Ознакомительная версия. Доступно 33 страниц из 161
Никки молча положила руку на плечо юноше.
– Калифорния… Голливуд?.. – нет, ничего не запомнил… разве что отпечатался мёртвый тюлень на пустынном каменистом пляже… На Гавайи прилетели, на Большой Остров – думал, тихоокеанские джунгли увижу, а вокруг аэропорта – бесконечное поле вулканической пемзы… редкие пляжи состоят из трёхцветного песка – белый коралловый, чёрный вулканический и зелёный оливиновый… Прибой намывает розовые дюны из обломков коралловых рифов, и на них растут дикие кокосовые пальмы с солёным «ореховым» молоком… а на дне мелкой прозрачной лагуны я нашёл сиреневые кораллы-цветы. В Гонолулу все дикие голуби – белоснежные… наверное, чёрные птицы гибнут летом от теплового удара… Купались с папой на пляже Вайкики, заплыли далеко, а тут – отлив, и нас понесло в море, да быстро… кругом люди плавают на каноэ и скутерах, можно закричать: спасите! – да как-то не хочется… Папа говорит: цепляйся за пояс! – и ка-ак поплыл – почти час выгребали против течения… папа устал ужасно… Договорились – маме про купание не рассказывать. Секрет! Она по магазинам бродила, и мы пошли ждать её в торговую плазу. Снаружи жара – за сто Фаренгейтов, а внутри – ледяной каток, дети на коньках носятся. Сидим с папой в кафе, капуччино пьём, отдыхаем, а по зданию воробьи летают. Пол гладкий, воробьишка приземляется и скользит по мраморным плитам, как по катку, – умора! Видел выступление испанского танцора фламенко. Худой человек в простых брюках и рубашке… быстр и лёгок, как бог, а потом я увидел – при каждом резком движении с его лица разлетается веер капелек пота… Оказывается, легко танцевать – это тяжёлый труд… В Париже помню зверей в клетках зоомагазина возле моста у Самаритянки…
– Где-где? – воскликнула изумлённая Никки.
– … возле моста у Самаритянки… А что?
– Ты «Трёх мушкетеров» читал?
– Нет.
– Эх… ну давай дальше… а как выглядит Лувр? Это дворец? В ограде?
– Скорее, огромное здание, размером в несколько кварталов.
– И там есть потайные калитки?
– Ну… во дворце много самых разных дверей на соседние улицы.
– Шикарно…
– А в самом Лувре врезалась в память – да так, что мороз по коже, – «Джоконда» под бронированным стеклом… туристы кругом толпятся, орут, фотографируют, а она – бессмертная Мона Лиза – с улыбкой жалости смотрит на наш потный, суматошный недолговечный мир… И, наоборот, портрет молодого человека в галерее французской живописи… как живой – молод, взволнован, нервный румянец на щеках и смотрит в будущее с надеждой – только начинает жить! Но на самом деле он уже умер сотни лет назад в полной безвестности! И осталась от него лишь эта картина. Но он ничего ещё не знает – с него пишут портрет, а он, волнуясь, смотрит в будущее, верит в него и совсем не думает о смерти. Я как осознал это, то чуть не рухнул от ужаса. Этот портрет – настоящая машина времени. История как мельница – беспощадно размалывает прошлое в смазку для будущего. Мы смотрим с мечтой вперёд, но пройдут сотни лет, и останется ли от нас хоть эхо наших несбывшихся надежд?
– Ты всё-таки бывал в королевском дворце! – воскликнула Никки.
– Королей там уже нет, а дворец без короля – это просто музей… В Москоу мы приехали посмотреть на знаменитую Русскую ёлку и Большой балет. Никогда не думал, что можно так воздушно танцевать. А когда девчонки кордебалета замирают неподвижно в линии, то делают вид, что они серьёзные и невозмутимые, а на самом деле – глаза живые, сверкают, и хитрые улыбки неудержимо пробиваются сквозь чопорность, как свет сквозь шторы. Чёрный город, белый снег. Шаги там скрипят, а смех звенит. Деревья стоят из хрусталя, а воздух лёгок и перемешан с мелкими блестящими снежинками… Странное место, где всё время звучат колокола, как будто хоронят время. В Южной Италии запомнил Помпеи, древний город, откопанный из-под вулканического пепла. Представляешь, Никки, в его каменной мостовой повозки оставили глубокие колеи… След движения колес истории… В последнюю свою поездку… родители и я прожили неделю в маленьком тихом итальянском отеле, на скалистом обрыве над южным морем. По утрам мы завтракали на прохладной открытой террасе, выложенной каменной плиткой. Мама говорила, что нигде не купалась в таком прозрачном ласковом море, не пробовала столь вкусной еды и лёгкого вина. Они были там очень счастливы… и я тоже…
Джерри замолчал.
– Ты полагаешь, что человечество не так уж и безнадёжно? – серьёзно спросила Никки.
Наступила звенящая тишина. Даже озеро перестало хлюпать волной.
– Думаю, да, – без улыбки ответил Джерри. – Мои и твои родители были родом оттуда.
Ветерок прошелестел в тёмных зарослях облегчённым вздохом.
Никки взяла руку Джерри в свои жёсткие ладошки, на которых после вчергшних боев прибавилось царапин.
– Спасибо тебе большое, Джерри… Это важно, ты мне здорово помог. А сейчас мне надо побыть одной.
– Ты в порядке?
– Да, мне так хорошо давно не было – я как будто много месяцев сидела в тёмном вонючем подвале… и вдруг вышла на свет, и всё вокруг такое яркое, тёплое!
– Я понимаю… – уверенно сказал Джерри.
– Но мне надо о многом подумать.
Джерри медленно встал с дивана. Ему вдруг очень захотелось наклониться и поцеловать Никки, но он сдержался и сказал себе твёрдо: не смей приставать к раненой девчонке со своими чувствами. Ты помнишь, что она тебе сказала? Ты будешь ей другом и только другом… «Пока она сама не передумает!» – пискнул с надеждой тоненький голосок из приоткрывшегося деревянного сундука. Джерри резко захлопнул крышку:
– Выздоравливай как следует, Никки. Это сейчас важнее всего…
Джерри уходил по пустынному ночному пляжу, стараясь не оглядываться, а Никки смотрела на него с тёплым чувством… он очень хороший друг, и как здорово, что они помирились…
Джерри скрылся за поворотом тропинки, и Никки перевела глаза на тёмные волны, набегающие на песок.
Наконец-то я могу думать обо всём без тумана паники в голове и животе… И вот что я вам скажу – с глупыми железными чучелами я больше драться не буду, у меня есть свой супердракон, гораздо свирепее и огромнее, которого мечом не возьмёшь, против него надо ещё найти оружие…
