Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 101
- Любовью? - удивился Хозяин Дома.
- Именно... - опустил глаза волхв: - Знаю, ведаю, что жестоко это, но другого пути нет - любовь все силы, на другие дела означенные, забирает, гложет душу, шатает сердце, сушит разум. Многие великие мужы разных народов превращались в овец да оленей кротких, когда Лада им глаза затмевала, Леля срамной уд дергала... Потому и берегу сейчас парня, потому и прошу тебя, во имя старого нашего побратимства - сделай так, чтобы родные твои бабы, особливо молодые девки, на глаза Луне не попадались! Сделаешь?
Корч усмехнулся:
- Против воли богов идешь, Шык? Любовь может и ослабить, а может и омогучить, горы своротить...
- Так, а волхвоство что, как не противление боговой воле? - быстро ответил Шык, блеснув глазами: - А что до любови, так она, как бабье слово, уж больно нетверда! Может приголубить, а может и убить.
- Но всегда парня в узде держать все одно не выйдет! - упрямо возразил Корч.
- Понимаю я то, Корч, знаю и понимаю, но мне важно СЕЙЧАС его от сетей Лады уберечь, СЕЙЧАС другое в его душе прорастить, а потом уж пусть, как Судьбина раскинет, будет! Ну как, просьбу сполнишь?
- Сполню!.. - скривившись, кивнул Корч, и вышел из комнаты...
Шык постоял некоторое время в задумчивости, машинально перебирая амулеты, висевшие на груди, потом посмотрел на спящего Луню, и на секунду суровое лицо волхва осветилось воистину отческой заботой и любовью. Но краткий миг чувств прошел, Шык шагнул к узкому окну, поглядел во двор, где омы разгружали свои телеги и перетаскивали тюки с товаром в особый каменный амбар - видимо, гости собирались задержаться у Корча надолго.
Людская возня внизу вдруг напомнила Шыку суету муравьев у муравейника в жаркий летний полдень - и те, и другие таскают что-то, трудятся на благо своих племен, но до недавнего времени разница между муравьями и людьми была огромна - мравейник мог прекратить свое существование в один миг - выльет какой-нибудь паскудник ведро воды, или ещё проще и гаже - помочится на домик трудолюбивой мелкоты - и нет муравьиного народа... Люди же всегда мнили себя могучими и мудрыми. Но вот движется что-то, чему и названия в "мудрых" людских умишках нету, и это что-то может уничтожить всю Землю, как один большой муравейник...
Шык резко отвернулся от окна, скинул дорожную одежду, достал из мешка большой белый плащ из мягкой шерсти горных ахеевых коз, завернулся в него, лег и уснул...
* * *
Путники проспали весь день. За это время весть о том, что в Доме, в одной из лучших горниц почивает могучий и мудрый волхв родов Костяная Игла с учеником, облетела всех гостей Корча. Хозяин и сам не скрывал этого времена уже давно стояли мирные, последняя большая война умыла кровью народы Великого Хода почти сорок девять зим назад, сейчас везде люди доверяли друг другу и не было нужды таится ни в большом, ни в малом.
О Костяной Игле в странах Хода знали. Правда, большинство только по-наслышке, но "Слово о Ходе" и Чертеж видели почти все, кому довелось путешествовать по свету, их переписывали и перерисовывали, переводили на разные языки, так что слава о Шыке и Теше облетела всю землю.
Теперь же гости узнали о новом деянии мудрого волхва - вместе с учеником Луней, могучим воином, не смотря на юные лета и легкую стать, Шык уложил целый отряд проклятых беров - великий подвиг, коего не удавалось сделать со времен легендарного Ар-Вала, воителя аров, который вознамерился очистить Черный лес от скверны, пошел в мрачные чащобы с небольшим отрядом лихи рубак и сильным чародеем-аром, имя которого затерялось во мраке лет, побил множество беров, но пал в неравной битве с нечистью, и с тех пор ни разу людям не удавалось победить служителей Чернобога...
Многие расценивали деяние Шыка и Луни как добрый знак - скоро и остальные беры поплатятся, а там и нечисть изведем, то-то хорошо будет ездить по Ходу!
Поэтому, когда уже под вечер Шык и Луня, выспавшись, вышли на галерею и стали спускаться по лестнице, гости Дома приветствовали их громкими криками, поднимая чаши и рога с медом в честь отважных родов. Смуглолицый джав даже затянул только что сложеный гимн, в котором воспевался их подвиг, причем пел он на родском, но через раз вставлял джавские слова, так что получилось через пень в колоду, как говорили в городище Влеса.
Беров проклятых, змеиных детей,
Побили два рода, честь им и слава!
Мудрый ум многое может свершить,
А вместе с острым клинком - и подавно!
Великий подвиг нам всем доказал
Можно и должно с берами биться!
Больше, как зайцы, не будем мы бегать,
А по примеру родов отважных,
Соеденив воедино оружие
И силу мысли, беров побьем!
Будет по Ходу спокойнее ездить
Мимо проклятого Черного леса!
Слався в веках, о Шык многомудрый,
Слався в веках, о Луня отважный!
Луня сперва не понял происходящего, но подоспевший Корч в двух словах растолковал ему, кого славят гости, и Луне стало удивительно приятно, ведь ещё никто никогда не пел в его честь хвалебных песен!
Корч приготовил для соплеменников огромный деревянный ушат горячей воды, Шык с Луней омылись на заднем дворе, жалея, что в Доме не нашлось места для парной бани. Но все равно, было очень хорошо смыть пыль и грязь после долгой дороги, почувствовать себя чистым и бодрым.
Потом роды отправились в горницу - трапезничать. Еда и питье на столе снова поразили Луню изобилием и изысканным, по его меркам, вкусом, и лишь то, что подносили её теперь почему-то внуки Корча, а женщин, хлопотавших в горнице утром, нигде не было видно, смутило Луню - он никак не мог забыть коротко стриженой внучки Хозяина, и все вертел головой, надеясь, что увидит её, но она так и не появилась...
После трапезы волхв повел Луню к Камню Хода - показать Слово и Чертеж. Вечернее солнце уже окрасило окрестные холмы и недалекие вершины Серединного хребта в розовое и багряное, когда волхв и ученик подошли к высокой, локтей в двести с лишним, трехгранной гранитной скале, одиноко возвышавшейся у обочины.
Перед скалой была вымощена камнем небольшая площадка. Шык и Луня подошли ближе, и замерли, разглядывая узорчатые писмена и искусный Чертеж. Вернее, замер, пораженный и очарованный, только Луня - волхв же просто отшел чуть в сторонку и прикрыл глаза, вспоминая минувшие дни, когда две семидицы, не разгибаясь, трудились они с Тешей над этим чудом.
