Париж
весна 1685
С тобой, как вижу, уже что-то приключилось. На твоей одежде грязь топи Уныния. Но топь — только начало скорбей, которые ожидают идущих этим путём. Послушайся меня, ведь я намного старше тебя.
Джон Беньян, «Путешествие пилигрима» [101]
Джек сидел по шею в навозе от белых, красноглазых коней герцога д'Аркашона, стараясь не корчиться от того, что целые легионы жирных личинок объедают мёртвую кожу и мясо по краям раны. Рана чесалась, но не болела, только пульсировала. Джек не знал, сколько дней здесь пробыл; слушая колокола и глядя, как пятна солнечного света пробираются по конюшне, он догадывался, что сейчас около пяти часов дня. Послышались приближающиеся шаги, затем скрежет ключа в замке. Если бы его удерживал в конюшне один этот замок, Джек давно сбежал бы, однако он был прикован за ошейник к колонне белого камня, и цепь длиной в несколько ярдов позволяла ему самое большее зарыться в тёплый навоз.
Засов отворился, и в клин света вступил Джон Черчилль. По сравнению с Джеком он был не то что не в дерьме — как раз наоборот! На нём был украшенный самоцветами тюрбан из блестящей парчи, что-то вроде халата, тоже очень богатое, и старые стоптанные сапоги; кроме того, он был вооружён до зубов — ятаганом, пистолетами и гранатами.
Черчилль с порога произнёс:
— Заткнись, Джек, я иду на бал-маскарад.
— Где Турок?
— Я поставил его в стойло. — Черчилль указал глазами на соседнюю конюшню. У герцога было много конюшен; эта, самая маленькая и неказистая, служила только для перековки лошадей.
— Значит, бал, на который вы собрались, будет здесь.
— Да, в особняке д'Аркашона.
— И кем вы будете? Турком? Или берберийским корсаром?
— Я похож на турка? — с надеждой спросил Черчилль. — Насколько я понимаю, ты лично их видел.
— Нет. Лучше назовитесь корсаром.
— По крайней мере этих я видел лично.
— Ну, если бы вы не путались с любовницей короля, он бы не отправил вас в Африку.
— Да, было такое дело. В смысле, он отправил меня в Африку, но я вернулся.
— И теперь он в могиле, а у вас с Аркашоном будет тема для разговора.
— О чём ты? — мрачно спросил Черчилль.
— Вы оба хорошо знаете берберийских корсаров.
Черчилль опешил — мелкое удовольствие и незначительная победа для Джека.
— Ты хорошо осведомлен. Хотел бы я знать, всему свету известно, что герцог Аркашон имеет дело с Берберией, или это ты такой особенный?
— А что, похоже?
— Говорят, что Эммердёр — король бродяг.
— Тогда почему герцог не поселил меня в лучших своих покоях?
— Потому что я немало постарался, чтобы твоя личность осталась неизвестной.
— А я-то гадал, почему до сих пор жив.
— Если бы они узнали, кто ты, тебя бы несколько дней кряду рвали железными клещами на площади Дофина.
— Отличное место — вид оттуда красивый.
— Это всё, что ты хочешь сказать в благодарность?
Молчание. По всему особняку со скрипом открывались двери, словно мобилизуясь для бала. Джек слышал, как бочонки катят через двор, и (поскольку к дерьму уже принюхался) ловил аромат жаркого на вертелах и пирожных, вынимаемых из печей.
— Мог бы по крайней мере ответить на мой вопрос, — сказал Черчилль. — Все ли знают, что герцог тесно связан с Берберией?
— Здесь не помешала бы встречная любезность.
— Я не могу тебя выпустить.
— Я вообще-то думал о трубочке.
— Забавно; я тоже. — Черчилль подошёл к двери конюшни и, знаком подозвав мальчика, потребовал des pipes en teire, du tabac blonde и du feu [102].
— Так король Луй тоже будет на маскараде у герцога?
— По слухам, он готовит костюм в Версале, в большой тайне. Говорят, что-то невероятно дерзкое. Все французские дамы трепещут.
— Разве это не постоянное их состояние?
— Мне знать не положено. Я женился на строгой, некоторые бы даже сказали суровой английской девушке по имени Сара.
— И кем же нарядится она? Монахиней?
— О, она в Лондоне. Я тут с дипломатической миссией. Тайной.
— Вы стоите передо мной в таком наряде и уверяете, будто миссия тайная?
Черчилль расхохотался.
— Вы меня за недоумка держите? — продолжал Джек. Боль в ноге раздражала непомерно, а от того, что он часто дёргал головой, отгоняя мух, ошейник до крови натёр кожу.
— Ты до сих пор жив только из-за своего теперешнего недоумия, Джек. Известно, что Эммердёр умен, как лис. Из-за невероятной глупости твоих поступков никто пока не додумался, что ты — это он.
— И как во Франции наказывают недоумков, отчебучивших ужасную глупость?
— Ну, вообще-то тебя собирались прикончить. Однако мне, кажется, удалось их убедить, что, поскольку ты не просто сельский дурачок, а английский сельский дурачок, вся история на самом деле комична.
— Комична? Не нахожу.
— Герцог Бурбонский задал званый обед. Пригласил известного литератора. Обиделся на него. Когда тот отвернулся, герцог в шутку высыпал ему в вино содержимое своей табакерки. Литератор выпил и умер — обхохочешься.
— Какой дурак станет пить вино с табаком?
— Речь не об этом, речь о том, что французская знать находит смешным, — и как я спас твою жизнь. Не отвлекайся!
— Давайте отбросим вопрос «как» и спросим «зачем»; зачем вы спасли мне жизнь, ваше благородие?
— Когда человека рвут на части клещами, неизвестно, что он сболтнёт.
— А-а.
— Когда мы последний раз виделись, ты был обычный бродяга. Если бы выяснилось, что мы — старые знакомые, ничего особенного не случилось бы. Теперь ты — легендарный побродяга, герой авантюрных романов, о котором говорят в салонах. Если станет известно о наших давних связях, мне это будет весьма некстати.
— Что же вы не дали тому малому меня заколоть?
— Наверное, надо было, — скорбно произнёс Черчилль. — Я не сообразил. Очень странно. Если бы я придержал руку и дал событиям развиваться своим чередом, тебя бы уже не было. Однако что-то меня дёрнуло…
— Бес противоречия?
— Твой старый приятель? Да, видать, он спрыгнул с твоего плеча на моё. Как последний недоумок, я спас тебе жизнь.
— Ну, вы показали себя в высшей степени благородным и доблестным недоумком. Убьёте меня сейчас?
— Непосредственно — нет. Ты теперь каторжник. Твоя партия выходит из Марселя завтра утром. Дорожка неблизкая.
— Знаю.
Черчилль сел на скамейку, стащил один сапог, затем второй, вынул из-за голенищ мягкие турецкие туфли и натянул на ноги. Потом бросил сапоги Джеку; они плюхнулись в навоз, на время разогнав мух. Тут как раз подошёл мальчик с двумя набитыми трубками и свечой. Через некоторое время мужчины уже довольно пускали дым.
— Я знаю о берберийских связях герцога от беглой рабыни, которая считает эту информацию частью глубоко охраняемой личной тайны, — сказал наконец Джек.
— Спасибо, — произнес Черчилль. — Кстати, как нога?
— Кто-то пырнул её шпагой, а в остальном замечательно.
— Тебе надо на что-то опираться… — Черчилль вышел наружу и через мгновение вернулся с Джековым костылём. Некоторое время он держал костыль на руках, взвешивая. — Что-то немного тяжеловат с этого края — иноземный, что ли?
— Да.
— Турецкий?
— Хватит со мной шутки шутить, Черчилль.
Черчилль развернул костыль и, как копьё, метнул в навозную кучу.
— Куда бы ты ни собрался, вали поскорей и не задерживайся во Франции. В двух днях пути отсюда по Марсельской дороге начинаются владения графа де Жуани.
— Это ещё кто?
— Тип, которого ты сбил с лошади. Несмотря на мои прежние утешительные заверения, он не находит тебя комичным, и если ты войдёшь на его земли…
— Клещи.
— Именно. Так вот для страховки. Я отправил хорошего знакомого на постоялый двор к северу от Жуани. Он должен смотреть на Марсельскую дорогу и, если увидит, что тебя по ней гонят, проследить, чтобы дальше этой гостиницы ты живым не ушёл.
