странно шевелящимися элементами. Это были резервные логические системы города, позволяющие, как ему объяснил Трыць, осуществлять управление базой даже после почти полного уничтожения информационных структур.