Сновидец - Калабухов Арсений

А ведь Зотов плывёт ненамного медленнее меня. Эдак действительно придётся поворачивать назад, скоро мне уже не хватит воздуха на всплытие. Вот и дно виднеется. Зачем же он плыл вниз, если видит дно? Ярослав Николаевич… исчез?! А, нет, вот он выглядывает… из-за… Так это же субмарина – большая, голубовато-серая, почти не отличающаяся по цвету от воды. Зотов машет мне рукой и снова исчезает под днищем. Плыву за ним, успеваю заметить, как его ноги исчезают в люке. На большой глубине такой люк открывать нельзя, а здесь – вполне себе рабочий вариант. Без всяких шлюзов: я просто выныриваю снизу и, перемахнув через бортик, оказываюсь на чёрном резиновом полу субмарины. Отдыхиваюсь. Рядом на спине лежит Зотов. Поворачивается ко мне, показывает большой палец. Я улыбаюсь. Он поднимается, идёт по светлому коридору, я двигаюсь за ним.

– Ярослав Николаевич, а как же остальные? – спрашиваю начальника в спину.

– С ними всё в порядке, сейчас сам увидишь, – откликается тот, не оборачиваясь.

Я почти паникую – мои товарищи в открытом море, почему же Зотов так спокоен?

Мы идём по скудно освещённому узкому коридору, периодически пригибаясь, проходя люки. Наконец попадаем, видимо, в отсек управления или что-то похожее. В этом помещении светло: помимо ламп на потолке, по сторонам расположено по большому иллюминатору, почти с человека ростом. Зотов жестом показывает мне на трубу перископа, спускающуюся с потолка в центр отсека.

Оптика перископа впечатляет: он не только показывает, что происходит на поверхности, так ещё и зум у объектива неплохой, минимум двадцатикратный. После пары минут осмотра моё беспокойство за друзей исчезает. Внезапная волна здорово их раскидала, но сейчас коллеги в безопасности, хотя, похоже, не видят друг друга и не имеют представления о судьбе товарищей. Егор уверенно плывёт к берегу, поддерживаемый на плаву спасжилетом. Сергей забрался на благополучно переживший волну катер и пытается завести мотор. А Адолат подобрали Леночка и Вадим, проплывавшие мимо неё на скутерах.

– Да, с ними всё хорошо.

Что-то меня смущает. Что-то не то. Они все спокойны.

– Ярослав Николаевич, а почему они нас не ищут? И друг друга? – Я отрываюсь от перископа и смотрю в упор на Зотова.

– Взгляни на свои руки, Роман, – спокойно произносит тот.

– А при чём тут руки? – спрашиваю я и с удивлением обнаруживаю, что не вижу их.

Да, я смотрю на то место, где должны быть мои руки, но ничего не вижу. Что за бред? Это же невозможно! Или я сплю? Ну конечно, я сплю. Откатился я, похоже, в тот момент, когда нас накрыла волна.

– Я здесь, Ярослав Николаевич.

– С возвращением, – отзывается Зотов. – Твои товарищи ещё в реэндогнозисе. Но как только мы встретимся, они вернутся. Все мы по отдельности доберёмся до берега. Никто не заметит, что мы с тобой в это время были на субмарине.

– А зачем мы здесь? – интересуюсь я.

– Есть важный разговор, Роман. И провести его я хочу именно здесь, вдали от чужих ушей – и тех, что в реальности, и тех, что в сновидении.

Зотов спокоен, хотя что-то здесь наверняка нечисто. Какой разговор невозможно провести в офисе или в кафе, да хоть просто на улице? Что-то криминальное? При всём желании не могу представить Зотова, предлагающего мне заняться контрафактным изготовлением порноснов или воровать во сне пароли от банковских ячеек. Да я скорее поверю, что Зотов революционер.

– Роман, ты наверняка строишь предположения, зачем мне понадобилось с тобой говорить именно здесь. Уверяю, что ничего запрещённого я тебе предлагать не собираюсь. Проводить переговоры в сновидении совершенно нормально – и ты к этому скоро привыкнешь. Ты ещё удивишься, когда поймёшь, сколько событий происходит в сновидениях.

Всё в словах руководителя управления логично, но… не совсем. Зотов же не просто пригласил меня побеседовать на крыше коттеджа. Он создал целый сценарий, со штормом, подлодкой и упрямым туземцем. Зачем же? Я жду.

– Наверняка ты уже понял, что твоя онейрогномика выше пяти. Так?

– Честно говоря, догадываюсь. Та бутылка…

– Да. И не только она. Определённо, у тебя высокий уровень. Высокий – это шесть-семь баллов. И раз ты решил попробовать стать архитектором, тебя возьмут. А это значит, что работать ты будешь в другом корпусе и с другим уровнем секретности. Мы вряд ли будем часто видеться.

– А с другими ребятами из отдела?

– С остальными тем более. Часто ты встречаешь архитекторов? – Я отрицательно мотаю головой. – То-то же. Архитекторы – каста закрытая.

Так. Вот к этому я готов не был. Впрочем, неужели не найду способ видеться с теми, с кем хочу? Не наяву, так во сне.

– Я провожу частные исследования снов. Не связанные с «Фабрикой». На дому, так сказать. Почти. Ничего особенного, просто исследования для своего интереса. Не хочу, чтобы это как-то ограничивало мою свободу, поэтому и не пытаюсь перейти в исследовательский институт. Могу надеяться, это останется между нами?

– Конечно, – заверяю я начальника.

– Так вот. Я предлагаю тебе иногда вместе работать. Думаю, ты мог бы ассистировать мне в некоторых экспериментах. Тебе интересно?

– Да.

– Ещё бы, – улыбается Зотов, – это поинтереснее архитектуры. Конечно, у меня есть некоторые несложные условия. Первое – секретность. Я не нарушаю закон, поскольку не произвожу сновидения, но эксперименты за стенами «Фабрики» под негласным запретом. Второе – тебе не следует афишировать свой уровень онейрогномики.

– Но, Ярослав Николаевич, с низкой онейрогномикой же не берут в архитекторы.

– Шести баллов хватит.

– Вы думаете, у меня уже сейчас больше пяти?

– Потенциально, думаю, достижимо и семь. А шесть у тебя изначально было.

– Но ведь тест показал… – удивляюсь я словам Зотова.

– Тест показал верно. Неверно тебе был озвучен его результат. Помнишь, как ты не смог дотянуться до лестницы?

– Конечно. И это значит, что у меня средний уровень, разве нет?

– Дело в том, что большинство испытуемых хватались за лестницу и продолжали тест. В том сне механика пространства такова, что попытка приблизить лестницу отталкивает от неё. А если сил притянуться не хватает, то тебя поднимает к лестнице. Внутренние законы сновидения. По сути, всё просто. Но если не знать – вряд ли догадаешься.

– А почему не следует афишировать уровень?

– Чем выше уровень, тем меньше свободы. Шестёрок – примерно два процента людей, один из пятидесяти. Семёрки встречаются в три раза реже. Простой пример: если ты шестёрка, то, скорее всего, сможешь продолжать жить в своей квартире, а если семёрка – то только в общежитии на территории «Фабрики», под полным контролем всех контактов.

– Но вы говорили, что проводите эксперименты дома. А как же контроль?

– Мой официальный уровень – шесть баллов. Как ты, думаю, понимаешь, реальный – повыше.

– И как вам это удаётся – занижать уровень?

– Если тебе интересно, я научу. Я тестировал или участвовал в создании почти всех испытательных сновидений на «Фабрике». Но и для остальных законы те же. Понимаешь или знаешь механику – действуешь в соответствии с той онейрогномикой, которую хочешь продемонстрировать.

– Сейчас научите?

– Сейчас нам пора всплывать и радоваться спасению. Приходи завтра ко мне домой, часа в два например. Адрес тебе придётся запомнить. Ты сможешь это сделать во сне?

Я отвечаю утвердительно. Зотов называет адрес, а я пытаюсь собрать воедино маркеры: метро «Бунинская аллея», «рядом со школой», дом 8к3, квартиру 11 и улицу Евлоева – в объединяющий образ, как ещё в детстве меня научила учительница русского языка. Дом 8к3 я определяю как «вокзал» из-за схожести написания, а остальные образы прицепляю к нему. У Бунина припоминаю стихотворение «В поезде» и рассказ «Учитель» (рядом со школой), а Евлоева, к своему стыду, закрепляю в памяти по фразе «чемодан, вокзал…». Квартира 11 запоминается легко по нескольким причинам – число напоминает рельсы, лишь на единицу отличается от номера школы, находящейся по соседству, а также это сумма номеров дома и корпуса. К моменту, когда субмарина всплывает недалеко от берега в небольшом заливе, я уже уверенно храню в памяти адрес своего начальника.