Все мои птицы - К. А. Терина
На мгновение ещё-не-Чагину показалось, что это он сам лежит на каталке, это его рука свисает из-под простыни. И когда Ким аккуратно вернул руку под простыню, ещё-не-Чагин невольно потёр запястье.
Ему хотелось сказать, что ничего такого он не ожидал и к такому не готов. Но правда была в том, что он был готов к чему угодно и на что угодно.
Ким ловко, не предупреждая и не спрашивая, вколол ещё-не-Чагину подозрительно мутную жидкость, подхватил слабеющее его тело, уложил на ещё одну каталку и разместил по соседству с первой. Ещё-не-Чагин лежал, утратив контроль над телом, смотрел на своё отражение в этом таком же обездвиженном симе и думал, что после процедуры у этого второго будет, наверное, куда больше шансов не попасть в коррекцию: разрушение его матрицы станет для наблюдателей неожиданностью, он будет интересным, достойным изучения случаем, разве нет? Ещё-не-Чагин ухватился за эту скользкую мысль и держался за неё что есть сил, пока Ким – деловито, аккуратно, чётко – проделывал все необходимые процедуры, комментируя вслух каждый свой шаг – как учёный, в очередной раз повторяющий важный эксперимент.
Ещё-не-Чагин старался не слушать Кима. Ему хотелось скрыться от хищных деталей, не позволить им укорениться в своей памяти и прогрызать там болезненные ямки. Откуда-то он знал заранее, что помнить обо всём этом будет больно и мерзко.
Но детали прокрадывались сквозь хилую оборону ещё-не-Чагина. Ким говорил: первым делом мы вычистим твою сломанную матрицу; в этом месте проблемы случаются чаще всего; сложно подобрать верную концентрацию верных фагов, понимаешь? Вычистить всё как следует, но не отожрать лишнего; шаг влево, шаг вправо.
Ещё-не-Чагин чувствовал ужас, ползущий от копчика к сердцу, а Ким продолжал: возможно, ты сейчас думаешь о том, что сделаешь со мной после того, как придёшь в себя; ничего ты не сделаешь, мураш; если всё пройдёт неудачно, ты очнёшься растением, пригодным разве что для самой глубокой коррекции, – а может, такие растения и вовсе утилизируют. И ещё-не-Чагин думал, что, наверное, это лучший исход. Стать растением и не помнить ничего из этого: своего выбора, беспомощности, стыда, сожалений. Но Ким говорил: если всё пройдёт удачно, ты скажешь мне спасибо и отправишься в светлое будущее, не смея никому признаться, что украл это будущее у другого мураша.
Никто не рассказывает нам о фагах, говорил Ким. Только бактерии проникли в социальный дискурс, рабочие пчёлки будущего; маленькие криптотрудяги, хранители всех пирожков для хороших мальчиков и девочек. Но фаги – куда интереснее. Бактерии похожи на тебя. Верные подданные, честные исполнители. Фаги – теневая сторона, идеальные воры. Они питаются чужой жизнью, приспосабливают для своих целей и выедают до последней крошки, чтобы размножиться и продолжить движение в будущее. Ещё-не-Чагин слышал в голосе Кима восхищение и зависть.
А потом пришёл арктический холод, и ещё-не-Чагин остался один на один с фагами, которые сновали по кристаллическим решёткам сознания в поисках его «я». Фаги представлялись Чагину в виде огромных ледяных кракенов с множеством щупалец. Этими щупальцами кракены умели находить всё – память, место в мире, имя, лицо, запах, твои сны, будущее.
В забытьи ещё-не-Чагин блуждал по бесконечным инеистым лабиринтам, где отовсюду слышался шорох приближающихся кракенов, а повороты не отличались друг от друга, и одно было ясно – ничего иного в мире не существует, только вечное одиночество и хищники. Когда ещё-не-Чагин повернул в очередной тоннель, кракен приятным голосом Кима сказал: ну вот и всё. И ещё-не-Чагин почувствовал ожог пощёчины и едкий запах нашатыря.
Потом был туман, и ватные ноги, и тошнота хуже прежнего, и две бессонные ночи в поту.
Потом был последний перед усыновлением профосмотр, и, слушая гул скриннера, ещё-не-Чагин обречённо думал, что, конечно, сейчас всё закончится, его уличат и прямо отсюда отправят на коррекцию. А может, и с обрыва в пропасть. Но матрица уже-почти-Чагина на экране была идеальным фракталом, а на коррекцию увезли того, второго, который ошибся всего однажды: не вовремя попался на глаза неприятному рандому Киму.
Легко и бестревожно прошло усыновление: украденная криптоматрица надёжно прижилась и без сбоев впитала родительский код. Чагин стал Чагиным, жизнь наладилась.
Стыд и вина действительно оказались чувствами мерзкими и склизкими, но сим-матрица легко справляется с такими вещами. Уже через год новой жизни Чагин забыл о неприятной школьной истории.
И только фаги продолжали появляться во снах – ледяные тени, умевшие проскользнуть в любой сюжет и выесть его до основания. Возможно, сим-матрица не видела в них ничего плохого. А может, слишком боялась их сама.
Утром Чагин забывал эти сны.
А теперь вспомнил – все до единого.
Первые годы после школьного случая, ещё помня и осознавая всё, с ним связанное, Чагин провёл в состоянии инопланетного внедренца. Он не знал, какая его реакция или особенность входит в сим-норму, и боялся выдать себя несоответствием общепринятым лекалам. Вскоре он убедился, что норма широка, а потом сим-матрица и вовсе позаботилась о его памяти – сложила лишнее в конверт и убрала на дальнюю полку.
Жена Чагина различала по запаху степени прожарки кофе, уровень свежести овощей и концентрацию белка в брикетах. Дочь обожала запах свежих листьев и апельсинов. Взрослый Чагин к запахам был равнодушен за одним исключением: ароматы со сливочными нотами. Молочный улун, стаут, пломбир, парфюмы с сульфуролом внушали ему не чувство комфорта, а тревогу и даже, в отдельных случаях, панику.
Сливочный запах ждал Чагина на самой границе льдистого небытия. Он словно взял Чагина за руку и резко выдернул в реальность.
В реальности Чагин лежал на твёрдой поверхности; ломило кости, жгло и ныло в области сердца, во рту было сухо и горько.
В реальности было темно, а в темноте плыли звуки чужой жизни: шорох, скрипы мебели и – человеческая речь; Чагин вслушался, забыв даже обрадоваться, что снова понимает смысл сказанного. Голос, тихий, спокойный, глубокий, – тот самый, с которым по телефону разговаривал бармен, – голос этот в сочетании со сливочным ароматом придал темноте форму, очертил образ. Чагин не хотел открывать глаза.
– Ну вот смотри, что ты наделала. Даня, бедняга, трясётся и снова во всём сомневается. Так нельзя. Это как позволить коту решать, можно ли ему ссать на диван или будить тебя посреди ночи.
– Даня хороший мальчик. Он бы тебя не послушал. Пас.
Чагин мгновенно узнал интонации давешней старухи и сам себе удивился – никогда прежде не удавалось ему так отчётливо различать рандомские голоса.
– Теперь уж не узнаем. Ты лучше скажи: зачем? Симом больше, симом меньше – что от этого изменится? Всё равно что муравьёв спасать. Тьфу. Семь треф.
Карты, понял Чагин. Они играют в карты и говорят обо мне. Следовало что-то почувствовать, но запрограммированных чувств больше не было. Точно протягиваешь руку в шкаф за галстуком, а там пусто, темно и пахнет гнилью.
– Может, я не их, а тебя спасаю? Душу твою грешную, – напускная ирония не обманула даже Чагина.
– У меня нет души, мама. И тем более её нет у этого твоего спасёныша. Если только… Как думаешь, матрица – сойдёт за душу? Бактериальная, нелепая, но уж какая есть. Кривому обществу кривые души. А я тогда – Люцифер или как минимум чёрт. А ты – мать чёрта…
– Отдавай своего короля, чёрт. И второго тоже. И не неси ерунды.
– Нет-нет, ты погоди, ты дослушай. Знаешь, что за проект двигает этот твой свежий сим-любимчик? Вот он сюда пришёл вчера, выпивал с моим карманным мурашом Вольцем – знаешь зачем? Он, видишь ли, хочет построить самую большую в мире статую своего бога. Как тебе такая задачка? Будешь утром смотреть на восток – а там его бог, напоминает, что ты, мама, человек прошлого, рандомная тварь, и в будущее тебе хода нет. Бог у него, понимаешь ли, очень специальный. Имя его богу – Симаргл. Так-то. Скажи мне, мама, если это не золотой телец, то что?
Похожие книги на "Все мои птицы", К. А. Терина
К. А. Терина читать все книги автора по порядку
К. А. Терина - все книги автора в одном месте читать по порядку полные версии на сайте онлайн библиотеки mir-knigi.info.