Ознакомительная версия. Доступно 48 страниц из 238
— Даже если так, у меня нет чувства, что я имею на это право. А какая в этом реальная польза, Джордж? Не нуждаюсь я в каком-то заковыристом образовании. Я думал о Каллисто: это свежая, новая планета, еще не тронутая, с большими возможностями для человека, который все начинает с начала. Я мог бы найти работу в атмосферной экспедиции — Поль замолвит за меня словечко, — и стал бы расти вместе с проектом. Когда-нибудь я могу сделаться главным инженером целой планеты.
— Но не раньше, чем узнаешь о термодинамике больше, чем тебе известно теперь.
— А-а?
— Инженеры не просто «растут», они учатся. Они ходят на занятия.
— А я что, не учусь? Разве я не хожу в два твоих класса? Я могу стать инженером и здесь, для этого не нужно улетать за полмиллиарда миль.
— Чушь какая! Чтобы заниматься, нужна дисциплина. А ты даже свои испытания на нашивки не прошел. Потерял звание «орла».
Хотел я ему объяснить, что одно дело сдать испытания, а совсем другое — заниматься, чтобы их сдать. Я же занимался. Но не смог как следует этого объяснить.
Джордж поднялся:
— Слушай, сынок. Я хочу честно тебе сказать: и не мечтай стать главным инженером целой планеты, если не выучишься как следует. В наши дни даже фермер нуждается в образовании. Без него он останется просто деревенским увальнем, невежественным крестьянином, который сует в землю семена как попало и надеется, что они чудом прорастут. Я хочу, чтобы ты полетел на Землю и получил самое лучшее образование, какое Земля может тебе предложить. Я хочу, чтобы ты получил престижную ученую степень. МТИ, Гарвард, Сорбонна. Окончи какое-нибудь серьезное учебное заведение. Потрать на это определенное время, а уж после делай что хочешь. Ты уж поверь мне, это оправдается сторицей.
Я все это обдумал и ответил:
— Наверно, ты прав, Джордж.
Папа сказал:
— Ну, решай сам. Мне нужно спешить, чтобы успеть на автобус, а то придется шагать на ферму пешком. До завтра.
— Спокойной ночи, Джордж.
Я лежал без сна и все думал, думал… Вскоре пришла миссис Динсмор, ночная няня, выключила свет и пожелала мне спокойной ночи. Но я не спал.
Я понял, что папа прав. Не хочу я быть невежественным. Более того, я уже убедился, что люди, обладающие этими всякими степенями, имеют преимущества — они первыми получают работу, их быстрее продвигают. О'кей, получу корочки и пергамент, а потом вернусь и… Ну, может, отправлюсь на Каллисто, а может, новый участок возьму. Поеду — а потом вернусь.
И все-таки я никак не мог заснуть. Через некоторое время взглянул на свои новые часы — и увидел, что уже почти полночь: через несколько минут рассветет. Я решил, что стоит поглядеть рассвет. Возможно, я в последний раз буду здесь в воскресную полночь. И больше такого не увижу — долго-долго.
Я прокрался по коридору. Старушки Динсмор нигде не было видно. Я выбрался из здания.
Солнце стояло над самым горизонтом, к северу от себя я увидел, как первые лучи упали на верхнюю антенну энергетической установки, расположенной за милю отсюда, на пике Гордости. Было очень тихо и очень красиво. Старый добрый Юпитер над головой был в полуфазе, выпуклый, оранжевый и величественный. К западу от него из тени выходила Ио; пока я наблюдал, она переменила черный цвет на красный, а потом красный на оранжевый.
Интересно, каково будет снова очутиться на Земле? Снова чувствовать себя в три раза тяжелее? Я не ощущал себя тяжелым, я просто нормально себя чувствовал.
Каково это будет — плавать в густом грязном супе, который там называют воздухом?
Каково это — если не с кем пообщаться, кроме кротов? Как я смогу разговаривать с девушкой, которая никогда не была колонисткой, никогда не поднималась с Земли, разве что на вертолете?
Неженки. Взять хотя бы Гретхен — эта девушка запросто может зарезать курицу и сунуть ее в горшок, а земная неженка будет только взвизгивать.
Верхушка Солнца прорвалась над горизонтом и осветила снега на вершине Биг Рок-Кэнди. Теперь я мог видеть всю окружающую местность. Новая, чистая, твердая земля — не то что Калифорния с ее пятьюдесятью-шестьюдесятью миллионами населения, которые чуть ли не наступают друг на друга. Это место было мне по душе — это было мое место жительства.
К чертям Калтехи и Кембриджи! Я докажу папе, что вовсе не надо рваться во все эти увитые плющом старые университеты, чтобы получить образование. Да, прежде всего я сдам наконец испытания на «орла».
Разве Эндрю Джонсон [114], американский президент, не выучился грамоте, одновременно работая? Даже после того, как женился? Дайте нам только время: у нас будут такие же хорошие ученые и образованные люди, как в любом другом месте. Медленный долгий рассвет все продолжался, и лучи солнца высветили ущелье Кнайпера к западу от меня. Я вспомнил ту ночь, когда мы пробирались сквозь бурю. По выражению Хэнка, жизнь колонистов отличается одной прекрасной чертой: она отделяет мужчин от мальчиков.
«Я жил и работал среди мужчин» — эта строчка зазвенела у меня в голове. Райслинг? Или, может быть, Киплинг? Я жил и работал среди мужчин!
Солнце начало добираться до крыш. Оно брызнуло в лагуну Серенидад, превращая ее из черной в пурпурную, а потом в голубую. Это моя планета, это мой дом, и я знал теперь, что никогда отсюда не уеду.
Из двери корпуса выскочила миссис Динсмор и заметила меня.
— Эй, что за странная идея? — прикрикнула она. — А ну-ка, отправляйся на свое место!
Я улыбнулся ей:
— А я и так на своем месте. И никуда не собираюсь отсюда деваться!
СРЕДИ
ПЛАНЕТ
© А. Шаров, Р. Волошин,
перевод, 2002
1. НЬЮ-МЕКСИКО
— Спокойно, дружище, спокойно!
Дон Харви осадил маленького толстяка-пони. Обычно Лодырь оправдывал свою кличку, но сегодня ему, кажется, пришла охота порезвиться. И Дон, в общем-то, его не винил. День стоял такой, какие бывают только в Нью-Мексико: небо, до блеска отмытое прошедшим ливнем, земля уже сухая, но вдалеке еще висит клочок радуги. Небо было слишком голубым, крутые холмы — слишком розовыми, а дали — слишком яркими, чтобы казаться реальными. Невероятный покой окутывал Землю и заставлял, затаив дыхание, ожидать чуда.
— Нам еще целый день ехать, — предупредил Дон Лодыря, — так что не взмыливай себе бока. Скоро крутой подъем.
Скакал Дон один, а причиной его одиночества было чудесное мексиканское седло, которое родители распорядились прислать ему ко дню рождения. Вещица была прекрасная, разукрашенная серебром, что твой щеголь-индеец. Но на ранчо, в школе, которую посещал Дон, седло это выглядело так же нелепо, как строгий костюм во время клеймения скота, — этого родители Дона не учли. Он-то седлом гордился, но у других мальчишек седла были простые, пастушьи; они подшучивали над ним кто во что горазд, и Дональд Джеймс Харви, впервые появившись на выездке с этим седлом, тут же стал Доном Хайме.
Вдруг Лодырь отпрянул назад. Дон огляделся, увидел, что его испугало, выхватил свой излучатель и выстрелил. Потом он спешился, бросив поводья вперед, чтобы Лодырь остановился, и оценил итоги своих трудов. В тени скалы еще подергивалась довольно крупная змея с семью погремушками на хвосте. Ее срезанная лучом голова валялась рядом с туловищем. Погремушки Дон решил не забирать. Попади он точно в голову, непременно взял бы трофей, чтобы похвастаться своим стрелковым искусством. А так ему пришлось полоснуть змею лучом наискось. Если он принесет в школу гадину, убитую столь неуклюже, кто-нибудь обязательно спросит, почему он не воспользовался садовым шлангом.
Дон оставил ее валяться и снова забрался в седло, болтая с Лодырем:
