Новый град - Фиалко Натан Моисеевич

Димитрий Иванович уцепился за этот новый образ и всеми силами старался удержать его подольше в своем уме.

— Вот это человек, — говорил он самому себе, — этот человек сильной воли не предавался бы бесполезному фантазированию и не увлекся бы эмоциональными химерами.

Но представление любимого профессора и настойчивые воспоминания о нем быстро испарились, и волнующие образы сладострастных движений и чарующих форм молодых женских тел снова завладели душой Димитрия Ивановича. Ночь прошла без сна, и наутро Димитрий Иванович имел усталый вид, его лицо было бледное и под глазами круги появились. Иван Васильевич это заметил и немедленно сообразил, в чем дело. Недолго раздумывая, он решил, что, в интересах Правильности необходимо сейчас предпринять некоторые шаги. Ничего не говоря своему сыну, но посоветовавшись предварительно с квартальным врачом и окончательно утвердившись в своем решении, Иван Васильевич, в границах дозволенного, уклонился от общепринятой рутины и через квартальную администрацию сделал специальное заявление в Брачное Бюро.

Спустя два дня Димитрий Иванович получил из Брачного Бюро пакет, в котором находились портреты двадцати девиц, с подробными описаниями их физических и психических свойств и с дополнительными сведениями, касающимися их специальных заслуг. Брачное Бюро не указало в своем послании, какая из девиц удостоила Димитрия Ивановича своим выбором. В этом случае инициатива по заключению брака исходила со стороны отца жениха и процедура общественных отношений началась раньше установленного для текущего сезона времени. Димитрий Иванович, когда ему показали портреты девиц для выбора себе невесты, впился в них глазами и с жадностью принялся изучать их лица и приложенные к ним официальные описания их характеров. После долгого и тщательного изучения и сравнения лиц, он не мог определенно остановиться на одной какой-либо женщине и назвать ее по имени. Он облюбовал портреты пяти девиц и находил между ними достаточно сходства и достаточно различия, чтобы сделать каждую из них одинаково привлекательной для себя. Однако, выбор одной должен быть сделан, и ее имя должно быть сообщено в Брачное Бюро в тот же вечер. Наконец, с помощью отца, Димитрий Иванович решил про себя, что он полигамическое животное и что из пяти нравящихся ему девиц следует назвать ту, которая в списке имен числится первой по очереди. С этого момента имя Елизаветы Петровны Саблиной приобрело особенное и чарующее значение для Димитрия Ивановича.

Сидя в гостиной перед газетной доской в ожидании появления новостей, Иван Васильевич думал о своих семейных делах и как хорошо он поступил, что заблаговременно обратился в Брачное бюро. Этим шагом он достиг двойного результата: во-первых, он дал невесту своему сыну и этим успокоил его опасное возбужденное состояние, а во- вторых, Марья Павловна, которая сильно загрустила с уходом дочери из семьи, теперь будет иметь новое занятие и душевное развлечение, и ее грусть рассеется. Глубокая грусть, не менее возбужденного состояния половых инстинктов, сделались бы угрожающими, если их оставить слишком долго без удовлетворения. Эти чувства могли бы прорваться наружу в виде нарушения Правильности, чего Иван Васильевич никак не должен допустить. Он знал, что, предупредив неправильность, он сам поступил правильно, и от этого чувствовал удовлетворение и душевное спокойствие.

В этот вечер на газетной доске появились два сообщения, которые заинтересовали и даже взволновали не только всех жителей Петербургского района, но и все население Великодержавной России.

Одно сообщение гласило следующее: «В пятницу утром, служителем парка № 18 был замечен человек, который бесцельно бродил по аллее, ведущей к Предельной стене. На вид этому человеку было лет 55; лицо его было давно небритое. На окрик паркослужителя человек не остановился, но, ускорив шаг, направился к тому месту стены, где она, благодаря ветхости, имеет неровности и выемки на своей поверхности, и стал взбираться на стену с очевидной целью избежать ареста, а может быть, и желая перейти в Московский район. Паркослужитель был вынужден употребить силу, чтобы заставить несчастного сойти со стены. При допросе и установлении личности, задержанный объявил, что он есть Семен Яковлевич Гольдовский, а по занятию профессор по психиатрии. О мотивах своих действий он отказался говорить, а посему и был отправлен в Психологический институт для исследования его умственно-душевных способностей». Прочитав это сообщение, Иван Васильевич удивился, а Димитрий Иванович от неожиданности так и ахнул: «Как, Семен Яковлевич, великий ум, всемогущий психолог, — и неправильный человек». Марья Павловна, без особого волнения, заметила, что несчастье может случиться со всяким человеком; но Иван Васильевич не мог прийти в себя от удивления: «Зачем могло понадобиться такому великому человеку среди бела дня лезть на стену и чего он искал в Московском районе?» Перерыв после этого сообщения был довольно продолжительный; Информационное Бюро, очевидно, считало, что необходимо жителям дать время поговорить об этом событии и успокоиться.

Другое важное сообщение было от Министерства Иностранных Дел; оно гласило: «Представитель Северо-Американского государства обратился к нашему правительству с официальной нотой, в которой, между прочим, заключается просьба об оказании им военной помощи посылкой наших военных сил в Америку для подавления восстания третьего сословия, принявшего в последнее время чрезвычайные размеры и теперь грозящего уничтожением господствовавшего в течение веков строя Правильности в государстве Северной Америки. В изложенной просьбе также указаны причины, приведшие к такому катастрофическому состоянию страны. Несомненно, однако, что нота происходит от одной из борющихся сторон. Всем известно, что борьба между сословиями никогда не прекращалась в том государстве, и лишь настолько можно принять на веру изложенное в ноте, что отношения ухудшились и что борьба между сословиями в последнее время сделалась более ожесточенной. Наше правительство, выразив сожаление и сочувствие по поводу трагических событий по ту сторону океана, заявило, что оно от своего представителя в Северо-Американском государстве до сих пор не получило официальных донесений о восстании и что оно располагает лишь редкими и неполными сообщениями, в которых рисуется недовольство масс и враждебные настроения, иногда заметно выплывающие на поверхность. Ввиду этого оно не готово дать немедленное удовлетворение выраженной в ноте просьбе. Со своей стороны наше правительство, в целях совершенно правильной ориентации, попросило позволение от американского правительства послать специальную комиссию в Америку для полного и непосредственного ознакомления на месте с размерами и истинным характером восстания третьего сословия».

Такая необыкновенная новость чрезвычайно заинтересовала Ивана Васильевича. Он по натуре своей был любознателен и имел наклонность к чтению описаний исторических и общественных событий. Из этого сообщения он понял, что в мировом концерте всеобщей Правильности обнаружилось одно слабое место. Целый ряд вопросов возник в его уме и для того, чтобы не думать слишком много, т. е. больше того, что ему, в его общественном положении, полагается согласно Правильности, и также для того, чтобы быть лучше подготовленным к правильному пониманию событий, развивающихся теперь в Америке, он, по окончании семейно-общественной функции, подошел к своему книжному шкафу, вытащил книгу № 82, трактующую об истории Северо-Американского государства, и принялся за чтение.

Как психолог, Димитрий Иванович больше интересовался человеком-индивидуумом, человеком, отделенным от его социального бытия, и рассматривал его, как исторический факт, реальное существо, вмещающее в себе результаты органического развития и жизненного опыта всех предшествовавших ему во времени и пространстве индивидуумов, как членов одной человеческой серии, живым продолжателем которой является данный во времени и пространстве человек. Международные и политические события не входили в круг его умственных интересов и возникшие в это время осложнения в общественно-политическом строе заокеанического государства, как бы угрожающими они ни казались для концерта мировой Правильности, оставляли его равнодушным.