Лучшая зарубежная научная фантастика: Сумерки богов - Дозуа Гарднер

И маленькой лесби это нравилось, Куки знала. С нежной, как крем, улыбкой, приближаясь в танце, она видела, как пятна румянца расползаются по щекам женщины, как приоткрываются ее губы и расслабляются сжатые в кулаки пальцы. Профессиональный маникюр, красивый покрой одежды, туфли ручной работы. Мужчины в зале превратились в досадную помеху. Вот ее приз.

Один из мужчин за столом потянулся и просунул двадцатидолларовую бумажку между сыромятным ремешком набедренной повязки и ее бедром, но Куки едва перевела на него взгляд, обращенный к женщине. Двадцать здесь, пятьдесят там — невелика разница по сравнению с этим. Для тебя, одними губами произнесла она и, чуть повернувшись, напрягла все мышцы, потом сняла шляпу, завела руку за спину и откинула кверху полотнище набедренной повязки.

Она слышала, как кто–то кричит — высокий краснолицый парень с пятидесятидолларовой купюрой в руке, — но продолжала, не отрываясь, смотреть на женщину.

А потом музыка изменилась, и Джинджер возвратилась с приватного танца, и Куки увидела, как Кристи рука об руку со своей лощеной добычей намереваются удалиться в заднюю комнату, и значит, ей пора было надеть обратно кое–что из одежды и работать дальше.

Пять минут, беззвучно сказала она женщине.

Куки, думала Коди, пока танцовщица вновь опустила на место замшевый лоскут, грациозно выпрямилась и снова надела шляпу. Куки. Она смотрела, как Куки уходит со сцены, унося с собой все тепло и свет. Коди следует пойти за ней, разве нет? Пять минут, сказала она.

— Сука! — снова взревел Дейв. — Мои деньги для тебя недостаточно хороши? Чертова… Да пошел ты!

Он сбросил руку Буна со своей руки, потом понял, что натворил.

— Блин. Это… Это просто… Ну, вы же знаете, как это бывает. Но пятьдесят баксов…

— Черт, Дейв, может, она поняла, что это фальшивка, — весело воскликнул Бун.

Дейв выдавил смешок и засунул купюру в карман.

— Ну да, а может, просто не знает цифр.

Бун рассмеялся, но все за столом расслышали пренебрежительные нотки в его голосе.

— Пожалуй, друзья, на сегодня хватит.

Но Коди не слушала, потому что перед ней стояла Куки: без шляпы, замша и джи–стринг снова на своих местах.

— Ладно, парни, похоже, Коди мы потеряли, — рассмеялся Бун, совсем другим смехом, чем во время разговора с Дейвом. — Эй, девочка, позаботься о такси до дома, слышишь? Назови швейцару мое имя. Пошли, парни, мы уходим.

— Коди. Это твое имя? — спросила Куки, беря ее за руку.

Коди молча кивнула.

— А я Куки. Как хорошо встретить здесь женщину.

Еще один кивок. «Как дела?» — хотелось сказать Коди, но это было бессмысленно.

— Хочешь потанцевать со мной? Только ты и я, приватно?

— Да.

— Нам нужно заплатить за комнату.

— Да.

— Я люблю танцевать с женщинами. Это заводит меня, просто приводит в восторг. Я понимаю, чего хотят женщины, Коди. Хочешь, я покажу тебе?

— Да, — ответила Коди, слегка удивившись, что ноги еще достаточно слушаются ее, чтобы последовать за Куки в дверь из матового стекла.

Полночь. Гостиничный номер. Коди сидит на кровати, слишком возбужденная, чтобы лечь. Уличный фонарь светит из–за незадернутых портьер, заливая комнату желтым натриевым сиянием. Кондиционер рычит, выбиваясь из сил, но ее кожа горит огнем. Куки. Губы Куки, бедра Куки, щека Куки, и подбородок, и живот. Ее бедра, и попа, и груди. О, ее груди, их мягкая тяжесть на ладонях Коди.

Она поднимает руки, переворачивает их ладонями кверху и пристально разглядывает. Они такие же, как всегда. Она отводит взгляд, задумчиво растирая запястья. Куки.

Прекрати. Что за чертовщина с ней приключилась? Она сходила в стрип–клуб и поимела секс за деньги. В первый раз, о'кей, так что некоторого смущения можно было ожидать, но это все грязно, а не романтично. С ней работала профессионалка, и ее развели на сотни долларов. О боже, и Бун… Она выставила себя законченной идиоткой.

Почему же она чувствует себя такой счастливой?

Коди, ты такая красивая, сказала она. О да, да, не останавливайся, Коди. Отдайся мне, отдайся мне вся. И Коди отдавалась. И Куки тоже… Куки была безупречна. Она понимала все и все предугадывала. Что сказать, что сделать, когда польстить и подстегнуть, когда улыбнуться или быть покорной, когда подбодрить, когда не поддаваться. Словно читала мысли. И она тоже почувствовала что–то, Коди знала это. Почувствовала. Невозможно сымитировать эти расширившиеся зрачки, этот румянец, эту блестящую россыпь пота и эту роскошную влагу. Или возможно?

Боже. Она сходит с ума. Коди потерла лоб. Куки — профессионалка, и все это было ненастоящим.

Она встала. Шерстяной ковер колол босые ноги. Это была реальность. Ее одежда болталась на спинке стула возле письменного стола; она провоняла сигарным дымом. Невелика потеря. Коди все равно понятия не имела, почему выбрала эти широкие брюки. Она не надевала их около года. Если подумать, и эти дурацкие часы она не носила примерно столько же. Куки ненавидит запах сигар, так она сказала, расстегивая…

Прекрати. Прекрати немедленно.

Она перенесла брюки на кровать и вытряхнула из карманов чеки. Восемь чеков. Она заплатила за восемь приватных танцев, и плюс чаевые… Боже. Арендная плата за два месяца. О чем она только думала?

Мы должны заплатить за комнату, говорила Куки, но я верну тебе половину. Потому что я не в силах ждать. О, Коди, пожалуйста. Я хочу тебя снова.

— Черт побери все!

Собственная ярость вдруг напугала ее, и она затихла, прислушиваясь. В соседних номерах ни шороха, ни звука.

Дай мне номер твоего телефона в гостинице, сказала Куки. Я позвоню тебе завтра. Такого никогда раньше не было. Это реальность.

А если это было… Она может перенести дату вылета. Как–нибудь объяснит Винсу.

О господи! Тот великий контракт растаял во вспышке похоти. Винс ее убьет.

Но зато, о, у нее было почти три часа секса, лучшего за всю ее жизнь. Все было именно так, как она воображала в своих фантазиях. Я знаю точно, чего ты хочешь, сказала Куки и доказала это.

Но Коди знала тоже, вот в чем дело. Она знала, когда хриплое дыхание и сжимающиеся кулаки означают, что теперь пришла очередь Куки, что теперь Куки хочет, чтобы ее трогали, хочет нарушить все личные и клубные правила, чтобы ею овладели прямо на спинке кресла, просто ради удовольствия.

Коди сгребла чеки в кучу. Она никак не могла понять. Она платила за секс. Это не было романом. Но она чувствовала, как напрягались влагалищные мышцы Куки, ощущала эту дрожь в ее промежности, эти схватки и спазмы оргазма. Они не были поддельными. Во второй раз, во всяком случае, не были.

Коди дрожала. Кондиционер наконец начал действовать. Она растерла застывшие ноги. У Куки ноги длинные и красивые и каждый ноготок покрыт прозрачным лаком. Она сказала, что подвернула лодыжку. Коди держала эту лодыжку в руках, целовала ее, гладила, улыбка Куки была прекрасна.

— Как ты растянула ее? — спросила Коди.

И Куки рассказала ей про падение с высоты пяти футов со стены для скалолазания, и они поговорили о скалолазании и рафтинге, и Коди поведала ей о том, как ей было семь лет, и она увидела Цирк дю Солей и захотела стать артисткой на трапециях, и от этого они перешли к теме брюшного пресса, а от нее — снова к сексу.

Она прошлепала в ванную, по–прежнему не заморачиваясь насчет света. Едва она поднесла ко рту зубную щетку, запах, исходящий от пальцев, заставил непроизвольно напрячься все ее мускулы. Она выронила зубную щетку, склонилась над раковиной и зарыдала.

Синее, синее утро Атланты. Коди не спала. Завтракать не хотелось. Ее рейс в четыре пополудни.

Она лишилась контракта, лишилась ночного сна, лишилась разума и самоуважения и спустила в унитаз арендную плату за два месяца. Она никогда больше не увидит Куки — и непонятно, почему это ее так волнует.

Зазвонил телефон. «Куки!» — подумала она, ненавидя себя за это.