Фил перестал стучать, и черная тишина объяла его, поглотила, задавила, как преддверие больницы для умалишенных и электросна. Внезапно он почувствовал абсурдную уверенность в том, что доктор Ромадка собирается заточить его туда по врачебному предписанию. В глубокой тишине слышалось только биение сердца. В какой-то момент его учащенное дыхание напомнило дыхание зверя.
В полной беспомощности он принялся раздумывать, почему аналитик так легко отнесся к его галлюцинации с сатиреткой и вдруг расценил его как опасного сумасшедшего, едва услышав о зеленом коте. Психологи, думал Фил, знают о секретах нашего мозга нечто такое, что неведомо простым смертным. Самые невинные на вид символы обличают в людях трусов, насильников, убийц, предателей, тайных коммунистов, нонконформистов. Он припомнил услышанный где-то обрывок фразы: «…Конечно, как только он увидел это в чернильной кляксе, его живо туда спровадили».
Раздался резкий щелчок. Фил вздрогнул и поднял глаза. На потолке появилась узкая полоска света, затем она стала расширяться и вскоре превратилась в прямоугольник, заливший стоявший под ним стол в центре комнаты. Остальная часть комнаты оставалась затемненной. Фил сообразил, что замеченное им зеркало скользнуло в сторону. Верхняя комната почти не просматривалась, за исключением нескольких полок с микрофильмами и части телеаппарата для чтения — из тех, что имели доступ к микробиблиотекам по всей Америке. Не было видно ни одного человека, и Фил не имел ни малейшего желания ступать в залитое светом пространство. Ему подумалось, даже с некоторой гордостью, хоть и с примесью недоверия, будто он так опасен, что его собрались вылавливать сетью. Как раз в этот момент с края прямоугольника свесилась ножка.
Это была очаровательная ножка: изящная, затянутая в блестящий и дорогой чулок со специальными полупрозрачными кармашками для каждого пальчика. Между пальцами тянулись четыре черных бархатных ремешка, крепившихся к невесомой черной туфельке. Все вместе было изумительно, хотя и несколько смахивало на паука. Стопа переходила в узкую лодыжку и легкую припухлость икры, а потому шик чулок был совершенно излишним.
Вот и все, что удалось разглядеть Филу в тот момент, да и сам момент длился недолго. За первой ножкой последовала вторая, а вскоре появилось и все тело девушки. На какой-то миг она повисла на руках, лицом в противоположную от Фила сторону. Ему удалось разглядеть короткое черное вечернее платье, черную пелерину на плечах, водопад черных волос и белые руки в черных перчатках, начинавшихся от локтей и заканчивавшихся у костяшек пальцев.
Его нога, скользнув по пеноковру, слегка зашуршала. В тот же момент девица внезапно бросилась на Фила, словно пантера. Ее гортанный возглас дополнил жуткое впечатление. В момент броска Фил качнулся, потрясенный двумя столь неожиданными откровениями. Во-первых, короткая пелерина, взметнувшись, открыла обнаженную грудь. Фил не раз думал и читал об этом фасоне, но женщины его круга не носили таких нарядов. Во-вторых, и это привлекло гораздо больше внимания, пальцы правой руки заканчивались серебряными наперстками с когтями, а в левой она держала ужасающий анахронизм, сверкающий всеми тридцатью сантиметрами, — нож.
Встав в позу фехтовальщицы, девушка приблизила нож к подбородку Фила
— Тебя что, отец приставил за мной следить? — спросила она.
«Приставил» и «следить» прозвучали как шипение
— Нет, — просипел он, задыхаясь от ужаса и стараясь не двигаться.
— Тогда что же ты здесь делаешь? — поинтересовалась она, придвинувшись к нему ближе. — Притаился здесь в темноте.
— Ваш отец запер меня, — пожаловался Фил, делая попытку отстраниться от ножа.
— Иштар! Он даже такое с пациентами делает? — последовал комментарий.
В голосе девушки чувствовалось недоверие, но все же она опустила нож, оставаясь в боевой позе. Пелерина тоже опустилась и скромно укутала тело.
— Запер меня и выключил свет, — подтвердил Фил. Она задумчиво прищурила глаза, опушенные длинными ресницами.
— Я готова поверить в первую часть истории, — сказала она. — Он частенько запирает здесь пациентов, чтобы понаблюдать за ними.
— Понаблюдать?
Она указала пальцем, увенчанным серебряным когтем, в сторону потолка.
— Зеркало сверху прозрачно. Он любит наблюдать, чем занимаются его пациенты в одиночку либо вдвоем, считая, что они одни. Наблюдатель-олимпиец! Ничего, я его сегодня отметила. — И она взмахнула когтями, испачканными коричневато-красным.
Фила немного затошнило, но он воспользовался возможностью и спросил:
— Если зеркало сверху прозрачно, почему же вы не видели, как он запер меня здесь?
— Он всегда закрывает зеркало, когда им не пользуется, — объяснила девушка. — А мне интересно открыть его, а не подсматривать. Я обнаружила этот фокус с задвижками только что. Отец, наверное, сам не знает, что зеркало можно открыть. Хоть он и искусен в своих мерзких психологических штучках, но в механике ничего не понимает.
— Зато вы, я вижу, умелы во всех отношениях, — сказал Фил. — Фехтование и все прочее…
Она задумчиво облизала кончиком языка верхнюю губу.
— Ты, в общем, ничего, хоть и хиленький. Только зачем он тебя здесь запер? Ты что, слишком много сексом интересуешься? А я-то думала, что он это поощряет в пациентах и запрещает лишь дочурке.
Пока Фил подбирал слова для ответа, в глазах девушки отразилось раздумье.
— Слушай, — сказала она. — Ты как насчет этого? — Она помолчала, а потом решительно отшвырнула нож, да так, что тот вонзился в пол, подрагивая. Девушка придвинулась к Филу. — А, ну так как? Ты и я…
— Ваш отец может вернуться в любой момент, — решительно запротестовал Фил.
— Верно, и мне бы хотелось взглянуть на его лицо. — Она подняла руки. — Посмотри, как я хороша. Взгляни на них. Они — словно два розовых бутона.
Девушка и вправду была очень красива. Тем не менее Фил застыл в ужасе. Внезапно она осклабилась и размахнулась когтистой рукой, но в последний момент пощечина обернулась презрительным шлепком.
— Не волнуйся, — сказала она. — Я знаю, мой блеск пугает слабаков. А потом, ворону не пристало водиться с кроликом. Я просто хотела насолить отцу. Почему он тебя запер? Ты на вид совсем ребенок.
